Сергей Минцлов - За мертвыми душами
Мне захотелось завести граммофон и услыхать звуки, вместе с которыми улетела в это окно душа человека. Стало даже казаться, будто я вижу его лежащим на диване — такого грузного, с большим, облыселым и добро душным лицом, выбритым начисто.
Я покрутил ручку механизма и пустил круг, а сам сел на подоконник. Раздалось шипение, пробежала по невидимому фортепьяно хрустальная прелюдия, и неведомые руки трепанули по струнам гитар и мандолин: зазвенела и завертелась, вся в коленцах и выкрутасах, когда-то знаменитая, развеселая полька-трамблян.
Я слушал, не отрывая глаз от звездного неба. Не думалось, а чувствовалось. И прежде всего было неизъяснимо странно, что хозяина нет, что он ушел навсегда, а в опустевшем доме очнулась и поет и хохочет все та же полька-трамблян…
Хрип и треск сменили музыку; я поспешил остановить круг и, взяв свечу, отправился к двери. Огромная черная тень выросла на стене рядом со мною. Я не хотел ее сопровождения, вытянул вперед руки с огнем, и она исчезла.
Уснул я у себя, как пристреленный.
Утром, только я открыл глаза, первое, что отразилось в них, были приотворенная дверь и выглядывающая из-за нее обеспокоенная физиономия с бабочкой. Бабочка этот раз была весьма встрепанная.
Увидав, что я проснулся, Гамлет вошел в комнату.
— С добрым утром-с, барин! — произнес он, забирая для чистки мое платье. — А мы уж сумлевались, все ли с вами благополучно?
— Да разве ж я так заспался?
Я схватился за часы: они показывали всего восемь.
— Не во сне дело-с! — таинственно ответил Гамлет и слегка нагнулся ко мне, держа на руке мои вещи. — Барин покойный опять этой ночью по дому ходили-с! — вполголоса доложил он.
— Что за чушь?! — воскликнул я.
Гамлет отрицательно качнул головой.
— Ей-Богу-с! — с непоколебимым убеждением подтвердил он. — Вчерась на ночь глядя вам побоялся доложить, а у нас в дому очень нечисто-с.
— Да что же произошло? — все еще не соображая, в чем дело, спросил я.
— На граммофоне ночью упокойник играли-с! — совсем понизив голос, сообщил Гамлет. — Сторож в саду ходил, да вдруг видит свет баринову комнату наверху осиял. Так он и обмер-с! А там вдруг как вдарят комаринского, да в пляс: визг, крики-с!.. упаси Господи! Сторож дубинку шварк, да и домой по цветам без памяти! ума решился, ей-Богу-с! Жена, значит, перепугалась, пытает его — что, мол, стряслось с тобой, а он только ва-ва-ва… по-волчьи зубами лязгает-с! Водки в него вкатили полбутылки — отошел, рассказал, что видел. Истинно страсти!!
Мне стало неудержимо смешно.
Я сел и сделал вид, будто усиленно сморкаюсь в платок.
— Кого-де он видел? — спросил я.
— Барина-с! Нечистых полон дом был: оно понятно-с — без покаяния ведь скончались!..
Разубеждать его не приходилось — такая глубокая вера дышала в каждом его слове.
Гамлет ушел, а я лег в ожидании его возвращения навзничь и закинул руки за голову. Мне вдруг пришла мысль, — что бы я почувствовал, если бы произошло чудо, и вчера в зале, или отворив дверь в библиотеку, я лицом к лицу столкнулся бы с мертвым Батеньковым?
Дать себе отчета я не успел; Гамлет принес платье, помог мне умыться, и я отправился в столовую.
Там меня уже ждала Глаша с кофе, с булочками и чудесными сливками; все было под стать ей — белое, румяное, свежее.
Гамлет бросился отодвигать мне стул. Глаша стала наливать кофе.
Можно было подумать, что я хозяин Вихровки. Все это меня забавляло, и я решил подшутить над Гамлетом.
— Можно будет вас попросить принести мне книги? — обратился я к нему.
— Какие-с? — на лице его написалась готовность немедленно лететь хоть за тридевять земель.
— Сверху, из библиотеки. Они там около кресла лежат, вчера не захватил я их!
Гамлет так и остался стоять согнувшись. Лицо его побурело, глазки все больше и больше стали разъезжать врозь и сделались совсем бессмысленными.
— Сверху-с? — пролепетал он.
— Да…
— День ведь белый! — спокойно, как бы в сторону, заметила Глаша.
Гамлет хмыкнул носом и направился к двери; ни прыти, ни развязности в нем не осталось и следа.
— Что это он как будто боится идти наверх? — осведомился я у Глаши.
— Кто ж его знает? — не глядя на меня ответила она, — опасаются у нас этой комнаты: барин старый там померли!
— Что же, является он там, что ли?
— Я не видела. А что плетут другие, так ведь всего не переслушаешь!
Я поблагодарил ее за кофе и отправился разыскивать своего возницу и приказчика.
Выйдя из подъезда, я услыхал голоса, доносившиеся со двора из-за куртины. Сначала я не разобрал, кто говорит, и только через несколько шагов убедился, что надменный и повелительный голос принадлежал Гамлету.
— Трус паршивый! — с неизъяснимым презрением говорил он. — Чего ты боишься: ведь день белый? Что это пред сопаткой-то у тебя — солнце или нет?!
— Солнце! — ответил голос мальчика. — А ежели там за ногу ухватит кто?
— Как же, на то барин и помер, чтобы тебя за ноги ловить! Э-эх!! тьма деревенская!
— Дяденька, вы сами же сказывали, что вы ерой? Вот вы бы и принесли, — ядовито и вместе с тем чуть не плача возразил мальчик.
— Есть мне время паутину на себе разводить! — отрезал Гамлет. — Марш, коли приказываю! А коли душа у тебя курячья, так Митьку покличь с собой. Ноги в руки и чтобы в секунду оборот сделать! Все до одной забрать, что вокруг кресла лежат!
Гамлет засвистал мотив из оперетки «Мадам Анго» и зашагал в противоположную от меня сторону.
Я вышел из-за куртины; Гамлета уже не было, а по двору, с видом побитой собаки, уныло плелся мальчик в красной рубахе, лет двенадцати. Ни приказчика, ни моего Мирона дома не оказалось: Петр Иванович с раннего утра уехал в поле и его ждали с минуты на минуту; Мирон отлучился на деревню.
Я попросил встретившегося работника прислать ко мне Петра Ивановича, когда он возвратится, а сам прошелся по саду и вернулся в дом.
В столовой меня поджидал Гамлет. Бабочка его была уже прилизана, и на лице отражалось полное самодовольствие.
— Готово-с… все книжки у вас! — произнес он.
— Сами принесли?
— Сам-с, конечно!.. Кому ж поручить! Народ необразованный-с!..
Не больше как через четверть часа появился в запыленных сапогах и в расстегнутом темно-синем кафтане приказчик; в руках его были картуз и нагайка — видимо, человек только что успел спрыгнуть с седла.
— Здравия желаю-с! — весело произнес он. — Как изволили почивать?
— Отлично, спасибо! — ответил я, протягивая ему руку, он пожал ее с меньшей развязностью, чем накануне. — Собираюсь сейчас уезжать, так хотел проститься с вами!
— Что же так мало погостили-с? Поживите еще!
— Никак нельзя: дела ждут! А я без вас докончил просмотр книг, так будьте добры, взгляните, могу ли я их все взять?
— Все и берите-с…
— Нет, а все-таки посмотрите…
— Да где они?
— В диванной.
Приказчик вошел в нее вместе со мной.
— Эти-с? — спросил он, ткнув ногой в бельевую корзину с книгами.
— Да.
— Что же тут смотреть-то? Навоз, навоз и есть. Берите-с, коли нужны!
— Сколько же я вам должен за них?
Приказчик не понял.
— Чего-с? — переспросил он. — Как это вы мне должны?
— Да за книги. Я ведь хочу купить их у вас!
Петр Иванович развел руками.
— Господь с вами, сударь! Да за что же тут с вас деньги брать; в стыд даже такой разговор считаю-с! Ни-ни-ни-с! — решительно запротестовал он, видя, что я собираюсь возражать. — Да за такое дело меня барин в двадцать четыре вздоха выгонят-с!
— Ну, так позвольте поблагодарить вас за беспокойство и любезность! — произнес я, вынув десятирублевку и протягивая ее приказчику.
Он отступил на шаг назад и прижал к сердцу руку с картузом.
— Не возьму-с!.. какое такое было мое беспокойство.
— Вы меня обидите, если не возьмете! — твердо заявил я. — Я же пользовался вашим гостеприимством и прошу это принять, как ответное угощение!
— Да напрасно-с!!
— Нет, не напрасно: это мой маленький знак внимания к вам!
— Ей-Богу, напрасно-с! — пробормотал Петр Иванович, принимая бумажку и пряча ее. — Весьма благодарны-с!.. — он протянул мне руку и почтительно встряхнул мою.
— А это, пожалуйста, вашему барину передайте, — я достал свою визитную карточку. — Скажите ему, что очень сожалел, что не удалось повидать его.
— Беспременно-с… все передам!
— Можно будет попросить вас послать сыскать моего Мирона и велеть ему запрягать? Да, кстати, не найдется ли у вас веревочки, книги перевязать?
— Сию секунду все будет!
Он ушел и прислал Гамлета с клубком толстой бечевки. Я бережно, сам, не доверяя рукам принца, могшим в пылу усердия затянуть книги до пореза полей, перевязал их. Вышло пять больших пачек, всего пудов на шесть весом.
