Алексей Апухтин - Архив графини Д **

Я уезжаю сегодня в ночь, проведу дня три в подмосковной у брата и накануне твоих именин буду в Петербурге. Я в прошлом письме писал тебе о трауре, но теперь он кажется мне совсем лишним. Рассылай приглашения на 24-е, если тебе хочется устроить вечер.

Твой муж и друг Д.

(Получ. 3 декабря.)

Милая графиня. Если Вы едете сегодня на бал к англичанам, то не возьмете ли под свою протекцию Наденьку? Вы знаете, я не люблю отпускать ее даже с замужними сестрами. Вы единственная женщина, которой я решаюсь вверить это сокровище. А сама я не еду, во-первых, потому что утром у меня был Петр Иваныч, и, значит, я расстроена на целый день, а во-вторых, из патриотизма, потому что англичане, где могут, везде кладут палки в наши колеса. Вообще политическое положение Европы мне не нравится. Хотя никаких особенных известий нет, но я убеждена, что Бисмарк опять что-то замышляет. Что именно,— я еще не знаю, и это меня беспокоит.

Искренно Вам преданная Е. Кривобокая

(Получ. 7 декабря.)

Милая Китти, постарайся, пожалуйста, выведать у Миши Неверова, где был Костя вчера от восьми до двенадцати. Он меня уверял, что едет с братом в оперу, а баронесса Визен была в опере и ни одного из них не видала. Согласись сама, что не заметить в театре Костю трудно. Ты не поверишь, как эти обманы меня сердят... Ну, отчего не сказать правду? А с возвращения из деревни он уже несколько раз меня обманывал.

Твоя Мери

(Получ. 15 декабря.)

Ваше Сиятельство. Кончина моей незабвенной благодетельницы была таким тяжким для меня горем, что я думала: больше не будет в моей жизни никакого другого горя, но письмо Ваше доказало, что нет предела испытаниям, если господу угодно послать их. Вы меня спрашиваете, куда делись бриллианты? Да почему же, Ваше Сиятельство, я могу это знать? Ключ от бриллиантов находился всегда при Тетушке, покойница могла их дарить, кому ей было угодно, а родственников, друзей и знакомых у ней было много. А могло быть и то, что бриллианты кто-нибудь украл, но только уж, конечно, не я. Больше сорока лет служила я верой и правдой Анне Ивановне и воровкой никогда не была. Но, к несчастью моему, кто-нибудь оклеветал меня перед Вами, потому что в одном месте Вы как будто намекаете, что можете привлечь меня к ответу. Что ж, милости просим, я суда не боюсь. Я в свидетели своей невинности вызову всю губернию, начиная с Вашего друга Александра Васильевича Можайского, у которого, как я недавно узнала, Вы даже несколько раз были в деревне. Я, конечно, об этом молчу, потому что уверена, что ни на что дурное Вы неспособны, но на суде молчать не буду, потому что по закону обязана говорить всю правду. Впрочем, может быть, в Вашем письме никакой такой угрозы нет и мне только почудилось, что Вы намекаете на суд. В таком случае, прошу великодушно меня простить,— с горя мало ли что почудиться может!

Я очень понимаю, Ваше Сиятельство, что Вам неприятно лишиться наследства, на которое вы так рассчитывали, но ведь я тут ни при чем! Впрочем, Вы можете себе большое утешение найти в том, что господь послал Вашей Тетушке такую прекрасную, истинно христианскую кончину. Несколько раз Анна Ивановна вспоминала и благословляла Вас. Слов, правда, нельзя было разобрать, но я слишком хорошо знала покойницу, чтобы ошибиться. Последнее слово, которое она произнесла, было: чернослив. Старшая княжна бросилась к окошку и принесла новую, еще не начатую коробку. Анна Ивановна взяла черносливенку, но кушать уже не могла, а помяла ее в ручке и уронила на пол. Вероятно, она этим хотела показать, что благодарит Вас за чернослив, который Вы высылали ей так аккуратно. Впрочем, доктор Ветров, которого мы выписывали из Москвы, сказал на консилиуме, что этот чернослив сделал покойнице самый большой вред.

С истинным почтением имею честь быть, Ваше Сиятельство, готовая к услугам

В. Медяшкина

(Получ. 20 декабря.)

Милая Китти, вчера Костя целый день у меня не был и теперь уверяет, что был дежурным. Между тем, я в полковом приказе прочла, что дежурить должен был Сироткин 2-й. Попроси Мишу объяснить, что это значит и кто же, наконец, был дежурным? Вот до какого унижения я дошла: даю деньги Костину денщику, чтобы он приносил мне приказы; но что же делать, если он постоянно меня обманывает?.. Я не желаю стеснять его ни в чем, но я хочу, я должна знать, что он делает.

Твоя Мери

(Получ. 31 декабря.)

Милая графиня, представьте себе, какой я получила сюрприз к Новому году! Оптин мне объявил, что не только нет ни копейки в кассе, но еще я должна около четырех тысяч. Как это могло случиться,— я решительно понять не могу. Правда, я подписывала какие-то бумаги, которые он мне подсовывал, но я делала это вовсе не с той целью, чтобы потом платить по ним. Как Вы были правы, предупреждая меня насчет Оптина, и как он смеет называться Оптиным, когда есть такой монастырь[55], который я очень чту и где похоронен мой дядя Василий. Конечно, во всем этом отчасти виновата я сама, но и тут насолила мне графиня Анна Михайловна: возьми она Оптина в управляющие, ничего бы не случилось.

Приезжайте ко мне, милая графиня, и помогите мне разобраться в этих бумагах. Голова моя уходит, я решительно ничего не понимаю, а тут опять эта Наденька жужжит надо мною. Жду Вас с большим нетерпением.

Е. Кривобокая

P. S. Нечего сказать — хорошо Общество! Ни одной погибающей девицы не спасли, а четыре тысячи с меня стянули.

(Получ. 4 января.)

Милая графиня. Мы сегодня приехали в Петербург, и швейцар, по Вашему приказанию, встретил нас хлебом-солью. Не знаю, как благодарить Вас за это внимание. Квартира, на мой взгляд, превосходна во всех отношениях, но жена пожелала прибавить еще кое-какие украшения, и мы отправились делать покупки. Шляние по магазинам продолжалось до шести часов, и я не мог найти минутку, чтобы урваться к Вам. Теперь она переодевается к обеду, а мне поручила просить Вас назначить день и час, когда Вы можете принять нас. Убейте ее великодушием и приезжайте к нам просто вечером; я знаю, что Вы не придаете никакого значения всем этим глупостям. По первоначальной программе первый наш петербургский вечер мы должны были провести в театре, но, по счастью, нигде не нашли ложи. Если б Вы знали, какую я чувствую безумную жажду услышать звук Вашего голоса, увидеть на одну секунду Вашу улыбку!

А. М.

(Получ. 5 января.)

Милая Китти, я все эти дни была нездорова, а потому не поехала сегодня в общее собрание. Сейчас прямо оттуда заехала ко мне баронесса Визен и рассказала во всех подробностях, как княгиня Кривобокая отказалась от председательства и как тебя единогласно выбрали на ее место. Если б я могла предвидеть эти события, я бы, конечно, преодолела свою болезнь и поехала посмотреть на твое торжество. От души поздравляю тебя с этим новым успехом.

Я забыла спросить у баронессы, была ли ты вчера на балу у Нины Карской. La baronne m'a dit, qu'en general c'etait tres brill ant[56]. Я собиралась ехать, но вдруг почувствовала себя хуже, да и, по правде сказать, у меня слишком тяжело на душе, чтобы таскаться по балам. Костя в свете теперь почти не говорит со мной, он уверяет, что не хочет меня компрометировать. Как странно, что прежде он вовсе не думал об этом, а теперь, когда мне все равно, что будут обо мне говорить, и когда я готова все отдать за каждое его ласковое слово, он начал заботиться о моей репутации. Да и ко мне он ездит все реже и реже. Ты говорила мне, что я сама в этом виновата, что я слишком надоедаю ему своими приставаниями, ревностью и шпионством, что я должна быть всегда спокойной и веселой, если хочу удержать его... Но откуда же мне взять это спокойствие, как мне притворяться веселой, когда кошки скребутся в сердце? Ты говоришь: ревность, но я решительно ни к кому его не ревную. Он, кажется, ни за кем не ухаживает в свете, а на балах танцует все с такими барышнями (как, например, Наденька Кривобокая), что ревновать было бы смешно. Если б я узнала, что он любит другую женщину, я бы скорее примирилась с этим, но видеть, что он бросает меня так, без всякой причины,— вот что ужасно! Баронесса рассказала мне очень интересную вещь про графиню Анну Михайловну. При тебе, кажется, был в заседании Общества скандал, что она отвернулась от Нины Карской, не ответила на ее поклон и торжественно вышла из залы. После этого, месяца два, они встречались и не кланялись. Потом, quand Nina a repris sa place dans le monde avec plus d'eclat que jamais[57],— Анна Михайловна начала в ней заискивать, перед Новым годом сделала ей визит и через разных лиц стала хлопотать, чтобы получить приглашение на ее бал. Нина поступила очень умно: визита ей не отдала, но приглашение ей послала, et pour l'humilier davantage[58], послала накануне бала. И представь себе, что она поехала с обеими дочерьми и уехала с бала последняя. Voila ce qui s'appelle avoir du toupet![59]