Нить судьбы - Елена Вакуленко
Утром Захариха, проснулась рано, она сразу же поднялась на ноги и, заглянув за занавеску, подошла к постели Надийки. Девочка спала, улыбаясь во сне, солнечный лучик трепетал на её подушке, качался на плечике, гладил мягкие волосы. День сегодня выдался погожим. Захариха склонилась к внучке, прикоснулась губами к её лбу, удостоверилась, что жара у девочки нет и она дышит ровно и спокойно, и отправилась на кухоньку, чтобы приготовить к завтраку любимые Надийкины оладушки с вареньем.
Но не успела она завести тесто, как в дверь осторожно постучали. Захариха вытерла о передник руки, стряхнула муку и пошла отворять. На пороге стоял Николай, отец Ванюшки.
– Здравствуй, Николай, – поприветствовала соседа Захариха, – Ну как вы? Как у вас вчера всё прошло?
– Да ничего, бабушка, прошло… Я вот тут вам кое-чего принёс, Ванюшку помянуть. Спасибо вам с Надийкой за всё.
И Николай протянул Захарихе узелок со снедью.
– А вот это, – Николай протянул второй узелочек, – Надийке передай отдельно. И спасибо от нас с Глафирой скажи. Я теперь её защитником буду. Ежели что понадобится, ты обращайся, бабушка.
– Спасибо тебе, сынок, – кивнула старуха и перекрестила мужчину, – Ты хоть пройди, чаю попей.
– Нет, некогда, бабушка, мы на кладбище сейчас идём.
– Ну, хорошо, ступай, ступай, Николай.
Не успела за Николаем хлопнуть дверь, как тут же послышался топот босых ног по полу.
– Бабуся, а кто это приходил?
– Ох, ты ж матушки мои! Ты чего же это – босиком да раздетая? Ты как чувствуешь-то себя?
– Хорошо-о-о, – удивлённо протянула Надийка, – А что?
– Да ничего, ступай, одевайся, причешись, умойся, да завтракать станем.
Девочка убежала в печной закуток, а старуха развернула узелок со снедью. В полотенчике завёрнуты были варёные яички, мёд, булочки, несколько кусков сахара, пироги, кутья да кисель в горшочке.
– А что это, бабуся? – раздался за спиной голосок Надийки.
– Это помин за Ванюшку, мы ведь вчера не попали с тобой за поминальную трапезу, вот Николай и принёс нам с утра.
– Понятно, – грустно вздохнула девочка и села за стол, подперев щёчки кулачками.
Они с бабушкой позавтракали, помянули усопшего, помолились за упокой его души.
– Ой, а что это тут, на лавке? – спросила Надийка, выйдя из-за стола после завтрака.
– Ох, я и забыла совсем! – спохватилась Захариха, глядя на второй узелок, который принёс отец Ванюшки, – Это тебе дядя Николай принёс, велел передать в руки.
– Давай-ка поглядим, бабуся, что там, – сказала Надийка, и, отодвинув посуду на столе, развернула узелок.
В узелке лежало зеркальце на длинной ручке, в ажурной серебряной рамке, похожей на снежное кружево, несколько атласных ленточек, да два головных платочка.
– Ах, бабушка! – восхищённо вздохнула Надийка, – Какое чудесное зеркальце! Как из сказки! Всё светится серебром!
– Так ить оно и есть серебряное, – ответила старуха, – Это зеркальце ещё Глафириной бабки. Это память от неё. Вот, видать, как она тебя уважить захотела, что даже не пожалела такого подарка.
– Ой, бабуся, я его очень беречь буду, – Надийка прижала зеркальце к груди, и, завернув подарочки обратно в узелочек, побежала в свою комнату.
– Береги, береги, – согласилась Захариха.
Вскоре из Надийкиной горенки донеслось щёлканье ножниц и тихий голосок, который напевал какую-то песенку.
– Ну, слава тебе, Господи, оттаяла девчоночка, ожила, – перекрестилась радостно Захариха, – Не заболела после вчерашних событий. Да будто и вовсе их не помнит. Вот и ладно.
***
Прошло время. Надийка снова радовалась жизни, что-то мастерила в своей комнате, вышивала, и Захариха радовалась тому, что всё идёт, как раньше – тихо и мирно. Осень уже вступила в свои права, и по утрам на траве и листьях серебрился уже иней, а порой порхал и первый снежок. В один из дней Захариха сказала внучке:
– Пора бы нам с тобой, внученька, в лес сходить за калиной.
– О, я с радостью, бабушка! – весело откликнулась та.
На следующее утро, одевшись потеплее, по свежему морозцу, пошли они в лес. Захариха заранее приметила пышную, богатую калину и поэтому сейчас они с Надийкой скоро набрали полную корзину красных, рубиновых ягод – полупрозрачных, с тёмненьким сердечком в глубине. Надийка шла, приплясывая, то подбегая к старухе и целуя её звонко в щёчки, то обнимая крепко, то вновь убегала подальше, весело смеясь. Старуха улыбалась, радуясь тому, что внучка не вспоминает те печальные события последних летних дней, но порой всё же начинала вновь беспокоиться о том, почему тогда Надийка потеряла сознание и кто такой из себя этот Влас.
Подойдя к дому, они увидели, что на крыльце у них сидит Сузгиниха, старушка из их деревни.
– Ой, бабушка, здравствуй! – закричала Надийка издалека.
– Ух, милые мои, наконец-то, я вас дождалась, – обрадовалась Сузгиниха, – А то замёрзла уже, поджидая. Где были-то, где гуляли с утра пораньше?
– Да мы в лесу были, калины вот набрали.
– М-м-м, сколько красоты у вас! – заглянула она в корзину, что несла в руках Захариха.
– Да, бабушка, – похвалилась Надийка, – Мы сейчас всё переберём, помоем, а после с мёдом засахарим и посушим ещё.
– Ну, молодцы! – одобрительно закивала Сузгиниха, – Это дело!
– Пойдём, соседка, чаю попьём, обогреемся, – позвала Захариха, и они все вместе вошли в дом.
Когда все уселись за стол, Сузгиниха вдруг, хитро прищурившись, глянула на Надийку, прихлёбывая чай, и сказала:
– А я ведь к тебе, девонька.
– Ко мне, бабушка? – изумилась девочка.
– К тебе, к тебе. Я с просьбой.
– С какой? – не понимая ничего, удивлённо спросила Надийка.
Сузгиниха поднялась, взяла свой узелок, который оставила на лавке у входа, и, развязав его, достала белую ткань.
– Вот, – показала она Надийке.
– А что это? – не поняла девочка.
– Я вот хочу тебя попросить, чтобы ты покров мне на смёртное расшила.
– Да ты что, бабушка? – поперхнувшись чаем, громко рассмеялась Надийка.
– А что? – удивилась Сузгиниха, – Ты ж вот Ванюшке-то какой красивый покров расшила, я на похоронах приметила. И я хочу такой. Тоже хочу в гробу красивой лежать.
Захариха, прижав к груди руки, сумасшедшими глазами глядела на соседку, молча слушая их разговор, а сердце её трепетало.
Надийка опять захохотала, всплеснув руками:
– Бабушка, да ты что? Тебе ещё рано.
– Как рано? Восьмой десяток уж разменяла.
– У тебя ещё, знаешь, сколько лет впереди? А ткань хоро-о-ошая.
Надийка поцокала языком, пощёлкала тканью, проверяя её на прочность, поглядела сквозь неё на свет, и сказала:
– Нет, бабушка, такая ткань на покров не подойдёт.
– Вот те раз! – всплеснула руками Сузгиниха, – А какую ж тебе надо?
– Эта ткань подойдёт совершенно для другого.
– Хм, – хмыкнула Сузгиниха, – Беда мне с тобой, девка. Что ж мне теперь делать-то?
И она поглядела на Захариху. Та лишь развела руками в стороны:
– Ничего не знаю, сами решайте!
– Ничего не надо делать, – засмеялась Надийка, – Ты не переживай, бабушка. Я сама всё сделаю, как надо. А у тебя впереди ещё мно-о-ого радости!
– Да уж какая тут радость? – вздохнула Сузгиниха.
– Ничего, бабушка, скоро всё наладится, – Надийка звонко засмеялась, чмокнула её в щёчку, и, схватив ткань, убежала в свою комнату.
Сузгиниха поглядела на Захариху:
– Что ж это деется-то?
Захариха пожала плечами в недоумении, и, подперев ладошкой щёку, задумалась.
– Не знаю, что с девкой творится, – вздохнула она.
– Да-а. А Влас-то удивил всех, не думала я, что у него такая сила, – продолжила Сузгиниха.
– Какая сила? – не поняла Захариха.
– Да ты разве не знаешь ничего про него? Он ведь колдун!
– Какой колдун?
– Ну, какой бы ни был, а колдун, о том все знают. Он животных лечит, а соседка наша пошла к нему давеча, согнувшись в три погибели, а вернулась обратно с прямой спиной!
– Ишь чего, – подивилась Захариха.
– Да-да, вся деревня знает про то, а ты одна тут сидишь, ничего не ведаешь.
– Так я и живу на отшибе, и в деревне редко бываю.
– Вот! А теперь деревня гудит, и про Надийку твою говорят тоже.
– А чего это она гудит-то? – Захариха встала, подперев бока руками.
– Да
