Николай Некрасов - Опытная женщина
– - Ах, кого я встретил! -- вскричал он. -- Извините, извините, что вы видите меня в таком расстройстве… Этот Зеницын хоть кого напугает…
– - Что такое… Зеницын… вы его видели?
– - Я целые полверсты бежал от него… Уф! как запыхался! Нет, я больше не гость у Андрея Матвеевича… Только бы кончить одно дело… Представьте себе… Мы ходили гулять в лес, вот что за домом… Возвращаясь назад, я немножко поотстал… Иду себе повеся голову. Вдруг слышу какой-то ужасный хохот… Оглядываюсь: невдалеке стоит Зеницын; глаза у него блестят, как у кошки, волосы всклочены, точно дьявол… Меня так страхом и обдало… Еще больше я испугался, когда увидел в руках его ружье, которое он заряжал… Зачем бы, думаю, ему ружье? Близко дичи нет, далеко идти поздно… Видно, он задумал что-то недоброе… Ему хочется в елисейские… Давеча хотел отправиться туда верхом -- не удалось; теперь… Тут уж откуда у меня ноги взялись; я побежал, что было силы…
– - Как, вы убежали, вы оставили его в таком положении?
– - Неужели же мне к нему идти?.. Ну, как бы он сдуру-то в меня… Мало ли что придет безумному в голову.
– - Бегите, бегите скорей! Скажите по крайней мере его приятелю, скажите хозяину! -- с ужасом воскликнула Задумская. -- Дело идет, может быть, о его жизни…
– - Сейчас,-- отвечал Хламиденко, не трогаясь с места. -- Нет, не могу идти… Теперь мы одни… такого случая сегодня уж не будет, а завтра я еду… Я должен сперва объясниться с вами… У меня, наконец, недостает терпения ждать. Я совершенно счастлив, дни мои текут благополучно… Только одного недостает мне -- семейства… Отвечайте мне решительно -- согласны ли вы быть моею женою?
– - Нет, сто раз нет! Но торопитесь…
– - Но ведь вы меня любите?
– - Нисколько…
– - Не сами ли вы говорили? Ах, не мучьте меня, не испытывайте… Решите судьбу мою: я формально прошу руки вашей…
– - А я вам формально в ней отказываю.
– - Как? вы не хотите быть моею супругою… спутницею моей жизни до самого конца ее?
– - Хоть бы вы умерли в день свадьбы…
– - Почему же?
– - Потому… Да теперь некогда пересчитывать причины… Ступайте, ради бога, будьте великодушны!
– - Но скажите причину…
– - Хорошо, я скажу, только с условием, что вы уж навсегда откажетесь от своих видов.
– - Если причины будут удовлетворительны, покорюсь судьбе.
– - И чтоб сейчас же шли на помощь Зеиицыну…
– - Говорите, ради бога…
– - Во-первых, я не хочу замуж; во-вторых, вы мне не нравитесь…
– - Но я буду ходить всегда в парике… клянусь до гробовой доски не снимать парика!
– - Третья причина… но всех не перечтешь. Взгляните на себя: вы стары.
– - Нет еще…
– - Ну, идите же.
– - Так только-то? из-за таких-то пустяков…
Не успел Хламиденко договорить последнего слова, как вдруг послышался выстрел, раздавшийся, по-видимому, недалеко от дома.
– - Ах! -- вскрикнула За думская и почти без чувств упала в кресло. Через минуту она быстро вскочила и скорыми, неровными шагами вышла из комнаты.
При всей своей недальновидности, Хламиденко догадался о причине ее удаления. Несмотря на странное положение, в которое поставляло Петра Ивановича обхождение с ним Задумской, он наконец решил, что Александра Александровна не может быть его "супругою", как он выражался, потому что влюблена в Зеницына… Глубокий, продолжительный вздох был следствием такого соображения. Хламиденко не мог уже чувствовать истинной любви; но она у него заменялась страстью жениться, которая с некоторого времени доходила в нем до неистовства. С особенной гордостью воображал он себя мужем Александры Александровны, за которой увивался весь город, которая отвергла так много искателей; тяжело ему было отказаться от вожделенной мечты своей, по он не любил долго останавливаться на одном предмете; уверившись в невозможности своих исканий, он тотчас успокоился, просиял лицом и мысленно спросил сам себя: "На ком бы жениться?" Ответ не являлся; Хламиденко был в нерешимости… Простояв несколько минут неподвижно на одном месте, он наконец повернулся, отер пот с лица я пошел к двери, чтоб осведомиться о причине выстрела. В дверях попалась ему Вера Леонтьевна. Светлая мысль озарила его. Он воротился.
С Верой Леонтьевной случилось почти то же, что с Хламиденко. Тщетно заохочивала она Зеницына открыться ей в любви. Он не хотел с ней и говорить. Наконец Вера Леонтьевна с горестью созналась самой себе, что такое невнимание происходит не от робости. Следствием такого соображения было намерение отказаться от претензий на Зеницына и обратить их на другого… На кого ж? Вера Леонтьевна села в кресло и задумалась. Хламиденко вытащил из кармана перчатки, надел их, поправил волосы и сделал шаг вперед. Но вдруг он остановился, как бы пораженный чем-то нечаянно. С минуту он был в положении человека что-нибудь вспоминающего или придумывающего; наконец лицо его приняло решительную важность; он подошел к Вере Леонтьевне и сказал с нежностию:
– - Сударыня, были ли вы в Бендерах?
– - Что за странный вопрос? Нет, не была.
– - Ах, и я не был! Наша судьба одинакова…
– - Что-с?
– - Сударыня,-- продолжал Хламиденко с жаром,-- вы учились русской грамматике и арифметике?
– - Фи, как же не учиться! Можно ли…
– - Ах, и я учился! Наши знания одинаковы… Сударыня,-- продолжал Хламиденко с умилением,-- что вы думаете о моем чине?
– - Он довольно значителен.
– - Ах, и я то же думаю! Наши мнения одинаковы…
– - Вы играете со мной в загадки!
– - Сударыня, хотите ли вы выйти замуж?
– - Вы сделали мне такой вопрос, от которого девушки краснеют. Конечно, если б нашелся достойный…
– - Ах, и я хочу жениться! Наши желанья одинаковы…
Слова Хламиденко как-то приятно звучали в ушах Веры Леонтьевны, несмотря на то что она не совсем хорошо понимала их. Хламиденко упал на колени; признания потоком полились из уст его. Чтоб попять быстроту, с какою Хламиденко приступал к решительным объяснениям, надо вспомнить, что он, желая прослыть отъявленным волокитою, любезничал со всякой женщиной не моложе шестнадцати лет и не старее шестидесяти, так что всякая из них нисколько бы не изумилась, если б он сделал ей предложение вступить в законный брак.
Не успела Вера Леонтьевна довершить счастия Петра Ивановича решительным согласием, как за дверьми послышались чьи-то шаги. Вера Леонтьевна убежала. Вошел Зеницын. Появление его смутило и изумило Хламиденко.
– - Ах, так вы… вы…-- произнес он с замешательством.
– - Что я? -- спросил Зеницын.
– - Скажите, пожалуйста, кто давеча выстрелил?
– - Я.
– - Во что?
– - В цель. Мы держали пари с Черницким.
– - А где он? Мне надобно поговорить с ним о многом, сообщить ему новость.
– - Он в саду.
Хламиденко убежал в сад, поймал Черницкого и по крайней мере час мучил его рассказом о своем сватовстве, своих надеждах и о том, как шибко бьется сердце его в ожидании решительного ответа Веры Леонтьевны.
Между тем Александра Александровна не переставала отыскивать Зеницына. Видя его робость и совершенную безнадежность, она наконец решилась сама приступить к объяснению, даже в случае нужды просить прощения. Она была уверена, что одного ее слова достаточно, как она выражалась, "повергнуть к ногам своим несчастного, спасти от погибели и возвратить миру для любви и счастия". И она решилась сказать слово, от которого, по ее мнению, должны были произойти такие благодетельные последствия, решилась, несмотря на то что тут несколько страдала со гордость. К такой решимости, кроме очень здравого рассуждения, что лучше раз уступить, чем потом целый век каяться, побуждало ее также опасное положение Зеницына, которое ежеминутно угрожало чем-нибудь ужасным. Притом и праздник Андрея Матвеевича приходил к концу: завтра надобно уже было ехать домой, следовательно, расстаться с Зеницыным. А когда, где, скоро ли можно будет опять встретить его? И будет ли удобный случай поговорить? И не помешает ли его робость воспользоваться таким случаем?
С такими мыслями вошла Александра Александровна в гостиную. Радость блеснула на лице ее, когда она наконец увидела себя наедине с Зеницыным. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась. Он содрогнулся, как человек, внезапно чем-нибудь испуганный, быстро повернул голову в противоположную сторону и пошел к двери с какой-то трагической важностью, держась одной рукой за сердце, другой за голову.
– - Вы так торопитесь… Вас призывает что-нибудь важное. Я хотела бы сказать вам несколько слов…
– - Долгом почитаю выслушать их, -- отвечал Зеницын возвращаясь.
– - Как серьезно! Как будто вы готовитесь услышать от меня проповедь… Орест Николаевич, помиримтесь…
– - Я не понимаю вас, сударыня…
– - Вы вправе сердиться, но забудьте всё… Он сделал шаг к двери.
