Зима - Наталья Игоревна Гандзюк
Всё проходит. Может и тёмная полоса в их жизни тоже пройдёт? Когда это было? Они путешествовали по городу пешком, взявшись за руки, и в своей любви были убийственно красивы. «Боже, какая красавица», – говорили вслед мужчины. «Какой красавец», – восхищались женщины. А они, отражаясьдруг в друге, шли всё дальше.
Утром Нина нашла в детской коляске сваленную в кучу обувь. Аришкин ночной горшок был перевёрнут, и жёлтая лужа растеклась по полу. Не было электричества, воды, газа. Всё было отключено. И Нина стала собирать чемоданы. Она насобирала три большие сумки своих и Аришкиных вещей и позвонила Гуле:
– Гулечка! Мне нужно найти комнату. Срочно! Сегодня же.
– Нинка! Я поняла, я сейчас всех подключу. Ты там как? Я сейчас приеду, помогу, держись!
Гуля работала быстро. Искали все, и к полудню они с Игорем уже ехали смотреть комнату, а к трёмк Ниночкиному подъезду подъехало грузовое такси.
– Так. Загружаемся. Ты кастрюли, тарелки забрала? Нет? Дурочка! Игорь, заноси коробки!
Работа спорилась, и сковородки, чашки, крупы, мёд, кастрюли, тарелки, электрический чайник, мультиварка и прочее были упакованы.
– Всё, поехали, – Гуля обняла Нину покрепче, – прости, к нам не зову. У нас с Колей кризис среднего возраста. Это шутка. Аришка, едем в новую жизнь!
ИАрина улыбнулась во всю ширь своего беззубого рта.
Говорят, что человек, привыкший к насилию, уже больше без него не может. Ему просто необходимо, чтобы его немножечко «придушивали», иначе он уже не чувствует себя полноценным и у него застаивается энергия. Но как ни странно, Нина освоилась в новой комнате очень быстро: всё вымыла, побелила потолок, поменяла занавески. Аришка разложила свою коробку с игрушками: тряпочки, посуду, кукол, мишек, зайцев. Были, конечно, и трудности: последний раз Нина продала свою картину три года назад. Её накопления заканчивались, и надо было думать о работе. Не было надежды, что Нина напишет быстро что-то новое. Мало было написать, нужно было ещё и продать. О Вадиме думать не хотелось. Как он там, предаётся ли тоске или бьётся в родовых муках? Кажется, самое страшное в жизни было уже позади, или ей так хотелось? Иногда можно за три года прожить тридцать лет. И теперь, сидя на полу в полупустой комнате в коммунальной квартире, без денег, с малышкой на руках, беременная, она была невероятно счастлива и довольна жизнью. Рядом на полу устроились Гулька и Игорь. Все с удовольствием уминали купленную по дороге печёную курицу, запивали её крепким зелёным чаем, и, кажется, из этой крохотной комнатки по всей земле распространялось умиротворение.
– Знаешь, Нин, я к Кольке не вернусь, не могу больше.
– А где жить будешь?
– У Игоря. А с мужем соседями теперь будем, – она хихикнула.
– Спасибо тебе.
– За что? Солнышко моё! Спасибо тебе за здравые идеи. Завтра же заберу вещи, когда он будет на работе.
Когда Игорь пошёл курить, натянув на свой хвостик шапочку, и его сутулая долговязая фигура скрылась за дверью, Гуля спросила:
– Как тебе он?
– Мне кажется, что он похож на клоуна. Немножко сумасшедший. Гулька, вы похожи.
– У него в крови есть что-то, что делает меня счастливой.
– Ты больше его не любишь?
– Колю? Отношусь хорошо, уважаю и даже восхищаюсь, но не люблю.
– А шикарная жизнь? Квартира, дача, зарплата?
– Я не заложница у всего этого. Ты вот сама четыре года с уродом прожила, не понятно зачем.
– Три. И он не урод.
– Прости.
– Ты серьёзно разводиться собралась?
– Да. Замуж хочу. И не останавливай меня. Не важно, что мы с ним три копейки зарабатываем. Мотоциклы оставлю себе. Да он и не возьмёт. «Ямаху» отдам Игорю, а сама буду гонять на «Урале».
– Я за тебя боюсь.
– Не дрейфь, Нинка, живём один раз. А ты что? Что дальше будешь делать?
– Рожать.
Гуля схватилась за сердце и расширила глаза:
– Ненормальная! Дай же я тебя обниму, Ниночка! Ах ты… Боже мой! Милая моя!
В сумерках завершающегося дня медленно растворялись и чуть покачивались обнявшиеся женские фигуры. Когда с курения вернулся Игорь, Гулька о чём-то страстно шепталась с ним на кухне, потом они опустошали свои бумажники и вкладывали деньги в конверт. Конверт вскорости оказался в руках Нины, и Гуля сказала уверенно и спокойно:
– Нинэль, мы ещё заработаем, а это – тебе.
– Знаете, художники такой народ не надёжный. Я ведь гулял, выпивал, только Диана могла такое вытерпеть. Помню, дело было на пленэре, в деревне, напились мы с друзьями, да так, что думал, помру. Сами понимаете, молодое вино, брынза, перцы… Утром еле разомкнул глаза – лицо отекло, сердце болело, ноги еле двигались. Ну, думаю, всё равно помирать, надо написать что-нибудь на дорожку. Разложил на столе как попало фрукты, овощи… Их подсветило утреннее солнышко. Я пишу, и легче мне становится! На душе и в теле. Дописал и ожил! Вот, поглядите, что получилось. Люди, люди, странные они…
Коленька не знал, что ему делать дальше и как ему дальше жить. Гуля ушла от него. Второй раз ему не удалось создать семью. А может, её невозможно создать априори? Может, их не существует, этих счастливых семей? Соседи напротив – тоже бездетная пара. Первый аборт. Соседи рядом развелись,будучи пожилыми людьми. У сослуживцев в семьях тоже не клеилось. Вокруг было очень много одиноких женщин и мужчин, которые не собирались заключатьбрак илижить вместе с кем-либо. Казалось, другой человек рядом составлял огромную проблему,обременение, и семья не могла осуществиться как возможность помощи и поддержки. А о любви иговорить не приходится. Гульнаре Николай никогда не изменял. То, что произошло у него с Ниной,выходит за рамки его понимания. Он был в состоянии аффекта, у него по отношению к Нине не было даже влюблённости. А может, была? Тогда это является реальной изменой и предательством, и Гуля права во всём. По выходным долго находиться в пустой квартире он не