Меня уже не существует - Дмитрий Геннадиевич Федюшин
А возможно ли где-то во Вселенной гораздо большее сознание, которое с легкостью сплетает недоступные для нас причинно-следственные связи и обладает лучшей памятью, в которой не затираются малейшие колебания души, прохождения по всем тонкостям и изгибам парадоксальной человеческой личности. И не кажется ли такому сознанию отличия наших жизней банальными и однотипными?
Нет, это все тот же поиск Бога – пытаться приписывать свои качества и видение мира другим сущностям. Если такое сознание и существует у каких-нибудь инопланетных рас, то устроено оно совершенно по-иному, там не похожее на наше поле символов, ценностей и мыслительных столпов. И вряд ли они нас поймут, разве что станут изучать.
А деревья не испытывают эмоций, у них нет сознания, лишь примитивные инстинкты, так что нечего всюду себя приравнивать. Мы одинокие в своем роде, даже если Вселенная перенаселена другими существами.
Я снова подумал о сигаретах. Надо что-то решать! Запасов хватит на дней 11-13, я вчера очень много выкурил под выпивку. Но через 11-13 дней мало ли что будет? Я уже…
Я померил рост, оказалось меньше чем 143 сантиметра. В таком положении каждый день промедления сулит новым позором, новым стрессом, и вообще… Я не хочу думать, что будет через столько дней, их окутала отравленная неизвестность. Поэтому надо идти сегодня, пока еще та одежда, которую я нашел, будет сидеть в пору. Но как себя заставить?
Меня мучило похмелье. Я вчера себя предостерегал, но все равно напился, притом малым количеством. И если после подъема меня только сушило, то теперь, после второй сигареты, разболелась голова и мысли стали путаться. Я не мог взять себя в руки и заставить выйти на улицу сейчас, поэтому решил лучше поесть и еще немного вздремнуть, к тому же только 8 утра. А подумаю об этом потом.
8
После сна я стоял в узком проходе между прихожей и кухней и думал, бессознательно направив взгляд на двери кладовки, что расположилась в углу возле ванной. Две старые, выкрашенные белой краской деревянные створки снова выросли, как когда-то в детстве. Я посмотрел на стену напротив туалета и увидел кусочки намертво приклеенной затвердевшей бумаги по горизонтальным сторонам выцветшего на обоях прямоугольника, и вспомнил, что раньше здесь висела карта мира. Ребенком я любил ее разглядывать и даже сейчас хорошо помню расположение стран. А папа любил указывать на какую-то страну и сообщать о ней что-нибудь интересное и важное, всегда подмечая, что все в мире необычайно разное. Я далеко не полностью понимал его истории, папе не очень-то удавалось перейти на язык ребенка, на понятные мне простые символы. Мама, если слышала наш разговор, то часто говорила ему:
«Ты слишком сложно объясняешь»
Но я кричал, что мне все понятно и требовал еще. Думаю, что я действительно понимал больше, чем предполагала мама, или удачно подменял неясную информацию на модели тогдашнего мышления. А папа был только рад рассказать больше, в этом он был хорош. Он был нарцисс, но с нами проявлял весьма мягкий нарциссизм, и если рядом не было человека его уровня интеллекта или такого же нарцисса, но поглупее, то с его количеством знаний всем это шло только впрок. Жаль правда, что во многом другом папа был рассеянным, халатным, а порой даже эгоистичным. Может, неправильно вспоминать плохое, но нужно быть честным перед собой и перед ним, неважно – жив человек или мертв. Честность не оскорбит его память.
Я вернулся мыслями к карте и меня снова захлестнула ностальгия. Я погладил пальцами стену и в голове прострелила безумная идея – приклеить сюда бумагу (только где же найти такой большой лист?) и попробовать нарисовать карту по памяти. Словно опять нарисовать свое детство, восстановить его по деталям. Снова окунуться в страну непонятных чувств и ярких эмоций, откуда я навсегда уехал, нахлобучив на себя ворсистое мешковатое пальто цинизма, и попытался вместить сотни акров пространства волшебной страны детства в грубый чемодан взрослой осознанности. Пространство смялось в чемодане, но может, если мне удастся вернуться в эту страну, если получится найти ее с помощью карты… Хотя, конечно, полностью вернуться у меня не выйдет, это глупо. Однако, если удастся пролететь над ней на высоте птичьего полета, то я смогу лучше разглядеть эти сотни акров пространства. Смогу осветить их, погрузившихся во тьму забвения. Разумеется, у меня не получится раствориться в этом мире прошлого и даже породниться с ним, но возможно, мой чемодан взрослой осознанности расширится и кривые линии сжатого пространства в нем слегка распрямятся.
В связи с этими мыслями я вспомнил, как в детстве я упирался ногами и руками в стену возле туалета и в стену, где висела карта, и карабкался вверх. Взгляд мой при этом всегда был направлен на кладовку, я не смотрел на нее, просто она была перед глазами и вид белых створок с меняющегося по высоте ракурса отпечатался в зрительной памяти.
Я уперся ногами и руками в противоположные стены и попробовал подтянуться вверх, держась на упоре. В какой-то момент мне удалось, но потом силы мне изменили и я неуклюже опустился на пол. Да уж, хоть в размере я и уменьшился, но детская гибкость ко мне не вернулась.
И вдруг перед глазами у меня снова встали двери кладовки, только с большой высоты, когда я вскарабкался между стенами почти до потолка, и за этим образом скрывалось что-то еще. Что-то смутное, но интересное и важное, целый спектр удивительных событий… какой-то сон. Перед мысленным взором возникли некие туманные обрывки, настолько неясные, что сознанию не получалось их уловить, они просачивались через его сети. Космический корабль… возле нашего дома… должен нас забирать…
Я вспомнил! Это был сон, который снился мне в далеком детстве, когда мне было лет восемь, может восемь с половиной, как мы любили считать в том возрасте. Но во сне я был старше, мне было лет 12-13. Мы сидели с мамой и папой в комнате
