Машины времени в зеркале войны миров - Роман Уроборос
Вместо всей этой хуйни послушайте лучше детский стишок:
О том, как #дорогмнесейчас,
О том, что #связываетнас,
О том, что #хочетсяскорей
#увидетьплодлюбвисвоей.
Я сейчас ни над кем не издеваюсь. Хотя кое-кто подумал, ты подумала, что я над тобой издеваюсь. Украв твой детский стих и присвоив авторство. Еще замаскировал свою выходку хештегами, чтобы выглядеть модным, хотя выглядеть модным и пожилым – невыносимо и неприятно. Но такая уж у меня работа. Призвание не выбирают. Миссию не выбирают. От нее полжизни бегают, а вторую половину жизни пестуют и лелеют, но это уже другая история. Хотя я очень хотел, очень хотел увидеть, как тебя трахают другие мужчины. Хотел пристроится невидимкой у изголовья кровати, дрочить и испытывать боль. Сильную, сладкую, позорную и изматывающую. Это не я тебя трахаю, это другой. Это не я. Почему не я? За что такая несправедливость? Господи, ну почему ты помогаешь не мне, а этому кретину? Потому что ты жадный. Ты вцепился в нее всеми своими восемью руками и не хочешь отдать ее миру, не хочешь отпустить ее. Отдай ее миру на растерзание, не защищай ее. Ведь твоя защита хуже смерти. Это небытие. Это остановка. Вечные семидесятые. Вечное ретро. Вечное возвращение. Отпусти ее, пускай она состарится и умрет, родится и снова умрет. И так бесконечное число раз. Настолько бесконечное, как бесконечность, когда в бесконечности пропадает сам смысл времени. Ибо весь смысл времени в конечности. И вот, однажды, на бесконечном витке повторений, ты останавливаешься и понимаешь, что из наблюдателя, простого наблюдателя, ты стал исполнителем, актером, реализатором потенциалов. Остановив время, ты вошел, наконец, в поток и перестал быть чем-то одним, став одновременно всем и ничем. Нет чувств, нет мыслей, нет эмоций. Это очень необычное состояние смотреть на мир из мириадов осколков огромного бесконечного зеркала. Смотреть на самого себя из мириадов осколков бесконечного, разбитого тобой зеркала и видеть из мириадов осколков все те же мириады осколков, которые отражают лишь сами себя. Искривленный единый мир, который никогда уже не станет изначальным безмятежным. Да он и не был никогда изначальным безмятежным. Всегда осколки отражали осколки, всегда ты сам смотрел на самого себя. Но зачем же ты на шкале ввел точку отсчета, «ноль»? Начало всех начал, вечное вранье. Да эта точка может быть на любом месте шкалы. На любом месте. В этом все дело. Достаточно лишь понять, что бесконечность, она находится не где-то там, вдали. Она находится именно в каждой точке на шкале. И от того назовешь ты ее нолем, единицей или еще какой другой цифрой, ничего не изменится. Бесконечность в каждой точке.
– Слушай, как на тебя все-таки подействовал телепатин. Я такой хуйни больше никогда и ни от кого не слышал. Даже от Т., хотя он, когда не под кайфом, мудак мудаком. Ты прям чемпион по производству хуйни. Жаль только нас никто сейчас не записывает, не пишет никто больше наши с тобой разговоры. Майор застрелил все-таки своего подчиненного, нервы у него не в порядке. Жена ушла к другому. Опять же, другая страна, Лондон этот, будь он трижды неладен, психанул человек. Выстрелил из пистолета в лицо своему подчиненному. И вот лежит тот в фургоне, лица у него нет. Майор быстро ретировался из фургона и сидит в пабе напротив, заливает свою тоску-печаль пивом. Кто-то услышал выстрелы и позвонил в полицию, сообщил, что слышал в фургоне, что припаркован рядом с магазином «Секонд Хэнд», какие-то подозрительные звуки похожие на выстрелы… И..
– Почему вы считаете, что никто не записывает ваши разговоры? Я записываю.
– А кто ты такой?
– Я тот, кто пишет сейчас этот текст.
– Ты тоже принимал телепатин?
– Вовсе нет.
– Просто иногда, я представлял, что она – это я. И это я лежу на кровати, на спине, раздвинув ноги. А он трахает меня. И я испытываю боль. Сильную, сладкую, позорную и изматывающую. Это не ты меня трахаешь, это другой. Это не ты. Почему не ты? За что такая несправедливость? Господи, ну почему ты помогаешь не ему, а этому кретину. Потому, что ты жадная…
Замерли все. И Режиссер, и Оператор, и Бабушка с Дедушкой, и Мама с Дочкой, и Учитель с Партизаном, и Эфиоп (его я решил заменить на другого персонажа временно, но только тело, а не душу, душа осталась та же самая и с испугом глядит из другого уже тела на мир). Я построил совсем другие декорации, я обманул их, я загипнотизировал их и во сне заставил их выучить новые роли. И еще я забыл им рассказать, что это игра. Слушайте, ребята, это игра, это всего лишь игра.
– Блядь, ну когда же этот дебил заткнется? Вообще же ни хера не понимает, как устроено Мироздание, а все туда же. Игра, блядь! Чикатило, тоже всем своим жертвам говорил. Не бойтесь, это игра! И хули ты думаешь, кому-то из них легче от этого стало?
– Ошибается товарищ. Но ты же знаешь, что у каждой ошибки есть фамилия, имя и отчество.
Выходит юная пионерка и белоснежным голосом объявляет: «Роман Уроборос «Ночь Единорогами Полна». Исполняется впервые».
НОЧЬ ЕДИНОРОГАМИ ПОЛНА.
Ночь единорогами полна,
Спи спокойно, милая страна,
Сталин позаботится о нас,
Ленин позаботится о нас.
Пьеса в одном действии.
Действующие лица и исполнители:
Староста – именуется Петр Семенович. Учитель – все его так и называют, Партизан – раненный, сомнительная личность, лишь один раз за все время его назовут Васькой, Марина Сергеевна – учительница немецкого языка, Катя – ее дочь, Тетка Наталья – пожилая женщина предпенсионного возраста, Дед Иван – участник русско-японской войны 1905 года. Майор – эсэсовец, Голоса – неизвестные, никто их не слышит. Зрители – слышат. В эпизодах несколько эсэсовцев.
Август 1943 года. Заброшенная деревня. Амбар. В амбаре заперты: Староста, Учитель, Партизан, Марина Сергеевна с дочкой Катей, тетка Наталья, дед Иван. Амбар окружен эсэсовцами. Все ждут приказа Майора. После приказа амбар должны поджечь. Слышен лай немецких овчарок.
Староста. (Стоит около двери, говорит негромко). Господин майор. Господин майор. Это какая-то ошибка. Что Вы хотите сделать? Нет, это невозможно. Здесь же старики, женщины, дети…
Майор. (Из-за двери кричит по-немецки, чувствуется, что уже сильно пьяный). Hör auf zu plaudern, Peter! Stirb wie ein Mann!
Староста. (Отходит от двери). Марина Сергеевна, я извиняюсь, он что сказал? А то я немецкий учил, конечно, но он быстро так, да и нервничаю я.
Марина Сергеевна. Посоветовал Вам умереть достойно, как и подобает настоящему мужчине.
Староста со всей силы бежит к двери, но резко останавливается. Хочет что-то сказать, но молчит.
Партизан. (Хохочет). Ну, вот даже помирать не так страшно, когда
