Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 2)
Никита вздернулся, порываясь сказать что-то, но Сталин повернул к нему руку ладонью, призывая молчать.
- Да, все верно, борьба есть борьба, если не ты врага, так он тебя. Железная логика любых, в том числе и классовых битв. Но меня иногда преследуют слова юродивого из "Бориса Годунова".
Никита смотрел на вождя непонимающе.
- Такие вещи надо знать, - бесстрастно сказал Сталин. - Одни вещи понимать, такие как, например, "Дни Турбиных". Другие - как, например, "Борис Годунов" - обязательно знать наизусть. Без этого Россию просто не понять. Пушкин - энциклопедия русской жизни. Более всеохватна и глубже, чем Шекспир - энциклопедия английской. Царь Борис просит Николку помолиться за него. И юродивый отвечает: "Нет, нет! Нельзя молиться за царя-Ирода Богородица не велит". На душе Бориса лишь один грех - жизнь малолетнего царевича Дмитрия. А на нашей, на моей миллионы...
Последние слова он произнес тихо, лишь самому себе. Лицо его потемнело, он прикрыл глаза правой рукой и долго молчал.
"Сколько же мне надо учиться, читать, чтобы знать и, главное, понимать хоть десятую часть того, что знает и понимает Он, - тоскливо думал Никита. - И какое же это счастье, что во главе строительства Будущего без Слез и Горя стоит человек, который на десять голов выше всех других, кроме Ильича, вождей нашей революции".
- Теперь ваш проект, товарищ Хрущев, - Сталин подошел к разложенным на столе ватманам, стал скрупулезно рассматривать каждый лист. Никита ревниво наблюдал за его взглядом. Поначалу он даже попытался давать кое-какие пояснения. Однако, лицо Сталина оставалось непроницаемым и Хрущев смолк. Прошло около десяти минут прежде чем генсек вновь пошел вокруг конференц-стола.
- Ваша идея любопытна, хотя и не оригинальна - как вы знаете, разрабатывается план, рабочий план строительства на месте храма Христа Спасителя Дворца Советов.
Он подошел к книжному шкафу, раскрыл зашторенные дверцы и Никита увидел метровый макет грандиозного здания, которое венчала статуя Ленина.
- Хочу подчеркнуть, - продолжал Сталин, - в данном случае эпигонство - препятствие вторичное. А первичное - совсем другое.
"Черт, эпигонство какое-то. Что оно означает? - уныло подумал Никита. - Надо запомнить. Вернусь к себе - обязательно посмотрю в энциклопедии. Наверняка оно есть в "Брокгаузе и Ефроне".
- Если вы заглянете в популярный энциклопедический словарь, - Сталин махнул рукой на дальние шкафы, в которых за стеклами поблескивали золотом аккуратные ряды корешков внушительных томов, - то выяснится хронология, достойная всяческого уважения.
Он прошелся, прикрыв глаза, словно вспоминая что-то. И, глядя на Хрущева через весь огромный стол, спросил:
- Сколько лет кремлевским церквям, о которых вы упомянули?
- Думаю - много, - растерянно промямлил Хрущев.
- Много, - пряча легкую улыбку в усы, повторил за ним Сталин. Много - это сколько? Сто лет? Двести? Триста?
И, не дождавшись ответа, продолжал: - Американские товарищи рассказывали мне, что у них если какому-нибудь дому в Нью-Йорке, Вашингтоне или Чикаго сто лет, он уже чуть ли не подлежит охране как памятник седой старины. А у нас? Успенский собор построен в 1479 году, Благовещенский десять лет спустя, в 1489 году, Архангельский - в 1508. В том же году возведена и колокольня Ивана Великого.
"Я бы никогда не стал загружать свою память подобными датами", Хрущев насупился, угрюмо вздохнул. Негромко сказал:
- Получается полтыщи лет поповского счастья в божьих хоромах, построенных и расписанных нищим, голодным мужиком.
"Его бездуховный прямолинейный фанатизм и умиляет и отталкивает. Из таких вот Емельян Ярославский сколачивает свою гвардию воинствующих безбожников. И при этом было бы ошибкой не видеть, что наш полуграмотный полукацап-полухохол обладает редким качеством - может зажечь массу, толпу, народ полюбившейся ему идеей. Толковый и нужный вожак. Нужный, если крепко держать его в узде".
- Существует и другая точка зрения, - Сталин достал из стола крупноформатный многокрасочный альбом, пролистал его, протянул Хрущеву:
- Репродукции лучших церковных росписей Европы. Микеланджело Буонарроти. Ему принадлежит роспись свода Сикстинской капеллы в Ватикане; кстати, сделана в те годы, когда строился наш Иван Великий. Или вот его же фреска "Страшный суд" на алтарной стене той же капеллы. Франсиско Гойя и его росписи в капелле церкви Сан-Антонио де ла Флорида в Мадриде. Санти Рафаэль и его "Сикстинская мадонна", росписи станц Ватикана и многое другое. Кстати, он проектировал собор Святого Петра. Леонардо да Винчи и его роспись "Тайная вечеря" в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие в Милане... Скажите, где как не в церкви мог в те далекие времена проявиться, раскрыться, явить себя миру гений народа? На Руси это были Дионисий, Андрей Рублев, который, кстати, расписывал вместе со своими учениками кремлевский Благовещенский собор, многие другие.
- Разве гений народа не проявлялся в восстаниях Болотникова, Разина, Пугачева, в битвах с иноземными захватчиками? - Хрущев задал этот вопрос запальчиво, громко. И тут же испугался и его громкости, и духа противоречия сталинскому рассуждению.
- Проявлялся, несомненно проявлялся, - успокоил его Сталин. - Только в первом случае речь идет о духовности, интеллектуальной природе человека, а во втором - о духе, его моральной мощи. Разные эстетико и общественно-философские категории получаются.
Он подошел к развернутым ватманам и долго разглядывал их. Дважды потухла трубка и дважды он обстоятельно раскуривал ее. Наконец, оторвал глаза от подробных архитектурных эскизов.
- Я не архитектор, но на мой непросвещенный взгляд все три, нет четыре плана весьма оригинальны, самобытны и - учитывая, что недавно я довольно подробно знакомился с идеями великолепного Шарля Корбузье современны. Эти планы достойны того, чтобы их воплотить в жизнь. Рад отметить - братья Веснины - талантливые зодчие. Однако, в генеральном плане реконструкции Москвы этих дворцов нет.
- Мы советовались со Щусевым и Жолтовским, - поспешил объяснить Никита. - Идея родилась совсем недавно.
- Ваша идея?
- Моя, товарищ Сталин, - глядя прямо в глаза вождю, радостно доложил Хрущев. Упрямо, убежденно добавил: - Надо очищать столицу от религиозной нечисти.
- Но зачем же для этого рушить исторические шедевры? Не хватает земли? Земли у нас хватает. Сделали одну глупость, снесли храм Христа Спасителя. Лазарь переусердствовал; я был в отпуске, он волевым порядком расправился с памятным зданием. Отменить решение о сносе Василия Блаженного в последний момент удалось. Теперь вы за Кремль предлагаете взяться.
В наступившей тишине было слышно лишь, как тикают старинные напольные часы да легкое шуршание мягких шевровых сапожек Сталина по толстому ковру.
- Максимализм, - наконец, заговорил он, когда Никите пауза уже стала казаться фатальным приговором, - хорош, когда он проявляется в работе. Или в любви. К женщине. Он улыбнулся, но тут же посерьезнел. - В политике он почти всегда вреден, опасен, зачастую губителен. Наша партия - партия атеистов. Но мы никогда, ни на минуту не должны забывать, что даже по нашей государственной (а потому далеко неточной, неполной) статистике более половины населения страны верят в Бога.
Он подошел к письменному столу, взял небольшую, изящно изданную книгу в малиновом сафьяновом переплете, раскрыл ее на кожаной закладке.
- Во Франции второй половины восемнадцатого века, - вновь заговорил он, - жил и творил известный моралист Себастьен-Рок-Никола Шамфор. Его "Максимы и мысли" занимают не последнее место среди творений таких писателей, мыслителей и философов, как Паскаль, Ларошфуко и Лабрюйер, - он кивнул на стол, где выстроилось десятка два книг. - Вот что Шамфор говорит в другой своей работе "Характеры и анекдоты": "Н?кто осмелился сказать: "Хочу дожить до того дня, когда последнего короля удавят кишками последнего попа". Заметьте глагол: "Осмелился!" Вы подписались бы под этими словами?
- Обеими руками и подписался бы, и проголосовал! - Никита восторженно смотрел на книгу, из которой Сталин прочитал сентенцию, так пришедшуюся ему по душе. - Заменить короля на царя - и нам бы как раз сгодился такой революционный рецепт. Неужели эти слова написаны в восемнадцатом веке?
- Да, книга издана в 1795 году, сразу после великой французской революции.
- Шамфор, - сворачивая листы ватмана, произнес несколько раз Никита, стараясь запомнить фамилию французского моралиста. - Обязательно прочитаю.
"Кажется, пронесло, - думал он, выходя из приемной, в которой по-прежнему было многолюдно. - То ли Он стареет, то ли семинарийское прошлое дает себя знать. Терпимее стал к дурману Иосиф Виссарионович. Впредь буду осторожнее. Поперед батьки в пекло лезти не будемо".
А Сталин размышлял о том, что верно ему Надя, когда она была откровенна, характеризовала этого Микиту - энергичный, преданный фанатик. Такой ради карьеры, идеи и личной преданности пойдет на все, до самого конца. Только вот глаз да глаз за ним нужен. Постоянный. В своем рвении наш Микита может таких дров наломать, что не то что Москве или области - всей стране тошно станет". И появившемуся в дверях Поскребышеву приказал вызвать к нему Маленкова и Ягоду. Пусть ЦК и НКВД для его же собственной пользы за ним присмотрят. Не назойливо, но пристально...