Реальность и сны - Михаил Ярославцев
Те же, кто старается навязать свои товары и услуги, не пытаются при этом обмануть и ввести в заблуждение. Нет впятеро завышенных цен, нет ежеминутных спектаклей с торгом, притворными обидами и никчёмными подарками.
– Ты очень дорого берёшь, – объясняю я таксисту на скверном французском, – я с тобой больше не поеду, не жди меня.
– Туристов мало, – тут же говорит он в ответ, – денег мало.
Такая простота если не подкупает, то обезоруживает точно.
– Месье, лететь на парашют! Сегодня будет скидка, – сухонький, худой пляжный зазывала скромно подсаживается на соседний шезлонг.
– Не сегодня, Фофу, – отвечаю я, – мы хотим просто загорать.
– Никто не хочет летать сегодня, – говорит Фофу, – у меня совсем денег нет.
И смешно, и трогательно. Ну что за наивность!
– Месье, летите бесплатно! Всё равно никто не хочет!
– Я, правда, не хочу, Фофу, – смеюсь я, – тем более бесплатно. Давай я в другой раз полечу, за деньги. Завтра или послезавтра.
– Хорошо, – грустно кивает Фофу и бредёт по пляжу, изредка приподнимая свою смешную шляпу и раскланиваясь с отдыхающими.
Здесь нет панибратства, никто не пытается набиваться тебе в друзья с первых минут знакомства. Туристы в отеле вежливо здороваются с персоналом и друг с другом. Много европейцев и местных отдыхающих. Совсем немного русских. Но те, что есть, – узнаваемы втройне.
Мы идём с гордо поднятой головой, сдвинув брови в вечном недовольстве неизвестно чем. Мы надменно и сурово смотрим поверх голов и делаем вид, что не замечаем робких приветственных кивков пожилых французских пар и шумных итальянских подростков. Нас безошибочно узнают в любой стране мира по выражению лица. Мы всегда выглядим так, как будто идём убивать. Так чего удивляться, что нас нигде не любят и везде боятся?
Да, здесь, в Северной Африке, мы не кричим «Тагил!!!» и не дерёмся с немцами в день ВДВ. Сюда русские бегут от русских. Но и здесь остаются самими собой. Разбить фужер с коктейлем в общей джакузи, включить на телефоне шансон в ланунж-зоне и подпевать нестройными пьяными голосами – да, это мы. Устраиваем Геленджик на расслабляющем и тихом Средиземноморье. На редкость противное чувство – стыд за других. Изо всех сил стараешься изъясняться исключительно на французском и английском, улыбаться и говорить «bonjour» в ответ на приветствия, но случайно поймаешь свой взгляд в зеркале и понимаешь – это внутри нас. Тоска и настороженность во взгляде даже здесь, среди песка и света, где не надо ежесекундно думать о проблемах, где не от кого защищаться и не с кем конфликтовать.
Ветер меняет направление по нескольку раз в день и несёт с собой то обжигающее дыхание Сахары, в считанные секунды обволакивающее тело липким горячим потом, то прохладу с моря, и тогда жара совсем перестаёт ощущаться, уступая место свежести и запаху морской соли, то отголоски шторма с Атлантики, взбивающего море частыми барашками и несущего вдоль берега водоросли и медуз. А вместе с ветром меняется и настроение. От сонной и ленивой дрёмы, когда часами смотришь из-под прикрытых век на слегка качающиеся листья пальм, до бодрой жажды приключений, когда бродишь по белым улицам городка, не замечая зноя, ловишь носом дурманящие запахи цветущего за заборами жасмина вперемешку с гниющим на жаре мусором.
Тунису нечем восхищать. Он скромен и незатейлив, как пресная лепёшка. И этой простотой он привлекателен.
– Месье будет пить белое или красное вино?
– Я буду пить виски.
– Мы не подаём виски, только вино.
– Тогда ничего не нужно.
Официант исчезает и через некоторое время возвращается с бокалом виски, таким, какой пьют русские – безо льда и колы.
Они искренне стараются угодить гостям. Как умеют. Часто вопреки своим же правилам и законам. И эта маленькая деталь, ощущение, что им не всё равно, подкупает и умиляет.
Здесь чувствуется Африка. Она слишком французская, слишком глубоко спрятанная за десятилетиями колониального прошлого, чтобы быть на виду. Но какое-то неуловимое ощущение иного уклада, иного мышления неотступно преследует с первых шагов по этой земле. Как будто где-то вдалеке, на границе слышимости, непрерывно стучат барабаны.
Осколки лета
(миниатюра)
Кончился отпуск. Бело-жёлто-голубые дни, дни цвета солнца, песка, моря и неба рассыпались, разлетелись осколками мрачных витражей средневековых соборов. Растрескались причудливым и сложным рисунком свинцовых окладов.
Кроваво-красный осколок. Здоровье. Куда делось буквально за пару дней? Кто придумал эту акклиматизацию? Ведь и там жара, и здесь жара, так какого?! Нос заложен, глаза слезятся, голова… Болит голова. Это что, такая расплата за три недели солнца и света? Зачем? Кому это нужно?
Тусклые бурые осколки проблем и вопросов. Откуда они появились вдруг? Как будто ждали, караулили, когда же я наконец вернусь, чтобы сыпаться, сыпаться, сыпаться… Тоскливо смотрю через разные оттенки коричневого и серого на окружающую действительность, ставшую вмиг сложной, неприятной и тягостной. Казалось бы, после отпуска с новыми силами да радостно в гущу событий! А нет событий. Одни проблемы и проблемки, вопросы и вопросики, и все требуют решения. Какие-то срочно, какие-то могут и подождать, но постоянно покалывают острыми краями, привлекают к себе внимание, требуют, требуют… Решаешь одни, а за ними, как головы у гидры, вырастают другие. И не видно конца.
Тёмно-синие осколки настроения. Глядит в глаза меланхолия через синее стекло. Как будто спросить что-то хочет. Но не спрашивает. И сам уже спрашиваешь нервно: «Ну? Что?» Молчит. И не уходит.
Разноцветные, яркие осколки впечатлений, мелких радостей, мимолётных улыбок – они тоже есть. Но вперемешку всё, в беспорядке и хаосе. Крутится, крутится жизнь, как водоворот, затягивая в обыденность, суету, беспокойство. Голова идёт кругом. Да ещё и болит.
Отпуск? Какой отпуск? Не было его. Приснилось, привиделось. Прошло лето, опять не изменив ничего, что могло бы изменить, чему давно уже пора бы измениться.
Хрустят осколки лета, как случайно разбитое витражное стекло под ногами спешащих куда-то людей.
2. В шаге от реальности
Виктория
(рассказ)
Мы всегда смеялись над Мак-Коем. Не то чтобы он был действительно смешон, скорее забавен в своём увлечении. Над ним подтрунивали даже мальчишки-курьеры. Даже невозмутимая миссис Фергюссон каждое утро делала серьёзное лицо и строго спрашивала его:
– Вы уже плавали, мистер Мак-Кой? – и мелко-мелко тряслась от смеха.
Дэйв смущённо улыбался и спешил на своё рабочее место. Он стыдился своего увлечения, понимал его бесполезность и неуместность тут, в холмах, и это только добавляло нам желания потешаться над ним.
Мак-Кой строил лодку. Она стояла на стапелях во дворе его дома.
