Только сегодня - Нелл Хадсон
– Как вкусно пахнет, – подал голос Генри.
Вскоре он появился в халате с персидскими узорами из «огурцов» и, подойдя сзади, уткнулся лицом мне в шею.
– Я закрою, а то здесь холодно, – сказал он и опустил створку окна.
Ели мы молча, погрузившись в процесс нарезания и пережевывания пищи. На фоне скрежета и бряцанья столовых приборов о фарфор мне ужасно резали слух звуки моего собственного жевания. Закончив, Генри встал и отнес свою тарелку в раковину и так и остался стоять ко мне спиной. Вино кончилось.
– Как дома? – спросила я.
Он молчал, лишь голова поникла. Затем плечи стали еле заметно подергиваться. Он смеялся. Наконец, потерев лоб рукой, он со стоном выдохнул и ответил:
– Да хреново, как еще.
– Сочувствую, – промямлила я, таращась на его затылок. – А что конкретно?
Генри снова взял паузу и принялся мыть тарелку. Я машинально начала ковырять кутикулу большого пальца на руке.
– Ненавижу, когда родители собираются в одном доме, – снова заговорил Генри. – Они как будто соревнуются, кто горюет сильнее.
Я хихикнула. Он не поддержал.
– Твои братья тоже были? – поспешила спросить я.
– Да, – проронил Генри и, обернувшись в пол-лица, попросил: – Свернешь нам по сигарете? У меня в пальто все есть.
– А, да, конечно.
Я сходила в ванную, подняла с пола пальто, вернулась и повесила его на угол кухонной двери. Извлекла из кармана табак, бумагу, фильтры и скрутила нам по сигарете.
– Придется мне с твоих рук дымить, – сказал Генри, намывая посуду.
Я присела рядом, прикурила обе сигареты и, потягивая одну, другую подносила к губам Генри.
– Как братья справляются-то? – возобновила разговор я.
– Не знаю. Старший, Ник, он странный и скрытный.
– А младший? Как его зовут?
– Эд.
Я знала, что Эд Ташен был самым младшим, родился спустя почти десять лет после Генри. Ходили слухи (от Пэдди), что этот ребенок был последней отчаянной попыткой родителей Генри спасти свой брак.
– В первую ночь Эд пришел ко мне в комнату весь в слезах, – продолжил Генри.
– Черт, – проронила я.
– Он сказал, что понял теперь, что он совсем ее не знал. Она же на двенадцать лет его старше. К тому времени, когда Эд стал ходить и только начал говорить, она уже практически жила в Лондоне.
– Ага, – поддакивала я.
– Ну вот, – Генри кивнул мне, давая понять, что хочет затянуться. – Марла, – выпустив дым, продолжил было Генри, но осекся и громко откашлялся. В его кашле явно чувствовалась агрессия. – Ее исключили из школы в шестнадцать лет, и никто не знал, что с ней делать. Папа к тому времени практически не жил дома, а мама просто опустила руки. Я думаю, она устала тянуть лямку плохого полицейского. Так что они позволили ей свалить и жить в этой квартире.
– В шестнадцать лет?
Я окинула взглядом неброскую кухню и попыталась представить, как подросток Марла здесь обитала – готовила себе еду, читала журналы, красила ногти на ногах.
– Видели мы ее только тогда, когда она заявлялась, без всякого предупреждения, за деньгами. Обычно под кайфом и всегда с новым мужиком.
– Жуть.
– Ага. Ну так вот, заявляется ко мне посреди ночи Эд весь в соплях. – Генри вздохнул. – Ну, я его успокоил кое-как, и тогда он объяснил, что плачет, потому что чувствует себя виноватым.
– Виноватым? Типа, вина живого перед умершим?
– Нет, – спокойно ответил Генри. – Потому что на самом деле он не любил Марлу.
Я не знала, что и сказать. Ведь все мы должны были признаться в том же самом. И теперь наше умалчивание показалось мне смертным грехом.
Рукава халата Генри намокли, а он продолжал утирать лицо тыльной стороной ладони, размазывая по щекам мыльную пену.
– Еще он сказал, что порой желал ей передоза.
– Что? – обомлела я. – И что ты сказал?
– Сказал, что понимаю его, – ответил Генри, закрыл воду и забрал у меня свою сигарету, а я ощутила легкий укол огорчения, что больше не поднесу к его губам свои пальцы.
– Она же превратила жизнь нашей семьи в сплошной кошмар, Джони. Переспала с половиной моих друзей. Если посреди ночи раздавался телефонный звонок, значит, это из клиники или полицейского участка. В принципе, это и добило брак наших родителей.
– Но это ж, я полагаю, не только из-за нее, да?
Генри глубоко затянулся остатком сигареты и ничего не ответил. Так мы и стояли молча некоторое время. Я даже не знала, хочет ли он, чтобы я оставалась здесь с ним.
– Пошли в кровать, – наконец сказал Генри.
Я подняла на него взгляд, на темной щетине все еще блестели капельки воды. Я действительно крепко запала на него.
– А пойдем, – сказала я.
3
Генри трахал меня как солдат, вернувшийся с войны. Последующие несколько дней мы были заняты только этим. Мне было стыдно признаться, что ощущение того, как я сейчас нужна Генри, доставляло мне большее наслаждение, чем секс с ним. Я позвонила Терри, этой доброй и чудаковатой мамаше детишек, с которыми я нянчилась, и попросила выйти на работу на день позже, так как иду на похороны. А когда я сказала, что скончалась моя подруга, она отпустила меня на всю неделю. Я написала всем, кроме Дила, что смогу увидеться с ними только в церкви. От него по-прежнему не было никаких вестей, и я, изо всех сил игнорируя омерзительное чувство вины, продолжала убеждать себя, что это знак того, что он не хочет общаться. Но, по правде сказать, я бы не смогла встретиться с ним, если бы он объявился. Ведь тогда мне пришлось бы вылезти из кровати Генри, покинуть упоительный альков его неуемного желания, где мы только и делали, что спали, трахались и время от времени
