Несовершенства - Эми Мейерсон
Эшли снова смотрит в письмо от Бек. «Похороны в воскресенье… Трехдневная шива». Она уже договорилась с Райаном, что поедет на один день, но отвечает сестре: «Я останусь на шиву». Пусть Райан попляшет тут с детьми, пока она будет в Филадельфии. Путь сам почувствует, насколько тяжела самая трудная работа в мире.
Сигнал телефона будит Дебору. Сначала она не может понять, где находится. Ей снился такой явственный сон, словно она и не спала вовсе. Видение унесло ее в детство, в то время, когда Хелен и двенадцатилетняя Дебора поехали на каникулы. Они сели в старый «шевроле» Хелен и отправились в Портленд. Дебора до сих пор помнила, как высунула голову в окно и ветер приятно обвевал лицо, пока мать не сказала ей: «Ты же не собака, а потому сядь по-человечески». С закрытыми окнами в салоне было душно, и, чтобы отвлечься, Дебора включила радио. Хелен тут же его выключила. Это превратилось в игру — по крайней мере, Деборе было весело: включать приемник каждые несколько минут, чтобы мать снова его выключила. Потом Хелен прикрикнула на нее:
— Ты мешаешь мне сосредоточиться.
Остаток пути до Мэна они проехали молча.
В гостиничном номере Дебора надулась. Хелен, не обращая на нее внимания, стояла перед зеркалом и красила губы ярко-розовой помадой, которую так и не поменяла на протяжении следующих пятидесяти лет.
— Завтра мы поедем в Бар-Харбор есть омара. А если хочешь, пойдем на рыбалку.
— Ненавижу рыбалку, — заявила Дебора, хотя никогда в жизни не ходила удить рыбу.
Хелен отложила помаду и внимательно посмотрела на дочь.
— Это, знаешь ли, привилегия. Не у всех есть возможность поехать в отпуск.
— А я не напрашивалась ехать с тобой. — Дебора подождала, когда Хелен заглотит наживку и начнется ссора, потому что на самом деле девочка хотела поехать с матерью в Атлантик-Сити, где можно покататься вдоль дощатой набережной и полакомиться не омаром, а сахарной ватой.
— Может, тогда развернемся и поедем домой?
— Нет, — капризно скуксилась Дебора.
— Прекрасно, — ответила Хелен, закрывая тюбик помады. — Потому что мне не терпится посмотреть на китов. Никогда их не видела.
В комнате почти темно. Когда глаза привыкают к мраку, Дебора различает на полу очертания матраса — диван отделяет двухконфорочную плиту и холодильник от остальной части студии. Наплывают воспоминания. Каникулы в Мэне. Слово «привилегия» стало любимым словом Хелен — она постоянно напоминала дочери обо всех привилегиях, которые у нее отобрали в Австрии. А сегодня Хелен умерла.
Дебора включает свет и бредет в кухню что-нибудь поесть. Когда она, закрыв глаза, нечаянно уснула, на улице было светло. Теперь половина одиннадцатого, и она умирает с голоду. В холодильнике стоит полная кастрюля и целая батарея острых соусов. Дебора ставит кастрюлю на плиту, чтобы разогреть остатки чечевичного рагу, которое приготовила несколько дней назад, но оказалось, что греть-то особо нечего. Она бы полжизни отдала за гамбургер, но уже шесть месяцев не нарушает веганскую диету и твердо намерена дотянуть до года или хотя бы до семи месяцев. Телефон снова жужжит, и Дебора читает письмо от Бек.
Хелен оставила ей дом на Эджхилл-роуд? И семья собирается соблюдать шиву? Это что, какое-то извращенное наказание из загробного мира — заставить Миллеров съехаться вместе на три дня? Дебора находит вилку и начинает доедать остатки холодного рагу. От вкуса густого желтого месива ее тошнит. Она бросает ложку в кастрюлю, и от мысли, что семейный сбор — попытка Хелен всех их примирить, ее мутит еще больше.
— Ах, мама, мама, — говорит Дебора, глядя на комочки, приставшие к стенкам кастрюли. Она редко звала Хелен мамой и сейчас произносит это слово с удовольствием. Мама. Дом в наследство — это привилегия, хотя Дебора и поклялась после окончания школы, что ноги ее там не будет. Однако после ухода Кенни она снова поселилась в родном гнезде со своими детьми. Может быть, она обречена вернуться в дом на Эджхилл-роуд.
Дебора отправляет детям письма с сообщением, что приедет, и ни словом не заикается о своем наследстве. А копию завещания, которую Бек прикрепила к письму, даже не открывает.
Когда Джейк отпирает дверь в свою квартиру, туман в голове от выкуренного днем косяка еще не выветрился. Каким-то образом удалось дотянуть до конца смены в супермаркете, хотя Джейк не смог бы вспомнить ни одного клиента, которого обслуживал, даже того, который наорал на него, когда Джейк дважды снял с его кредитной карты стоимость покупки. Он думал только о беременности Кристи и смерти Хелен. В какой-то миг, когда он макал кусочки чесночной питы в образцы хумуса из эдамамэ, эти два события встали рядом в его сознании, словно одна жизнь заменилась другой, и внезапно Джейку представилось, что он ни в чем не нуждается так сильно, как в появлении на свет малыша.
В кухне он ставит на стул пакет с продуктами, купленными, чтобы потушить курицу по-охотничьи — других блюд он готовить не умел, — и кладет на стол букет, который купил за полную стоимость, а не выбрал из уцененных полувялых веников. Кристи любит лилии. Цветы только что раскрылись, так что простоят несколько дней.
К тому времени, как Кристи проворачивает ключ в замке, квартира наполнена теплом плиты и ароматом пряных томатов и перцев.
— Ну надо же, курица каччиаторе! — восклицает девушка. — Ты, наверно, весь извелся от чувства вины.
— Не то слово. — И он протягивает ей пурпурные лилии. Кристи берет цветы и подставляет ему щеку. Он с шутовской страстностью целует ее, чмокая мокрыми губами, пока она не начинает смеяться.
Потом Кристи вздыхает, бросает свою холщовую сумку на один из разномастных стульев возле стола и достает из серванта вазу для лилий. Обычно по ее настроению Джейк догадывается, что на работе ей пришлось усыплять собаку или участвовать в неудачной операции. Сегодня же, учитывая обнаруженную беременность и утреннюю ссору с Джейком, у нее есть другие причины для печали и утомления. Кристи никогда не встречалась с Хелен, но знает, как привязан был Джейк к бабушке. Когда он сообщит ей о смерти старушки, Кристи
