Сергей Семенов - Гаврила Скворцов

Вера заходила к нему довольно часто. Она была всегда очень веселая, сидела у него, шутливо болтая; иногда она обнимала его голову, перебирала волосы и глядела ему в лицо. Она говорила ему, какого цвета у него глаза, что означает такое-то расположение бровей, говорила, что у него красивый лоб, и никогда между ними не было ни серьезного разговора, ни гаданья о будущем. Они были как дети, играющие любимой игрушкой. Но дети иногда спорят, между ними же не было никаких споров, так как игрушка захватывала обоих одинаково -- Гаврилу потому, что это для него было совсем ново, а для Веры потому, что она была влюбчива.

Лето проходило. Кончался август. Дачники, не имевшие в Москве постоянных квартир, ездили подыскивать себе квартиры. Лавочники ходили к некоторым жильцам и приставали с просьбой о расчете по заборной книжке. Некоторые дачники уже переехали. Везде было оживление, и только Гаврила ходил какой-то вялый, точно сонный. Ему было скучно, неизвестно отчего. Отношения с Верой у него были все те же, но он уже не испытывал от этого никакого удовольствия. Ему приелись и праздные речи, и одни и те же шутки.

"Одно баловство, -- думал он. -- Какой в этом толк?"

Вера ему стала надоедать. Иногда она казалась ему просто ненавистна, хотя все была та же: такая же нарядная, чистенькая, веселая. Ему подчас было противно на нее глядеть. И ему становилось стыдно при мысли, какою он представлял ее себе на первых порах и как по ней мучился. "Деревенщина я необразованная! -- костил он сам себя. -- Все мне кажется новым. Хорошо, что она замуж за меня не захотела, а то я и жениться бы на ней мог. Вот бы я тогда влопался!"

И он делался угрюмей с каждым днем. У него уже не хватало веселости при встречах с Верой. Поэтому он часто хмурился и молчал, а иногда просто грубо осаживал ее. Вера заметила это, догадалась, что его прежние чувства остыли, и как будто оскорбилась. Она сама стала холодней и начала избегать встреч с ним. При встречах дулась. Гаврила криво усмехался на это. "Хоть бы никогда не видать тебя", -- подумал он однажды совершенно искренно.

Как-то Гаврила возвращался домой из Москвы, куда он ездил по разным делам. Когда он подходил к своей даче, то заметил, как из ворот вышла Вера. У нее был узелок под мышкой, и она направилась прямо навстречу ему. Гаврила уже давно не видал ее, и ему захотелось перекинуться с ней словечком. Он уже приготовился спросить ее, куда она идет, как она, заметив его, круто свернула с тротуара, перешла на другую сторону и быстро-быстро пошла по переулку. Гаврила остановился и с удивлением стал смотреть ей вслед. "Чего она шарахнулась?" Вдруг он увидел нечто неожиданное. На углу переулка к Вере подкатил откуда ни возьмись извозчик; в пролетке сидел какой-то молодой человек. Он соскочил с пролетки, помог Вере усесться с собой, и они покатили по направлению к Москве.

Гаврилу это немного кольнуло в сердце. "Что ж это, она другого нашла или, може, это прежний какой? Ловко делает! Ну, что ж, пущай, значит -- полная развязка". И он был этому чуть ли не рад.

В эту ночь Гаврила дежурил. Он с любопытством ожидал, когда Вера вернется. Она вернулась около полуночи. Когда она входила в калитку дачного двора, Гаврила сидел на лавочке. Она как будто не заметила его и хотела пройти мимо, но Гаврила встал ей навстречу и загородил дорогу:

– - Где это, барышня, гулять изволили?

– - А тебе что за дело? -- грубо сказала Вера.

– - Так, малость любопытство взяло. С каким-то кавалером были?..

– - Конечно, не с таким сиволапым, как ты. Пусти!

Вера быстро прошмыгнула в калитку. Гаврила не мог сразу опомниться от удивления; так поразил его ее тон. "Ну, значит, мне теперь совсем отставка", -- подумал он и не знал, радоваться ли ему или печалиться.

В последних числах августа с дач уже многие съехали. Стала перебираться в Москву и профессорская семья. Гаврила помогал им укладываться и выносить вещи. Ему много приходилось работать вдвоем с Верой, но пробежавшая между ними черная кошка совсем разъединила их. Вера глядела на него хмурясь, говорила сквозь зубы, и когда молчала, то нарочно делала такое лицо, какое бывало при встрече с ним у дочерей ярославца, его первого хозяина.

Гавриле это было обидно. Он чувствовал, что такого отношения к себе не заслужил, тоже хмурился и чуть не с негодованием глядел на Веру. Окопавший их лед даже не растаял при прощанье, точно между ними ничего не было.

К половине сентября из занятых дач только на трех еще жили жильцы. Это были самые бедные, которым полмесяца не платить за квартиру составляло расчет; но к покрову и они покинули летний приют, и Гаврила остался на дачах один.

Хозяин оставил Гаврилу и на зиму. Он прибавил ему на это время жалованье. Гаврила согласился и стал приготовляться к зиме. Он заколотил у всех дач окна досками, все, что нужно было вычистить, вычистил, привел в порядок и замер. И когда наступила зима, то ему ничего не оставалось делать, как дежурить да прорывать себе дорожку к дворницкой. Он стал придумывать, чем ему наполнить праздное время, и решил, что нужно больше читать. Он стал искать книг. Соседний дворник принес ему три книги, должно быть забытые жильцами. Две книжки назывались учебниками, а одна -- романом. Гаврила охотно купил их и взялся было за учебники, но один был "алгебра", другой -- "тригонометрия". Гаврила поглядел, поглядел на них, и его охватило чувство какого-то отчаяния. Ему было обидно за себя и за подобных себе. "Сколько всего есть на белом свете, а мы думать-то об этом не можем, -- а еще людьми зовемся". Он хотел было приступить к просмотру третьей книжки, как в дворницкую вбежал мальчик из трактира и сказал, что какие-то двое непременно велели ему приходить в трактир. Гаврила очень удивился этому и расспрашивал, какие из себя это люди. Мальчик сказал, что это молодой мужчина и женщина. Гаврила все-таки не мог догадаться, кто они. У него не было никого знакомых. Земляки не ходили к нему. У него даже мелькнула мысль -- не подвох ли тут какой-нибудь, но, подумав хорошенько, он решил, что подвохи делать не для чего: дачи все были пустые, в них нечем было пользоваться. Он снял фартук, причесался, оправился и пошел за мальчиком.

Дача, где жил Гаврила, была в переулке, а трактир помещался на большой улице, на которой жизнь не приостанавливалась и зимой. В отдельной комнате трактира действительно его ждали двое. Мужчина был молодой, лет двадцати пяти, с темными усами, маленькой бородкой, по манерам и по костюму не чернорабочий. Женщина была Вера. Они оба были подвыпивши и очень веселы. Молодой человек сейчас же вскочил навстречу Гавриле, вытаращившему от изумления глаза, протянул ему руку и, как будто они давно были знакомы, заговорил:

– - Что удивился? Это вот кто тебя видеть пожелал: моя невеста, Вера Исаевна. Знакомы, чай? У вас на даче жила.

Он потряс руку Гаврилы и притянул его к столу. Гаврила вгляделся в его фигуру, и она показалась ему знакомой. Он имел сходство с тем молодым человеком, который тогда подкатил на извозчике к Вере. Гаврила поздоровался с Верой и спросил ее жениха:

– - А вы кто ж такой?

– - Я -- Иван Ильич, -- механик, мастер своего дела -- не скоро другого такого сыщешь.

– - Давно вы с ним сосватались? -- спросил Гаврила Веру.

– - Мы с ней давно, -- ответил за Веру Иван Ильич, -- больше года вожжаемся. Любить -- любила, а замуж идти не хотела, а теперь идет. После свадьбы мы с ней в Питер поедем: я там место получил, хорошее место. На прощанье мы и решили кутнуть. Она тебя захотела пригласить. Ты что выпьешь?

– - Я ничего не пью, -- задумчиво сказал Гаврила, не будучи в силах понять, для чего же, собственно, пригласила его Вера.

– - Ну, вот пустяки! -- воскликнул Иван Ильич. -- Черт не курит, не пьет, а все в аду живет!

– - Выпей, поздравь меня; можно рябиновочки, а то кагору, -- промолвила Вера.

И она так ласково взглянула на Гаврилу, что тот, подумав, проговорил:

– - Нешто для вас только!

– - Вот и отлично! Сейчас закажем, -- обрадовался Иван Ильич, -- деньги у нас есть. Я летом в Нижнем на пароходах работал, копейку зашиб. Прокутим все, а там время будет -- и деньги будут. Эй, малый!..

Гаврила выпил. У него зарябило в глазах и зашумело в голове. Он заговорил, но что он говорил, он не помнил. Только вспоминалось ему на другое утро, что он жаловался на свою судьбу, целовался с Иваном Ильичом, и они все трое плакали, потом пели песни, потом Вера куда-то посылала Ивана Ильича и целовала его, Гаврилу…

Когда Гаврила выходился после пирушки, то ему стало как-то скучно. Чтобы разогнать скуку, он принялся за чтение третьей купленной им книжки. И только он прочитал несколько глав, как она захватила его всего. Эта книжка была из тех, в которых люди рисуются со всеми присущими им человеческими свойствами, и читающий видит свою душу такою, какою она есть, видит пятна на своей душе и проникается пламенным желанием смыть их. Такие чувства испытывал Гаврила. Он тут впервые сознал, сколько в нем накопилось нехорошего во время его знакомства с Верой и этой жизни в одиночестве, когда в голову приходили разные дикие фантазии. Да и если бы и не одному жить, -- от кого тут хорошему научиться? Он за все время только и встретил одну семью, которая заставляла биться сердце такими чувствами, которых никогда не пришлось бы стыдиться. А остальные? Глядя на них, он в одно лето вон куда шагнул. И немудрено: около чего потрешься, того и наберешься.