Борис Можаев - Полюшко-поле
- Не передумала еще?
- Нет.
- Так вот, сто семьдесят на гектар - и не больше! Понятно?
- Нельзя сто семьдесят - зерно имеет всхожесть всего шестьдесят процентов.
- Повысь!
- Пожалуйста. Но для этого надо купить еще семян.
- Так-то и дурак повысит. Ты повышай не покупая.
- Это невозможно! Семян не хватит...
- А подрывать авторитет колхоза и председателя возможно?
- Но что же делать? Иначе будет низкий урожай.
- Сколько еще хочешь купить семян? Дай мне твою цифру.
Селина вынула из планшетки лист бумаги и написала "250 цн.".
- Пожалуйста, - протянула она листок.
Волгин взял красный карандаш, жирно обвел кружком эту цифру, поставил точку и сказал:
- Эту цифру я беру в арбит. Ясно? Сей пшеницу по сто семьдесят килограммов! А кукурузу - ту, что есть. Все!
"Взять в арбит" у Волгина значило - спор окончен.
"Ну подожди, баран упрямый. Вот проспишься, я тебе устрою парную с веником", - думала Надя.
Она знала, что спорить с ним теперь бесполезно, и решила подготовить к завтрашнему звеньевых. Егора Ивановича она застала дома. Он сидел за столом, подсчитывал свои будущие доходы и заносил их в школьную тетрадь.
- А, племянница! - приветствовал он Надю не вставая. - Проходи.
К столу вместе с Надей подошла Ефимовна, кивнула на исписанную тетрадь.
- Все считает, все плантует...
- А как же? Доходы!
- Журавель в небе.
- Нет, мать. А вот он, договорчик с председателем... - Егор Иванович показывал бумагу не столько Ефимовне, сколько Наде. - Смотри, вот она, его подпись, вот - моя. "Егор Никитин". И печать есть... А роспись у меня прямо директорская.
- От росписи до урожая окарачиться можно, - заметила Ефимовна.
- Ничего! И урожай будет, и премию получу. Эх, мать! Куплю я тебе мотоциклу, и будешь ты на ней ездить корову доить...
- Будет тебе дурачиться, - Ефимовна махнула рукой и отошла.
- Поди ты... не верит колхозная масса в высокую оплату... - с ухмылкой сказал Егор Иванович.
- Ты семена-то свои видел, дядя Егор? - спросила Надя.
- Нет еще, а что?
- Проверяла я всхожесть...
- Ну?
- Не знаю, как тебе и сказать. Пойдем-ка завтра на склад. Сам посмотришь.
На следующий день ранним утром, открывая амбар, Семаков недовольно ворчал:
- Вы бы еще среди ночи подняли меня. Ни свет ни заря взбаламутились. Что ж вам теперь, фонарь прикажете подавать?
- Разберемся и так. - Егор Иванович прошел к ларям, запустил руку в один, в другой, в третий; он пересыпал кукурузу из ладони в ладонь, близко подносил ее к глазам, брал на зуб. За ним ходили Надя и Семаков. Молчали. Наконец Егор Иванович тревожно спросил Надю:
- Какая всхожесть? Не темни!
- Шестьдесят процентов.
- Сама наполняла растильню?
- Да.
- Это не семена, а мякина! - сердито сказал Егор Иванович Семакову. - Я такой кукурузой сеять не буду. И другие откажутся.
- А где взять лучше? - спросил Семаков.
- Не знаю.
- Каждый год сеяли, хороша была.
- По шестьдесят центнеров зеленки-то? Ничего себе, хороша!
- Ступай к председателю. Это его дело.
- И пойду.
А через час после этого разговора все звеньевые и подручные сбежались в правление, словно по тревоге. Кто их успел оповестить? Когда? Уму непостижимо. Волгин ничего хорошего не ждал от этой встречи, вчерашней смелости у него и следа не осталось. Трещала голова. И он сказался больным, но и дома его не оставили в покое. В обед к нему нагрянули Егор Иванович, Надя и Семаков.
- Вы уж и помереть не дадите спокойно. - Волгин лежал на кровати с головой, обмотанной полотенцем.
Он встал и, кряхтя, натянул валенки.
- Поменьше пить надо, - сказала Надя.
- Эх, не до пиву - быть бы живу, - переиначил пословицу Волгин, подошел к столу, зачерпнул полложечки питьевой соды и проглотил, запивая водой из чайника. - Вот теперь мое питье.
- Слушай, решать надо с семенами... Пока не поздно, - сразу приступил к нему Егор Иванович. - Не то все звеньевые откажутся сеять...
- Ты что, Егор, в себе? Весна на дворе, а ты семена бракуешь. Где я тебе их возьму? - Волгин с печальным укором смотрел на Егора Ивановича.
- Да всхожесть у них низкая! Мало их, понял? Чего ж мы их без толку бросать будем?!
- Ну, а если лучше нет?!
- Доставать надо.
- Послушай, кум, ведь мы еще осенью доложили, что с семенами все в порядке. Ну как мы теперь заявимся в райком?
- А я предупреждал вас.
- Дело не трудное, предупредить-то. А дальше что?
- В райком надо ехать, - сказала Надя. - Помогут.
- Да вы что? Опозорить меня хотите? Ославить на весь район? Спасибо, кум. - Волгин обиженно отвернулся к окну и заложил руки за спину.
- Куда ж деваться? - хмуро отозвался Егор Иванович.
- Сейте теми, что есть... Не первый год.
- Так не пойдет. Это ж так мы хорошее дело загубим и ничего не заработаем. Да и другие звеньевые откажутся.
- Они, пожалуй, правы, - неожиданно поддержал Егора Ивановича Семаков. - Придется ехать...
Волгин обернулся. Семаков выдержал пристальный взгляд председателя, и чуть заметная усмешка тронула его губы.
- Ну что ж, поедем, - сказал Волгин.
Уходили от Волгина все вместе, но в сенях Семаков замешкался и вернулся:
- Я зашел тебе сказать: эти автономщики там, в правлении, устроили что-то вроде бунта. Я, конечное дело, в райком сообщу. Это моя обязанность. Надеюсь, ты поймешь правильно.
- Валяйте... Мне все равно.
7
А через неделю пришел вызов из райкома. Поехали на лошади - снегу много подвалило, дороги замело. Запрягли в санки гнедого жеребца, а в пристяжку ему бегунца вороного: полсотни верст - не шутка. Оделись потеплее в шубы да в тулупы да еще медвежью полсть прихватили. Волгин, Семаков и Надя уселись в задке, а Лубников пристроился в передке на скамеечке - правил.
В тайге заносов не было, и санки скользили легко по накатанной дороге. Певучее поскрипывание подрезов да частые восклицания Лубникова мешали Волгину собрать свои отяжелевшие мысли - перед поездкой он выпил стаканчик для сугрева. И теперь эти мысли разбредались, точно овцы по выгону.
- Эй, ходи, манькой! Н-но! - ежеминутно покрикивал Лубников на гнедого рысака, дергая вожжами и похлопывая шубными рукавицами.
- Перестань зудить-то, - не выдержал наконец председатель.
- Ай обидел чем? - насмешливо спросил Лубников.
Волгин промолчал. Он все думал о совещании в райкоме. "Бобриков меня поддержит. Андрей Михайлович свой человек. С агрономшей я сам разделаюсь зелена еще тягаться со мной. А вот как Песцов выступит? Человек новый, неопределенный... И сам, старик, сурьезный больно... Ежели уж подцепит, так поволокет... Трактор! Фук-фук-фук. А ежели не подцепит, так и промолчит. Все дело в том - подцепит или не подцепит?.." Так и не решив этого вопроса, "подцепит или не подцепит?", Волгин задремал. Очнулся он уже на полпути, когда подъезжали к переправе через реку Бурлит. Впрочем, переправа была здесь летом, а теперь лежал обычный санный путь по льду. На берегу стояла одинокая изба перевозчика-нанайца. Она была так сильно завалена снегом, что издали походила на сугроб. Здесь остановились покормить лошадь, обогреться.
Встретил их старик Арсе, молчаливый и строгий, как бронзовый бог. Он поставил на стол талу - мелко наструганного мороженого тайменя, заправленного уксусом и луком; таежные люди знают, что это за чудесная закуска - свежая, розовая, она холодит и тает во рту. При виде полной чашки талы Лубников крякнул от удовольствия, распахнул тулуп и вынул бутылку самогона. Семаков строго покосился.
- Откуда?
- Понюхай и определи, - Лубников насмешливо протянул бутылку Семакову. - Ты ж у нас нюхатель.
- Чего там определять-то! И так за полверсты разит, - отозвался Волгин. - Торба снабдила. Ее рукоделье. Кислым шибает.
- Вас вместе с Торбой связать бы по ноге да пустить по полой воде, чтоб закон не нарушали, - сказал Семаков.
- Эх ты, парторг! Ты только и смотришь за тем, чтобы чего не нарушили... Ты что, милиционер, что ли? Разве этим ты должен заниматься?
- А чем? Может, подскажешь? - Семаков насмешливо глядел на Лубникова.
- Я те все выскажу... Вот дай только выпить да закусить. А там - дорога дальняя, я те выскажу...
- Как жизнь, Арсе? - спросил Волгин.
- Рыба есть - и жизня есть, рыбы нет - и жизни нет.
Больше Арсе не проронил ни слова; пока проезжие выпивали, закусывали, покрякивали с мороза, шутили, нанаец сидел на полу на медвежьей шкуре и посасывал свою медную трубку.
От переправы свернули с большой дороги и опять поехали лесом - так короче. К тому же санный путь укрыт в лесу от снежных переметов. Лучшего и желать не следует.
- Что ж ты мне доказать хотел? Или передумал? - спросил в лесу Семаков Лубникова. - А может, и думать нечего?
- Я тебе задам такой вопрос, а ты уж сам решай - думать ай нет.
- Ну?!
- Раньше были на селе староста, урядник и поп... Так?
- Слыхал.
- Скажи, каждый тогда при своем деле состоял или все скопом вели?..
