Владимир Хлумов - Прелесть (Повесть о Hовом Человеке)
- Красного, - неизвестно чему злился Андрей.
- Да, обязательно, я гарнитур в Италии заказала, у меня все должно быть настоящее, красивое и даже великолепное... - она посмотрела на Андрея, так будто собиралась поделиться самым дорогим. - У меня в детстве над кроватью висела репродукция Карла Брюллова, и мне всегда хотелось иметь такой дом, такую лощадь и такую же красивую девочку...
Перед глазами Андрея всплыла брюлловская ... картина. То есть не в деталях, а как один блистающий атласом квадрат. Но квадрат так и оставался безжизненным квадратом, с неприступной лакированной границей. То был какой-то чуждый ненастоящий мир. И почти фотографическая манера, только подчеркивала иллюзорность того мира.
Как будто художник специально, как это делают сюрреалисты, выписывал все детали, желая убедить зрителя в подлинности его фантазии. Он опять вспомнил Учителя. Тот как-то ему объяснил, что современные авангардисты и прочие модернисты, на самом деле и в подметки не годятся Шишкину и Айвазовскому. Поскольку мир это всего лишь фантазия духа, то всякое точнейшее ее копирование и есть настоящий авангардизм. А эти смешные открыватели новых горизонтов, всего лишь рабски копируют единственное реально существующее - сознание художника. Поэтому исторически живопись, возникшая в каменные времена, завершила свою миссию, вернувшись к примитивному пещерному реализму. Конечно, самым отстраненным искусством было и остается искусство фотографии. Но и Перовские водовозы очень неплохи!
Андрей улыбнулся и спросил:
- А что значит красивое?
- Красивое?! Да это так просто, оглянитесь же вокруг, смотрите, как красиво!
У Маросейки они перешли на тротуар и оказались у старого особняка, обросшего реставрационными лесами. Ремонт шел по-современному, и лицевая часть здания была обнесена зеленым полупрозрачным занавесом.
Маленький уголок Москвы напоминал театральные подмостки, где готовились декорации для какого-то нового неизвестного спектакля.
Андрей вослед за Катериной задрал голову вверх на противоположный, уже блистающий европейскими окнами, отремонтированный дом, так что леса оказались как раз у них за спиной. Молодые люди прикасались плечами, и он чувствовал ее теплое дыхание. У Андрея даже закружилась голова, во всяком случае, крытые зеленой дымкой леса, отраженные в зеркальных окнах, закачались и поплыли.
Лишь через секунду Андрей сообразил, что за спиной происходит нечто необычное. Он оглянулся и увидел, как трехэтажная конструкция накренилась и уже приготовилась обрушиться на них. Андрей что-то крикнул и потащил Катю в сторону. Едва они отбежали, как леса рухнули и плотное облако пыли поглотило окрестности. Когда туман рассеялся, и снова появилась Москва, Катерина, протирая глаза, промолвила:
- А мне ведь и надо было в этот дом.
- Зачем, - удивился Андрей, глядя на оголившийся фасад безжизненного здания.
- Мне позвонили и просили зайти по этому адресу.
11
К полудню тучи сгустились над Воропаевским небом. Пришло известие о гибели того самого пьяного купечека, что проспал всю дорогу в злосчастном третьем вагоне. Битюг был найден в собственном подъезде с проломленным черепом. Орудие убийства - проржавевший кусок арматуры, валялось рядом, и никаких следов, кроме следов крови жертвы, не хранило. Вениамин Семенович тут же поручил Зарукову найти Катерину и кого-нибудь направить в Клинский район к иероманаху Серафиму. Сам же отправился в долгое путешествие по Подмосковью. Начал он с самой ближайшей платформы, последовательно от столицы вглубь. Между станциями он садился у окна, глядел невидящим взором на последние теплые минуты этого года и размышлял о деле. Все выглядело бессмысленным и особенно это последнее убийство. Битюг проспал всю дорогу, о чем было напечатано во всех газетах. Какая же причина его убивать? Или он и вправду не нуждается в причинах, как говорит отец Серафим. Кто же он этот Новый Человек? Вениамин Семенович теперь для определенности так обозначал преступника. Нет, причина должна быть обязательно, подсказывал ему многолетний опыт работы в комитете госбезопасности. Причем, причина из ряда вон, если убираются проблематичные и неопасные свидетели. Свидетели чего? Новый Человек очевидно вышел где-то перед Москвой. Утро было раннее, воскресное, народу немного, по большому счету и убивать-то некого. Воропаев, словно пес, помотал головой, пытаясь избавиться от шума в ушах. На ум пришло хокку крестьянина Иссы. Сборник средневековой японской поэзии он часто брал с собой на оперативные задания и зачитывался, укрывшись от людского глаза в каком-нибудь тихом месте. Но сейчас стихи казались чужими и неуместными. Вспомнил доктора. Не любит он гэбистов... Да какой я к черту гэбист? Я и следователь-то никудышный, живу по инерции - подумать некогда. Опять помотал головой. Надо бы действительно провериться - может давление?
Электричка стала притормаживать, и за окном появились бетонные ребра очередной станции. На платформе было людно, но Воропаев сразу обратил внимание на необычную нищенку с маленьким мальчиком. Необычность заключалось в какой-то излишней театральности парочки. Видно было, что она совсем девочка, но разодета по-взрослому. Воропаев подошел, бросил тыщенку в замасленный картуз и спросил:
- Где же ваши родители, братья и сестры?
- Мы сами себе родители! - огрызнулся мальчонка.
- Вижу, вижу, - он наклонился и посмотрел в лицо девочки.
Конечно, это была сестра мальчика, но вовсе не девочка, а девушка лет восемнадцати, только совсем худенькая и маленькая.
- Как звать сестру-то? - не терпящим сомнений голосом спросил Воропаев
- Дашка, - ответил мальчишка.
- А по отчеству?
- Дарья Николаевна, - с достоинством ответила девушка и одернула мальчишку.
- А тебя как зовут? - обратился он к мальчику, который тем временем
уже прятал сумку с деньгами подальше.
- Петька Щеглов. - Назвался мальчонка и добавил, - Как в "Белой Гвардии"
- Ухты! - Удивился Воропаев, - Так где же твои родители?
- Габэ повязало, за пропаганду религиозной розни.
Воропаев весело рассмеялся.
- Да, они у нас евреи, а мы русские! -добавил Петька.
- Ну ты брат даешь, а какую такую пропаганду они вели?
- Какую, какую, - мальчик неуверенно приумолк, - Они масонскую ложу организовали, и всей ложей подали на выезд в Палестины, а их не выпустили. Тогда они приняли в ложу триста бывших советских работников и принудили их перейти в иудаизм.
- Откуда перейти? - уточнил Воропаев.
- Из марксизма. А когда к обрезанию приступили, кто-то настучал и их там всех повязали. Кровищи было! Жуть.
- Да вы не слушайте его, - вступила сестра, -Он на свалке нашел пособие для высших учебных заведений по истории религии. И теперь от голода ее одну читает каждый вечер.
- Каждый вечер, - задумчиво повторил Воропаев, - А с утречка, следовательно, здесь, на платформе.
- Да, каждый божий день и так всю жизнь, - отчеканил мальчик.
- А вчера утром, гражданина в черных очках не видали?
- Был, пятьдесят тысяч сунул и слямзился, Кришнамурти.
- Почему Кришнамурти? - еле сдерживался от радости Воропаев.
- Да перестань, Петька, голову морочить человеку, - Даша сделала строгое лицо. - Красивый молодой человек в синем джинсовом костюме, высокий лоб, а шел, будто слепой.
- Вот именно, Кришнамурти, идет себе аки посуху, раскатал ауру по платформе, нас не замечает. Пришлось догонять. Ну я-то сразу смекнул, что мужик из себя Гуру корчит, да и сам будто не в постели проснулся, а только вот после реинкарнации, пророк новоявленный.
Мальчик смешно скопировал походку Нового Человека.
- И куда он так пошагал, - спросил Воропаев, радуясь таланту мальчика.
- Думаю, куда-нибудь в Шунью или дальше...
- Шунью? - не сразу сообразил Воропаев.
- Шунья, это Великая Пустота, но я думаю, что этот будет рыть до самой Камакуры, где живет главный дзэн-буддист Судзуки.
- Но Судзуки умер в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. поправил мальчика майор ФСБ.
Петя усмехнулся, будто не он, а Воропаев был маленьким мальчиком.
- Если бы он умер в 1961 году, то да, как не верти, а все один год получается, а вот Судзуки умрет в 9961 году, и будет это уже не Судзуки, а наш Кришнамурти.
- Ну хорошо, он что на автобусе в свою Шунью поехал? - не отставал Воропаев.
- Да, на шестьсот шестьдесят шестом, и собака с ним - я видел. Он ее Умкой назвал и она согласилась.
- А узнать вы его смогли бы?
- Хм, - мальчик победно посмотрел на Воропаева и достал в четверо сложенный листок бумаги, - Вот, вчера нарисовал по памяти. Уступлю по арбатской цене - десять тыщь.
В этот момент запиликал телефон, и Воропаев, отойдя в сторонку, узнал от Зарукова о происшествии на Маросейке. Потом вернулся к детишкам, расплатился, посмотрел Дашин паспорт с подмосковной пропиской и еще раз спросил:
- Родители тоже в поход отправились?
