Окно в потолке - Радиф Фаритович Кашапов
Мама отозвалась на домофон почти моментально (ключи он ей отдал еще в прошлом году). Обняла, провела через коридор, завешанный бельем, прикрыла дверь, где спала старшая дочь после ночной смены на заводе. Усадила на кухне. Налила чаю. Подвинула конфеты – коробка уже полупустая, но – его любимые. Расспросила о новом месте жительства. И начала тут же главный разговор, благо, он шел уже не первый месяц.
– Я тебе предлагаю эту квартиру продать и купить на нее еще одну двухкомнатную и однокомнатную. А твоя сестра, думаю, скоро выйдет замуж.
– Само собой.
– А вот ты себе жизнь никак не наладишь. Я ходила уже в банк, посмотрела условия. Можно взять кредит на нужную сумму. 13 процентов годовых. На 10 лет. Платить будешь ты, уж извини.
– Да я не против, просто…
– Что просто? Ты опять за свои идеи принялся? Хочешь всю жизнь пробегать с фотоаппаратом и спать в съемных квартирах?
– Меня это устраивает. Я сейчас не хочу что-то резко менять. И эта ипотека… У меня уже есть друзья, которые пробовали покупать жилье. Мне не нравится, как они теперь выглядят. Тем более этот кризис еще… Я хочу, чтобы все шло само и двигалось вперед.
– Не будет, сынок, ничего само. Все меняются, принимают решения. А покупать сейчас самое-то, метры дешевеют, а кредит совсем небольшой, такой брать легче.
– Я не хочу потом жалеть.
– Так не бывает, Руслан. Нельзя так жить, не жалеть того, что случалось раньше. Если у тебя есть опытные друзья, так спроси их – они ведь хотят жить спокойно?
Руслан сосредоточенно глядел на комод, за которым он, ориентировочно, и приехал, а мать спросила:
– Тебе до сих пор мерещатся эти пальцы на фотографиях? Профессиональное такое заболевание, кажется?
– Что? – Руслан отхлебнул из чашки чая и потянулся за печеньем. – Я вот за этой штукой приехал, отдашь?
– Ты ходил к врачу? Ты, кажется, слишком много работаешь, устаешь, а выгоды мало.
– Никуда я не пойду, – и он попытался, как птица, спрятать голову подмышку. – Это моя профессия. Мне она нравится.
– Ох, как ты там жить будешь, в коммуналке своей? – всплеснула руками мама. – Не представляю. Не пред-став-ляю.
– Конечно, потому что не жила, – усмехнулся Руслан.
– Похами мне тут еще. Значит, комод? Забирай, мне не жалко. Но и про квартирку подумай. Ты же знаешь, что это все ради тебя.
– Ну… – замялся юный фотограф и решил, что сейчас уже стоит прощаться.
– Да знаю я! Всего добиться самому, никому не быть должным! Ладно. Вызывай такси или что-то там.
– У меня сейчас должна ГАЗель подъехать.
И в доказательство его слова на улице послышался гудок.
– Как по часам. Все-то ты знаешь, – подперев щеку, сказала мать. Звали ее, кстати, Анной Андреевной, считала свой род русским до самого крещения будущей империи, а вот сбежавший отец так толком и не объяснил, в какое посольство при случае еще можно будет обратиться.
– Привычка.
– Лучше бы ты на мои просьбы откликался, – Анна Андреевна начала собирать посуду на столе и складывать ее в раковину.
– Ладно, мам, я поехал, – глядя мимо нее, сказал Руслан и пошел выяснять, что там с ГАЗелью.
В кабине сидел мрачный еще с утра Сергей. Он пробурчал вместо приветствия:
– Деньги на бензин давай. Чего задержался-то? Куда едем?
– В район Коломны.
– Это там, где семь мостов и Новая Голландия? Романтика!
– Наверное-наверное, я там собираюсь жить, а не плавать. За час доберемся?
– Даже быстрее, – и Сергей отпустил сцепление. – Хочешь, прикол расскажу? У меня тут дядю тормознули в Египте в самолете. Он пошел за три дня до этого смотреть пирамиды. Стоял там рядышком, восхищался, а потом видит – лежит камень красивый. Он его взял и в карман положил. А в аэропорту – контроль, досмотр. Открывают его сумку, ворошат там рубашки и шорты, а потом говорят – пройдемте. Оказывается, нельзя ничего брать в районе пирамид. Тем более всякие образцы пород. А уж везти это домой – вообще подсудное дело?
– Что – национальная реликвия? – усмехнулся Руслан.
– Получается так. Он восемь часов просидел в местном отделении милиции, пока составляли протокол. А могли посадить реально.
– За камешек?
– А черт его знает, что это за камешек. Может, им убили кого-нибудь. Или это кусок носа Сфинкса, забытый варварами. Я вообще думаю, что там нет никакой истории – такие вещи должны лежать за стеклом, чтобы вакуум был, покой. А если миллион туристов наследило – это уже история туризма. Мерчендайз, верблюды.
– Ага. Если ты пронес мясо верблюда через таможню…
– Да не избегнет тебя карающий меч! Как, кстати, коммуналка? Кто живет?
– Да музыкант один. Еще три комнаты пустуют.
– Слушай, – Сергей одним глазом продолжал смотреть на дорогу, но его, похоже, больше интересовала вот эта свежая информация. – У меня есть барышня одна знакомая. Инна, шсекретаршей работает в фирме по поставкам холодильного оборудования. А может, и отопительных систем, я забыл. Она жилье ищет. Такая боевая барышня. Карьеру себе делает, все время на работе. Мешать не будет. Проблем не создаст.
– Ну, там можно договориться. Еще три штуки сверху, правда, платить риэлтеру.
– Ну, это вменяемо.
– А ты-то, откуда знаешь? Всю жизнь на Петроградке живешь.
– И чего? Я тебе даже завидую иногда. Всегда можешь положиться на себя.
– Э, давай не продолжать? У тебя есть законные метры жилплощади и машинка на привязи. А у меня только камера за космическую сумму.
– Ничего-ничего, ты у нас гений, все к тебе само приползет. Так дашь телефон агента?
Вторая, с письмами и воспоминаниями
Эта глава будет либо самая короткая, либо не очень. Не знаю, как получится. У меня тут синдром Теодора, так что примите это к сведению и сильно не ропщите. В ней говорится о квартире, где жили все участники этих вполне обычных событий. Когда я говорю об ординарности, я имею в виду то, что такие вещи случаются сплошь и рядом. Я не собираюсь кромсать тут «Криминальную хронику» и разливать кровь из кувшина, потому как, кажется, нет более банальной для современного человека трагедии, чем чужое убиение. Нас мало трогают проблемы иноверцев, тех, кто верит в свою жизнь, а не в нашу. Нет, никаких ножей в спину, топоров в тумбочке, стертых номеров пистолетов, и даже сломанных стульев. Я за правду без
