Петр Боборыкин - Долго ли?
Лука Иванович зачесал за ухом.
— Как сказать, — проговорил он, — ведь не в судебные же пристава?
— Ведь и не в обер же прокуроры сразу, друг Лука Иваныч? — ответил ему в тон Проскудин.
— И потом специальное образование…
— Все это вы напрасно, никакого специального образования не надо. Ну, отложим министерство юстиции. Возьмем министерство внутренних дел. Тут, позвольте, кто у меня имеется?.. Целых два чиновника по особым поручениям V-го класса. Вот что значит, государь мой, воспитываться в привилегированном заведении! Не будь я там, не было бы у меня тайного советника Пенского и двух чиновников V-го класса. В министерстве этом всякие есть места, начиная со статистики и кончая, коли угодно, цензурой.
— Да вы все дурачитесь, Проскудин! — вырвалось у Луки Ивановича, — а мне, право, не до смеху.
В голосе его послышались слезы. Адвокат обернул к нему голову. Глаза его перестали смеяться. Он прошелся по лысине своей пухлой ладонью.
— Полноте, — мягче и с несомненным чувством начал он, — точно вы меня не знаете. Я ведь не думал, что оно у вас так наболело.
— Вам литераторское горе все ломаньем кажется!..
— Да полноте же, полноте. Вы выбились из сил — ну, и прекрасно. Опять повторяю: жаль, что раньше не случился этот кризис. Так я вам вот что скажу: в казенных чиновниках вы месяца не высидите. Вам надо частное место, где-нибудь здесь же; вы сразу от своих привычек не отстанете, а в вас сидит Петербург, и без Петербурга вы — сгинете!
— Вон бы отсюда! — вскричал Лука Иванович, но дальше не пошел в своих порывах.
Что-то подсказало ему, что Петербург теперь нельзя оставить; вероятно, приятель его знал, что говорит.
— Да на вас, в самом деле, можно рассчитывать? — спросил Лука Иванович.
— А вы думали, оттого, что я мешаю шутку с серьезным, так и веры мне нет? Только уговор лучше денег: надо меня слушаться; куда я скажу — ехать и с кем нужно — говорить; ведь я вас знаю: день за днем пройдет в спешном писанье, а там и будете опять локти кусать. А подробности моих расчетов услышите сейчас за обедом. Желаете в "Старый Пекин"?
— Идемте, — веселее отозвался Лука Иванович, но тотчас же подумал: "Не может быть, чтобы я выбрался когда-нибудь из моего болота!"
IX
В комнате Анны Каранатовны горит опять лампа под розовым абажуром. На круглую блузу падает опять все тот же свет, делающий комнату и веселой, и полутаинственной.
Перед Анной Каранатовной сидит на стуле худенькая, такая же, как и мать, белокурая девочка, с тревожными, несколько впалыми глазками желтоватого цвета, но с красивыми длинными ресницами. Волосы ее заплетены за уши в две косички. На ней надета серая чистенькая блузочка с широким передником; в него, точно с усилием, просунута ее головка.
Девочка с забавной гримасой смотрит на десертную ложку, которую мать протягивает ей.
— Глотай! — строго прикрикнула Анна Каранатовна, — глотай, Лука Иваныч приказал!
— Мамочка! — лепетал ребенок, желая отвести рукой ложку.
— Не смей! — все так же строго крикнула мать. — Лука Иваныч сердиться будет!
— Юка, — повторила совсем почти серьезно Настенька, и личико ее затуманилось.
Анна Каранатовна воспользовалась этой минутой и влила ей в рот какую-то красную жидкость.
Настенька поперхнулась и сильно сморщила переносицу. Мать отерла ей рот и принялась за шитье, поглядывая на дверь, как бы ожидая кого. Девочка ее не занимала, возиться с ней ей было скучно.
— Возьми куклу! — приказала она ей.
— Ку-ку, — повторила Настенька и тихо-тихо стала спускаться на пол, выпячиваясь, как это делают маленькие дети, когда они не держатся ни за что руками.
— Нос-то небось отбила?
Настенька подмигнула в ответ, и так весело, что на плоском лице матери появилась улыбка.
— Ну, принеси, да садись вон туда в угол.
Анна Каранатовна указала рукой на уголок около комода, где на полу лежали еще какие-то игрушки.
Медленно и немножко переваливаясь, вышла Настенька из комнаты, поглядывая искоса на мать.
Дверь из коридора на половину приотворилась, и голова Татьяны выглянула уже с заспанными глазами. Тотчас же послышалось и ее носовое дыхание.
— Разогревать, что ли, щи-то?
— Какие щи? — спросила лениво Анна Каранатовна.
— Да барину-то: ведь он еще не кушамши…
— Луки Иваныча нет; что ты пристала?
— Что ж что нет? придет голодный…
— Вряд ли; вернее всего, что в трактире где обедал.
— В трактире где? — протянула Татьяна.
— Ну да, — с некоторым нетерпением ответила Анна Каранатовна.
— Так не разогревать, стало?
— Позднее, к ужину; а теперь ставь-ка самовар и собери чаю.
— Сюды или в залу?
— Сюды… Сливок возьми, копеек на пять.
— Иван Мартыныч, что ли, будет, — поджидаете? — Татьяна выговаривала вопрос простовато, но Анне Каранатовне он не понравился.
— Ему по делу надо зайти к Луке Иванычу, — серьезно ответила она.
— Получить нешто за работу? — полушепотом осведомилась Татьяна.
— Уж не знаю, как там, — протянула Анна Каранатовна и приколола к подушечке рукав детской кофточки.
— Так стакан, значит?
Анна Каранатовна кивнула, молча, головой. Татьяна скрылась. Она не была особенно болтлива, только двигаться очень не любила; ей уж и то было невкусно, что «барышня» (так она называла Анну Каранатовну) заставляла ее теперь спуститься за сливками в мелочную лавку.
Не успела она взяться за самовар, как позвонили. Пришел вчерашний писарь. Татьяна уже получила от него подарок и против его посещений ничего не имела; но когда она про себя сравнивала Мартыныча с «барином», то находила, что тот все-таки «кантонист», а Лука Иванович, хоть и не очень боек, а человек тонкий; днями ей даже жаль его было чрезвычайно.
Мартыныч принес что-то с собою в узле, чего Татьяна в полумгле кухни разглядеть хорошенько не могла. Узел этот он бережно поставил на стул, прежде чем снять пальто.
— Барин дома? — тихо спросил он Татьяну.
— Нету. И не обедал.
— А ждете скоро?
— Кто его знает!..
Татьяна подала Мартынычу узел, оказавшийся тяжеловатым.
— Точно утюг? — с недоумением выговорила она вслух.
— Мудреная штука, — пояснил он ей; но больше ничего не прибавил, взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке у него была книга, так что он должен был постучать в дверь своим узлом.
Анна Каранатовна быстро оставила шитье и широко растворила дверь гостю.
— Неужто принесли? — спросила она полуудивленно.
Мартыныч опустил узел на стул. Отпятившись сильно назад, он шаркнул ногой и приложился к ручке Анны Каранатовны.
— Извольте пользоваться, — весело и солидно выговорил он, указывая ей на узел.
Он помог ей развязать его. В платке оказалась небольшая ручная машинка, видимо, уже подержанная.
— Вот так прекрасно будет! — вскричала Анна Каранатовна и взяла в обе руки машинку.
На разговор явилась Настенька; но мать на нее тотчас же прикрикнула:
— Ступай, нечего тут тебе торчать!
Мартыныч кивнул девочке довольно ласково головой.
— Садитесь, садитесь, — заговорила первая Анна Каранатовна: — Вот вы какой ловкий… что сказали, то и в шляпе. Папиросочку не хотите?
— Сейчас курил.
Они присели к столу. Мартыныч положил на него книгу, заложенную бисерной закладкой. Анна Каранатовна продолжала осматривать машинку.
— Вы обучены, следовательно? — спросил Мартыныч.
— Немножко поразучилась, да это в один день опять ко мне вернется… Тут вот и иголки, и нитки.
— Весь комплект.
Анна Каранатовна довольно громко вздохнула и тотчас же, несколько исподлобья, взглянула на своего собеседника. В этот вечер курчавые волосы Мартыныча особенно блестели и отливали сизым колером. Из-под форменного галстука он выпустил полоску рубашки. Мелкие черты его красноватого лица также лоснились. Его в эту минуту подмывало приятное какое-то щекотанье.
Чуть заметно он подвинулся к своей собеседнице и заглянул ей в лицо. Вокруг лба Анны Каранатовны вились белокурые волосики. На них падал розоватый свет лампы. Мартыныч несколько сбоку оглядел все это, а потом пухлые, красивые руки, ходившие в разных направлениях по машинке.
— Так уж я вам благодарна, что и сказать не могу, — выговорила Анна Каранатовна с новым громким вздохом.
Мартыныч тряхнул кудрями.
— Помилуйте, стоит ли из-за этого разговаривать. Знай я прежде, что вы нуждаетесь в этой самой вещи, — я бы первым долгом.
Анна Каранатовна откинулась на стуле и отняла руки от машинки.
— Да, вот подите, — начала она, поведя рот легкой гримасой, — вы вон говорите: небольшого она стоит, а Лука Иваныч сколько времени мне обещал, и в одних разговорах время ушло. Тоже ведь сочинителем считается, нельзя сказать, чтобы совсем никакой получки не было…
