Дан Маркович - Предчувствие беды
***
Но и в натюрмортах я то же самое увидел - застигнутые врасплох вещи, оставленные людьми там, где им не полагалось оставаться - немытая тарелка, вилка со сломанными зубьями... не символ состояния - само состояние, воплощение голода... опрокинутый флакон, остатки еды... Вещи брошены и также переживают одиночество, как узкие таллинские улочки, стены с торчащими из них угловатыми булыжниками... Все направлено на меня, обращено ко мне...
Наверное, в этом и есть талант - найти резонанс в чужой судьбе.
Один маленький холстик был удивительный, с большой внутренней силой, независимостью... вещица, тридцать на сорок, многое перевернула во мне. Нужна удача и состояние истинной отрешенности от окружающего, чтобы безоговорочно убедить нас - жизнь именно здесь, на холсте, а то, что кипит и бурлит за окном - обманка, анимация, дешевка как бездарные мультяшки.
Это был натюрморт, в котором вещи как звери или люди, - одухотворены, живут, образуя единую компанию, словно единомышленники. Тихое единение нескольких предметов, верней сказать - личностей... воздух вокруг них, насыщенный их состоянием... дух покоя, достоинства и одиночества. Назывался он "Натюрморт с золотой рыбкой", только рыбка была нарисована на клочке бумаги, картинка в картине... клочок этот валялся рядом со стаканом с недопитым вином... тут же пепельница, окурок... Сообщество оставленных вещей со следами рядом текущей жизни, - людей нет, только ощущаются их прикосновения, запахи... Признаки невидимого... они для меня убедительней самой жизни. И искусства, дотошно обслуживающего реальность - в нем мелочная забота о подобии, педантичное перечисление вещей и событий, в страхе, что не поймут и не поверят... занудство объяснений, неминуемо впадающих в банальность, ведь все смелое, сильное и умное уже сказано за последние две тысячи лет...
Поэтому я больше всего ценю тихое ненавязчивое вовлечение в атмосферу особой жизни, сплава реальности с нашей внутренней средой, в пространство, которое ни воображаемым, ни жизненным не назовешь - нигде не существует в цельном виде, кроме как в наших Состояниях... - и в некоторых картинах.
Я ищу в картинах только это.
Не рассказ, а признание.
Не сюжет, а встречу.
Насколько такие картины богаче и тоньше того, что нам силой и уговорами всучивают каждый день. Реальность!.. Современная жизнь почти целиком держится на потребности приобрести все, до чего дотянешься. Если все, произведенное человеком, имеет цену, простой эквивалент, то в сущности ставится в один ряд с навозом. И на особом положении оказываются только вещи, не нужные никому или почти никому. Цивилизация боится их, всеми силами старается втянуть в свой мир присвоения, чтобы "оценить по достоинству", то есть, безмерно унизить. Это часто удается, а то, что никак не включается в навозные ряды, бесконечные прилавки от колбас до картин и музыки для толпы, заключают в музеи и хранилища, и они, вместо того, чтобы постоянно находиться на виду, погребены.
***
Удается, но не всегда, живопись находит пути, вырывается на волю, возникает снова, не музейная, успокоенная тишиной залов, а вот такая, без рам и даже подрамников... Я говорил уже про восторги - "как написано!"... мне их трудно понять. Если картина мне интересна, то я мало что могу сказать о ней... вернее, не люблю, не вижу смысла рассуждать, подобные разговоры мне неприятны, словно кто-то раскрыл мой личный дневник и вслух читает. Обмусоливать эти темы обожают искусствоведы, люди с профессионально выдубленной шкурой.
Как-то мне сказали, теперь другое время, и живопись больше не "мой мир", а "просто искусство". Я этих слов не воспринимаю, разве не осталось ничего в нас глубокого и странного, без пошлого привкуса временности, той барахолки, которая нас окружает и стремится затянуть в свой водоворот?.. Бывают времена, горизонт исчезает... твердят "развлекайтесь" и "наше время", придумывают штучки остроумные... Что значит "просто живопись"?.. Нет живописи, если не осталось ничего от художника, его глубины и драмы, а только игра разума, поза, жеманство или высокопарность...
И я остановился на картинах, которые понимаю и люблю. На это и нужен ум - оставить рассуждения и слова на границе, за которой помогут только обостренное чувство и непосредственное восприятие. Другого ума я в живописи не приемлю.
***
Но делать нечего, раз взялся за слова...
Попробую объяснить, что происходит со мной, когда смотрю картины Мигеля.
Как я оказался здесь, вот что приходит в голову, как меня занесло в этот мир?..
Словно плыл себе по волнам случайных событий, плыл... и вдруг оказался перед картиной - конец жизни, тоска... Я не говорю слово одиночество, не то!.. Состояние, непереводимое на слова, они не приходят в голову, словно никогда не было языка... Может так чувствует себя старый путешественник, постоянное любопытство гнало его все дальше, и на краю земли вдруг понимает, что не вернуться... и тоска по всему оставленному охватила, а это какие-то мелочи, обрывки памяти, лица... и все страшно оказывается необходимо... Тоска охватила, и вся жизнь, занятая поиском новых мест, кажется суетливым сном.
Очнешься утром дома, шея и плечи в поту, тяжесть во всем теле, и чужое в зеркале лицо... Большое дело, умереть там, где родился, в своем жилище, среди родного языка, - замыкается круг, вместо отчаяния тяжелое и тусклое спокойствие.
А если проще, уже давно чувствую себя... словно командирован в этот мир, откуда - не знаю, но временное лицо, и скоро кончится срок. Я это знаю, и его картины знают. От этого мне спокойней, значит, уже было, еще будет, и это - со всеми, всегда...
А если еще проще, чувствую приближение старости и смерти. А его картины... они доказывают мне, что есть еще на свете вещи, ради которых стоит постараться.
Что я могу еще сказать?.. На удивление мало. Мигель не писал с натуры, кое-какие детали восстанавливал по памяти, это и фантазией не назовешь, я бы сказал - монтаж впечатлений. С натуры не писал, но без нее не обходился. Она везде, ведь даже абстрактные картины гораздо сильней, когда что-то нам напоминают. Когда находимся на грани узнавания... А краски куплены там, где могут купить все, знакомые цвета, ничего особенного, но выбранные им сочетания действуют мгновенно. Я о себе говорю, конечно. Художник не думал обо мне, он смешивал пигменты... и далее, далее... с каждым мазком, внимательно и честно приближался к собственному ощущению, интуитивно и почти бессознательно двигаясь по поверхности холста, уходил в глубину...
Натюрморт или пейзаж, разницы для него - никакой...
***
И все-таки, именно в натюрмортах...
В них художник свободней, чем в пейзажах, вещи можно переставить, заменить... изменить соотношения, формы и размеры, перенести куда угодно своим воображением... Природа сильней довлеет над нами, ее трудней переработать, преодолеть...
Наконец, добрался до портретов. Для примитивиста они, пожалуй, еще важней, потому что трудней даются, он больше обеспокоен вопросом сходства, хотя не очень обеспокоен... и должен решить его по-своему, найдя нечто общее и значительное, упростив по форме, по сущности ничего не потеряв, задача для истинного таланта.
И сразу увидел себя. Это он за ночь... Впрочем, не удивительно, такие картины пишутся быстро, через полчаса-час понятно, да или нет. Странно, что я себя узнал, черты лица и пропорции сильно сдвинуты... Облик остался. Отстраненность была в нем, безучастность?.. Потерянность - вот! то, что я сам ощущаю такими же осенними рассветами... Полуметровый холст, лицо едва намечено, почти растворено в сумерках стен. Человеческое лицо, зажатое в угол, за спиной стена и край оконной рамы, в ней все тот же рассвет, сумрачное раннее утро... Лицо чувствует рассвет, утро, туман, хотя не смотрит... вообще не смотрит никуда. Как получилось у него это ощущение одиночества, не случайного, не принадлежащего одному мне, сегодня, вчера... - вечного, витающего в полумраке перед нами?.. Словами трудно, но может быть - "уйдем все..." он хотел сказать?.. То самое мое состояние... предчувствие потерянной жизни, она ведь всегда потеряна, проживи ее счастливо или несчастливо, для себя или с пользой для других... Слишком велико достояние, нет способа растратить в соответствии с внутренней ценностью. Беда, самая большая беда, которая обязательно случится. Картины знали!..
И это мне моментально стало понятно, без размышлений и лишних слов. Никуда не деться, только хватать воздух, и молчать.
А второй портрет был автопортрет, из него я понял - он не любил себя, не был с собой в мире и согласии ни минуты, есть такие люди, им нет покоя. И окружающим от них - беда...
Портреты только подтвердили то, что я сразу понял из уличных видов и натюрмортов. Вещи, люди, дома - все равно для его картин, в них важно только - Состояние. Больше всего в них было тревожного ожидания, выраженного с такой силой и полнотой, что добавить нечего.
Мне уже все было ясно, я хотел, чтобы эти картины остались у меня. Никогда раньше с такой силой не хотел, хотя сотни раз смотрел, выбирал, покупал, уносил...
