Вадим Назаров - Круги на воде
Я сидел, опершись спиною о Клен, ел фрукты, грелся на солнышке, и от мысли, что Ангел невидимо где-то рядом, стало совсем хорошо. Как в утробе матери, как в теплой июньской луже, где жизнь существует в той же полноте, что и на Пятый день, когда вода воскишела кишением.
Я был собой, но понимал, что во мне происходит перемена. Я слышал запах мыши под землей, видел ее нору на глубине полуметра, где корни трав цеплялись за влажные камни. Я вдруг понял, что не все растения отбрасывают на поле тень, и не все тени происходят от солнечного света. Я мог упереться рукой в ствол дерева и войти в него, не оставив ни царапины на коре, ни трещины в массиве.
И, что самое примечательное - эти новые свойства сообщили мне скорее слабость, чем силу. Я ощутил невесомость тела, ненужность движения, и в голове, заглушая скользкие мысли, вертелась птичья Маринина песенка.
Хотя что, в сущности, изменилось? И до появления Ангела я знал, что мы живем среди бесплотных сил. В стволах моих глаз - специальный ограничитель, чтобы нескромно не касаться невидимых при внезапном выстреле из-под ресниц.
Муравей ползет по моей руке. Большого и целого - меня - он не видит. Я могу раздавить его, могу - предложить косточку от персика.
Трава на покосе ничего не знает о косаре.
Многие люди прикасались к Господу, сами не ведая об этом.
В небесах, скорее всего, свободного места гораздо меньше, чем в море или на земле.
Но невидимое должно оставаться невидимым, а тайное - тайным. Нельзя ловить прикосновения крыльев в майском ветре, в кленовых листьях - нельзя читать. Сокрытое - сокрыто нам на пользу, и тот, кто ловит Ангелов на серебро, поймает свою смерть. И все же ещё не родился человек, который не слышал бы музыки Сфер, а тот, с кем не случалось чуда - беспамятен и неблагодарен.
Человек - не меньше, чем дерево, хотя и не был свидетелем Сотворения, и, переползая по ладони Творца с указательного пальца на средний, не забывай посмотреть вверх, хотя бы затем, чтобы увидеть облака.
Облака - эскизы Всевышнего, в них он искал форму для всех живых существ, а нашёл горние камни.
С облаками сегодня негусто. Небо над полем наполнено первозданной синевой. Отличный день для испытания небесной машины на прочность. Языки протуберанцев лижут с моей кожи земную соль. Сфера гудит от чрезмерной нагрузки, как цикада в зарослях зверобоя. А дежурный механик все прибавляет обороты. Солнце вот-вот взорвется. В такие дни доволен только крестьянин - трава, срезанная по первой росе, к обеду уже подвялится.
Похожие на черепах северные валуны повернулись к реке, и кряхтят от жажды. Пятна лишайников лежат на их коже, словно острова на карте допотопного мира. Клён не боится зноя, много лет назад он нащупал корнями водяную жилу, и присосался к ней, как дитя к матери.
Если тебе Земля не мать, то и Бог не отец, как сказал брату Авель, животом прижимаясь к земле.
У меня нет брата, только единокровная двоюродная сестра. Наши матери были сестрами, и отец мой однажды загостился у свояченицы, пока мы с матерью изучали свойства пыли, собирали на Балтике чертовы пальцы.
Марина словно бы только снилась мне, была совсем близко, но никак не складывалась в целостный образ. Я никогда не знал, что она сейчас скажет, как себя поведет, наконец, часто не мог вспомнить её лица.
Что-то в парении кленовых листьев меняется и говорит о приближении ветра. У ветра много имен, и тот, что в знойные день набегает на Корабельное поле, называют Руахил.
Ангел стоял предо мной, как лист, и я, казалось, мог разглядеть его. Там, где он пребывал, воздух делался как бы водою, и внутри этой прозрачной колонны свет не падал на землю, но закручивался и оседал по стенам. Постепенно из света сложился уже знакомый образ. Самыми яркими точками в нем были веки, кончики пальцев, рулевые перья и лучистые глаза.
Я помнил, что Он сказал мне утром, и не боялся. Тридцать три года я не встречал Ангелов, и вот вижу на этой неделе третий раз.
Клен захлопал в ладоши, зашумел, как стадион. Наверное, радовался. Ангел говорил со мной, но это были скорее не слова, а кино, сон. Я не могу в полной мере передать показанное, но вот его суть:
Человек, которого я видел в Кэмбридже, был Каин, убийца Ангелов. Возможно, тот самый юноша, которого Господь запретил касаться семь тысяч лет тому назад. Лишь на мгновение отвлек я отца всех смертей, и ядовитая стрела, которую он выплюнул, воткнулась не в колено Ангела по имени Теофил, а в медный барабан на куполе храма.
От каинового яда оперение Ангелов на время становится бронзовым, и они могут потерять крыло или даже самый дар полёта.
Контракты охотника оплачивают частные коллекционеры. Каждый из них рад даже маленькой бронзулетке. Возможно, это просто метафора. Во всяком случае, стрела способна нанести Божьим Вестникам вред.
Так, того не ведая, я заступил за черту, что отделяет Вечный Мир от Белого Света, ответил на предназначенный не мне призыв о помощи, всего лишь оглянулся - и меня уже нет. Не должно быть.
Забор, отделяющий сад от улицы, состоит не только из крепких железных прутьев, как думает сторож, но и из пустоты между прутьями, как полагает яблочный вор. Выходит, этим вором я и оказался.
В великом сне Сотворения все устроено так, что за лишнее знание надо платить гораздо больше настоящей цены. Так Адам, осознав свою наготу, вынужден был потом до смерти в поте лица работать, чтобы прикрыть ее.
Три Ангела молились за меня:
Теофил, избежавший испытания бронзой,
Руахил, хранитель Корабельного поля,
Гевил, прикованный к веслу на небесной галере за связь с Адамовой дочерью.
Благодаря их заступничеству у меня появился шанс остаться в живых, но сначала я должен совершить паломничество. Руахил будет сопровождать меня, ему разрешено надеть броню, наше путешествие будет опасным, но не долгим.
Три воды есть на свете, и мы должны каждой попробовать, испить из истоков трех рек:
Аракса, что разделяет Ад на магометанский и христианский сектора,
Хиддекели или Тигра, в галерейных лесах которой еще сохранились деревья из Едемского сада,
И далее - вверх до самых небес, где берет начало река Евфрат.
После этого можно вернуться на Корабельное поле, где Ангел продолжит свой тихий подвиг, а я, как и прежде, смогу идти в любую сторону.
Руахил рисовал ладонью в воздухе маршрут нашего путешествия - ромб, когда я решился перебить его. Ангел остановил меня взглядом, и только закончив сеанс, ответил на вопрос, который я ему не успел задать.
Самолет действительно был неисправен. Моя жизнь не стоит того, чтобы всех убивать. Смоил со скрипом дотащил лайнер до картофельного поля под Хельсинки. При посадке Ангел повредил крыло.
Причиной аварии, возможно, стала слишком горячая молитва одного из пассажиров. Молитва была такой сильной, что из правого двигателя с визгом выскочил заточённый в турбину бес подъёмной тяги, силою которого и отрывается от земли авиация.
Меня сняли с борта раньше, через час после вылета. Возможно, невольный виновник аварии видел, как это было.
Руахил протянул мне руку. Его ладонь была влажной и теплой, как у ребенка. Ангел смотрел в небо, прищурившись, словно стрелок, небо выгнулось дугой, подобно луку, и поле звенело под ним туго натянутой жилой. На небе не было ни одного, пригодного для поездок облака. Благодатный ветер прошептал предначинательную молитву, и, легко оттолкнувшись ногами от тетивы, потащил меня вверх.
Путь наш лежал туда, где за холмами и болотами мерещился город-горизонт, подвешенный к провисшим от сырости небесам за купола колоколен.
7. ВИНО И МОЛОКО
Когда Ева принесла Адаму последнюю дочь, праотец рассматривал дочиста объеденный муравьями череп обезьяны. В этот день он понял, что употребил уже все имена и ничего не оставил для последыша.
Ева положила девочку на порог, а сама легла рядом, потому что сидеть еще не могла. Она смотрела как солнце, клонясь к западу, гасит свой жар в соленых облаках земли Куш. Облака подрумянивались и таяли. Должно быть, - думала Ева, - вокруг небесной пекарни едоков крутится никак не меньше, чем вокруг меня.
Адам разделил пятерней седую бороду надвое и сказал:
На свете больше не осталось имен, придется начинать заново.
Маленькая Ева была первой, кого назвали в честь матери. Еве Старой было не до чести. Одного имени на двоих мало, - ворчала старуха, - значит, мне умирать.
Нам больше нельзя плодиться, - сказал Адам, - если родятся мальчики, это снова будут Каин и Авель.
В поле ударили в барабаны, запели, - это Гомер, отец всех кожевенников, устроил праздник по случаю рождения младшей сестры. Мясо кипело в котлах, и горькая трава была ему приправой. На алтарь из неоскверненных теслом камней лилась кровь белых ягнят.
Ангел девятого чина по имени Гевил был послан принять жертву и благословить младенца. Ангел стоял у сплетенной из прошлогодних трав колыбели и смотрел, как глазные яблоки Евы катаются по блюдцу её лица. Он знал, что сейчас девочка видит его во сне, и боялся пошевелиться, чтобы не напугать ее.
