Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук
Порой мне казалось, что она только питается моей энергией, ничего не давая взамен. А от этого, я считал, моя душа черствела, становилась грубее, безразличнее…
В последнее время я с трудом понимал, что нас связывало, что было между нами: любовь, страсть, привычка? Сейчас я не мог однозначно ответить. Любил ли я Лиду? Без сомнения. Я никогда не был корыстным человеком, всегда следовал зову своего сердца. Я хорошо помнил те минуты, когда мне ее не хватало, когда я сильно хотел быть рядом с ней, держать ее за руку, обнимать, бродить с ней по улицам, разговаривать ни о чем или просто молчать. Конечно же, это была любовь. Есть ли она теперь? Теперь я больше не испытывал таких желаний и зачастую прекрасно обходился без Лиды. Значит, больше не любил ее? А может, никогда не любил?
Страсть… Я знал и ее. Безумие, разрывающее сердце на клочки, выносящее мозг. Ураган, тайфун, цунами — родственные стихии любовной страсти. Эта бестия, суккуб, охватывает тебя целиком, подчиняет без остатка, разъедает изнутри, пока ты не удовлетворишь ее, не успокоишь.
Страсть творческая, когда бродишь, как безумный, пока не выпишешься. Страсть животная, которую именуют похотью. Что происходит с тобой, когда она возникает, — непонятно. Тебя просто испепеляет внутренний жар, ты больше не можешь думать ни о чем другом, все желания сосредотачиваются на одном: сгореть в этом пылающем огне, как Эмпедокл в раскаленной Этне.
Ее звали, как мне помнится, Мариной. Столовая НИИ, в котором я, студент выпускного курса, делал преддипломный проект. Она стояла у раздачи, я только вошел. Она взяла тарелку с полки, поставила на свой поднос, глянула на меня. В ту же минуту словно тысячи иголок впились в мое тело, я словно в одно мгновение потерял себя, машинально взял обед, сел за столик, поел, не ощущая вкуса. И пока ел, ни на секунду не сводил с нее глаз.
Марина тоже, казалось, в эти минуты думала только обо мне. Что это было? Неведомые движения души? Взаимодействия более тонкого порядка? Флюиды, которые ощущаешь, но не можешь объяснить? Язык эмоций?
Она дождалась меня в коридоре, пошла вперед. Я, как сомнамбула, двинулся за ней к лифту, и как только дверь лифта за нами закрылась, Марина набросилась на меня, как похотливая самка. Я ничего не соображал, хотел ее все сильнее и сильнее…
Так же быстро наша страсть сошла на нет, когда выяснилось, что нам совершенно негде встречаться: у меня в комнате жило еще два человека, у Марины оказалась семья. Я уехал из города с ощущением чего-то необъяснимого в душе. Хаос — только и приходило на ум. С Лидой такого хаоса я никогда не испытывал. Не был страстен? Наверное, был, но, даже занимаясь любовью, был как бы наполовину с ней, остальная моя половина словно была посторонним наблюдателем, скрупулезно анализирующим все и оценивающим. И это тоже нельзя было назвать любовью. А в один из дней, просматривая как-то фотографии из семейного альбома и увидев Лиду на фото времен наших первых встреч, где она еще узкоплечая, с тонкой шеей, я вдруг нашел, что до сих пор люблю именно ту Лиду, какой она была в прошлом, и поддерживаю в себе любовь именно к той с озорным блеском в глазах девчонке, которую встретил в далекие студенческие времена. Лида нынешняя дорога была мне постольку, поскольку носила в себе образ прежней Лиды. Эдакий современный Пигмалион, обманывающий себя эфемерным образом реальной девушки…
Когда я пытался время от времени намекать Лиде, что что-то изменилось в наших отношениях, что-то идет не так, Лида взрывалась, переиначивая все, перевертывая с ног на голову.
— А кто виноват? Кто виноват, что ты не чувствуешь больше ничего? Я ведь могла бы и родить, могла бы и в постели быть другой, но ты палец о палец не ударил, чтобы нам было хорошо: работать тебя не заставишь, подрабатывать тоже. Ты же набычился сразу, как я предложила тебе подрабатывать! Не ты ли кричал, что никогда не будешь на трех работах работать? Не ты? Не хочешь — не надо, но зарабатывай так, чтобы я и оделась и обулась как приличная женщина, и ела не как голодающая с Поволжья в гражданскую войну! Обеспечь, тогда и почувствуешь настоящее тепло!
— Ты ставишь условия? — не мог выдержать я такого напора.
— Да, ставлю.
— Раньше ты этого не делала. Да и выходила замуж вроде как за обыкновенного безденежного студента, разве забыла?
— Не забыла! Но выходила с надеждой, что этот человек не будет вечным студентом, а сумеет стать настоящим мужчиной и полностью обеспечить семью!
— Но я не виноват, что такое творится в стране, что всё рушится на глазах, разве не видишь?
— Вижу, прекрасно вижу, что тебе давно наплевать на меня! Ты просто свою лень и нежелание делать что-нибудь для семьи прикрываешь высокими материями! Но ими, извини, сыт не будешь! А раз так, не требуй и от меня чего-то большего!
— Я никогда у тебя ничего не просил и тем более не требовал! — уже начал озлобляться и я.
— Вот и не требуй! — заканчивала обычно Лида — словно отрезала.
Я снова оставался в дураках. Но сегодня, я знал, ей не удастся разубедить меня в том, что я поступил неверно, — во всей своей жизни, кажется, я никогда не совершал более важного поступка. «Я все сделал правильно: нашел в себе силы изменить судьбу», — думал я. Да, я еще недостаточно ясно понимал, куда приведет меня совершенный поступок, но то, что я поступил верно, не оставляло сомнений.
