Александр Саверский - Кровь

-- Тебе остается только поверить всему, что я говорил вчера, и добавить к этому, что я не знал о ваших с Костей отношениях.

-- Я не верю этому. Костя часто рассказывал о вашей дружбе.

-- Мои знакомые тоже знали о наших отношениях, но так уж у нас повелось после одного случая в институте, что ни он, ни я даже не рассказывали друг другу о своих дамах сердца.

-- Несчастная любовь?

Я кивнул:

-- В общем, да. Причем мы оба оказались в дураках, но Костя чуть-чуть позже.

Василиса немного успокоилась. Знакомый бриз разогнал тучи, обложившие небо, и хотя солнце еще не появилось, из сумрака проступила глубокая синева.

-- Допустим, это правда. Но как ты объяснишь нашу встречу?

Мы снова были на "ты".

-- Вспомни, пожалуйста, все, что я тебе рассказывал. Учти письмо, сны, звонок, поднявший меня ночью. А сегодня, когда тебя не было, о чем я еще не знал, я протянул руку и взял книгу "История Древнего Египта" и...

Василиса напряглась, и я завершил свой спич по-другому:

-- Как ты думаешь, в каком состоянии я нахожусь все это время? Поставь себя на мое место и представь, что все это правда.

Она размышляла несколько секунд, потом заключила:

-- Ты прав. Я не могу проверить то, что ты мне рассказал. Я могла бы выгнать тебя, но меня останавливает только одна мысль: тебя вряд ли могли подослать, потому что я знаю тебя в лицо. Проще было послать незнакомого мне человека. И потом, -- она замялась, -- я действительно поверила тебе.

Я взял ее за руку и слегка сжал ладонь, поблагодарив ее и успокоив одновременно.

-- Иди спать, ты очень устала.

-- А ты?

-- К сожалению, смотреть на спящую королеву у меня не будет возможности и даже охранять ее я не смогу. -- Слабая улыбка появилась в уголках ее глаз. -- У меня есть кое-какие дела. Нужно хотя бы попытаться понять, что происходит.

-- Может, не стоит?

-- Не могу же я вечно сидеть на твоей шее. А в покое меня не оставят, когда бы я ни вынырнул. Я эту публику знаю.

-- По поводу шеи можешь не беспокоиться. Пока ты мне не мешаешь. А потом, знаешь, я тоже чувствую перед Костей моральный долг. Ведь мы не очень хорошо расстались, и я была у него последней женщиной. Он звонил мне после этого много раз.

Она замолчала, и мне показалось, что сейчас опять будут слезы, а они уже были лишними.

-- Нет-нет. Хватит слез. Это уже от усталости.

Она молча кивнула и собралась выйти из комнаты, но в дверях остановилась и сказала коротко:

-- Возвращайся. Я буду ждать.

... На встречу с Самоцветовым я приехал раньше на целый час, чтобы оценить атмосферу вокруг ресторана. По дороге заехал в парикмахерскую, коротко постригся и превратил себя из шатена в брюнета. Что-то скажет Василиса, если вообще пустит меня на порог. Выйдя из такси у гостиницы "Ленинградская", я перешел на другую сторону улицы, прошел в небольшой сквер, что тянется здесь вдоль Курской железной дороги, и сел за столик под зонтиком. Это была маленькая шашлычная, а ресторан "Золотой дракон", где мы назначили встречу, располагался через дорогу напротив.

Ресторан этот я знал хорошо, включая машины, принадлежавшие его сотрудникам и фирмам, находящимся в шестиэтажном здании. Ничего лишнего в ближайшем окружении я не заметил, хотя это еще не говорило о том, что встреча состоится. Самоцветов мог и не понять звонка. Это было бы очень неприятно.

-- Анатолий Петрович просил вас сейчас же идти в сад имени Баумана. Он ждет вас.

Я даже не повернул головы, настолько этот шепот показался мне зловещим. Лишь отойдя на несколько шагов, я обернулся. Какой-то бомж собирал бутылки и объедки со стола, больше никого не было. Подивившись такой конспирации, я двинулся вперед.

До нового места встречи было семь минут ходьбы, и идти нужно было пустынными переулками. Преодолевая их, я оценил мозги Самоцветова: в этих переулках я либо заметил бы слежку, либо, что скорее всего, меня бы взяли люди из танковой дивизии. Ни в том, ни в другом случае Самоцветов не подставлялся.

Пройдя метров сто по Ново-Басманной, я вошел в сад Баумана. Это один из старейших парков Москвы, находящийся в самом центре города, но наименее посещаемый. Когда я попадал сюда, а это было нечасто, мне казалось, что я в гостях у какого-то помещика начала прошлого века. И постройки, и деревья переносили меня во времена декабристов, и мне чудилось, хотя это и не был Санкт-Петербург, что вот-вот я услышу французскую речь, появятся дамы с зонтиками от солнца и возникнет атмосфера интеллектуальной беззаботности.

Вместо дам с зонтиками я увидел Самоцветова, одиноко сидящего перед открытой концертной площадкой, где выступали только пустые банки из-под пива. Оглядевшись еще раз вокруг и не заметив ничего подозрительного, я подошел к нему и сел рядом.

Что они за люди такие, эти спецслужбисты? Хоть бы глянул на меня, но ему и этого не надо было. Он спиной знал, что на мне надето, какого цвета у меня теперь волосы и за какой моделью солнцезащитных очков я прячу свои хитрые глазки. Думаете, он сказал что-нибудь ободряющее или хотя бы поздоровался -- как же.

-- Тебя ищет половина ФСБ, не считая частных служб.

-- А другая половина?

Надо ж, все-таки заметил мое присутствие.

-- А другая половина тоже ищет, но для других целей.

-- Вот как, -- это было интересно, -- и зачем же я этой другой половине нужен?

-- Слушай меня очень внимательно, парень. Я буду с тобой откровенен, как не был откровенен ни с кем за последние двадцать лет.

Почему-то мне после этих слов уже стало нехорошо. Откровенный фээсбэшник -- полная аномалия, хуже динозавра на Красной Площади.

-- Я впервые наблюдаю такой грандиозный спектакль, в центре которого каким-то чудом оказался ты. Начну с того, что сегодня ночью мне позвонили и сказали буквально следующее: "Кудрин делает слишком много репортажей. Надо сократить его эфирное время до минимума". После чего я тут же позвонил тебе, а потом стал думать, кто мог позвонить мне. И, знаешь, к какому выводу я пришел?

-- Элементарно, -- радостно подсказал я, -- инопланетяне контролируют ситуацию вокруг крови. Им нужна наша кровь!

Но Самоцветов не обратил внимания на мою гениальную догадку, а гнул свое:

-- Мне позвонил Лаврентьев, понимаешь? Сам. А он не должен был мне звонить. Я не занимаюсь уборочными работами. Голос-то его я узнал, а вот почему он позвонил именно мне, понять не мог. А потом до меня дошло: он просто ошибся номером. Вот же глупость какая. Человек, который на него работает, в телефонном списке сотрудников стоит сразу же за мной. Вот он и спутал.

-- А как же вы? Ведь это -- утечка. Вас могут начать контролировать после этой, хм, ошибки.

-- Может -- да, а может -- нет. Эти козлы из-за своей самоуверенности сначала говорят в трубку суть дела, а потом спрашивают, понял ли их тот, с кем они говорят. Я и ответил, что не понял и ни про какого Кудрина не слышал. Трубку после этого положили. А у нас никто не знает, что мы с тобой знакомы. Звонил я тебе из автомата. Поэтому, если у них и есть что-нибудь, то только домыслы. -- Он помолчал. -- Пока домыслы. В общем, нашей с тобой связью еще надо заниматься, а времени у них нет.

-- Уж не из-за меня ли? -- ощутил я внутреннюю значимость своей персоны.

-- Как ни странно... Знаешь, где-то в Африке есть обычай: муж с женой общаются друг с другом через идола, находясь при этом в одной комнате. Такой, понимаешь ли, посредник, помогающий наладить отношения в семье и абстрагироваться от субъективного восприятия известных вдоль и поперек людей.

-- Да, вот идолом я еще не был. А его потом, когда мирятся, не сжигают? Нет?

-- Хватит юродствовать, -- оборвал меня Самоцветов, -- ты оказался между двух огней. Сейчас один большой человек пытается произвести передел собственности, и Лаврентьев с Кольским ему мешают, поскольку контролируют огромные деньги. И нужен был повод, вокруг которого все закрутится. Сначала Костя был то, что надо, но его не уберегли, и тут появляешься ты, да еще такой прыткий. До сих пор никто не знает, что в письме, которое по нелепой случайности дошло до тебя. И Лаврентьев с Кольским очень его боятся. Другой же стороне нужны и свидетели, и письмо.

Я молчал. Что ж, сутки еще не закончились. Интересно, архангел Михаил успеет посетить меня до вечера? Может, и ему я на что сгожусь?

-- Какие предложения? -- поинтересовался я.

-- Я не знаю, где ты пропадал, но это мудро. Однако всю жизнь так не проживешь. И момент, связанный с начавшейся заварухой, необходимо использовать, чтобы выйти из игры живым.

-- Легко, -- не удержался я, -- сейчас только дойду до ворот.

-- Все остришь? -- Самоцветов даже не улыбнулся. -- Тебе надо встретиться с одним человеком.

-- С мужем или женой?

-- С дедушкой.

О-о, я был в восторге: Самоцветов острил.

-- И лучше это сделать прямо сейчас. Письмо у тебя с собой?

Изобразив чудовищное недоумение, поверх очков я посмотрел на него. В ответ он скривил рот и оправдался:

-- Ладно-ладно. Я знаю, что ты не дурак, но сегодня письмо нам не помешало бы. Идем.