Николай Лесков - Загадочный человек

- Да как же ничего не значит? - пытало бедное дитя, еще не привыкшее нахально игнорировать возникающие вопросы святого сомнения.

- Да так, ничего не значит. Народ знает, что это, может быть, шпион.

- Кто же шпион?

- А вот этот старик, что на церковь просил.

- В таком случае, зачем же вы ему не дали? Ведь это могло обратить на вас его внимание.

- Ну, так, - очень нужно деньги тратить! Бенни посмотрел в глаза своему ментору сколько мог пристальнее сквозь сумеречный мрак и сказал:

- Да как же не нужно?

- А разумеется, не нужно. - Да ведь мы же должны дорожить, чтобы на нас тени подозрения не падало!

- Да оно и не падало бы, если бы вы не сунулись с своим рублем, отвечал Ничипоренко, внезапно почувствовавший за собою силу положения.

- Это вы все испортили, - продолжал он, развивая свою мысль, - вас и назвали сейчас же от этого графом. Граф! Bon soir (добрый вечер (франц.).), ваше сиятельство!

Ничипоренко снял шляпу и захохотал.

- Да, но и вас, однако, тоже назвали дворецким, - кротко отвечал Бенни.

- Дворецким? да дворецким-то ничего, но не аристократом, не графом.

Бенни чувствовал, что Ничипоренко как будто врет что-то без толку, но, припоминая, что ему было наговорено о народе, невольно допускал, что, может быть, и вправду он всему виноват, что он наглупил своим рублем и выдал себя этим поступком за такого человека, видя которого народ перестает быть искренним и начинает хитрить.

- Согласны вы со мною? - допрашивал его Ничипоренко.

- Да, может быть, вы и правы, - отвечал введенный в сомнение Бенни.

- Не может быть, а это так и есть, - отозвался, возвышая голос, Ничипоренко. - Да, это именно так есть; а зачем он, по-вашему, запел эту песню?

- Какую?

- Да вот эту: "белый-то и православный"? Бенни полагал, что это из оперы "Жизнь за царя", но Ничипоренко это осмеял и разъяснил дело иначе.

- Он охмелел и пел сам не знал что, - отвечал Бенни.

Ничипоренко расхохотался.

- Не знал что! - повторил он и опять расхохотался. - Да, много вы, должно быть, наделаете, если так будете понимать. Эх вы, Англия, Англия, мореплаватели! А знаете ли вы, что народ-то похитрее нас с вами? Народ при "графчиках" никогда не заговорит о том, о чем он сам с собою говорит, да-с! Чтобы его знать, надо его слушать, когда он вас не видит, когда он вас не считает ни графчиком, ни барином, тогда его изучать надо, а не тогда, когда вы сами себя выдали и вашим шелковым зонтиком, и вашею "Режиною Викториею", и вашим рублем.

- Но как же его слушать и видеть так, чтобы он нас не видел? - спросила Англия, находя в самом деле некоторый, даже весьма немалый смысл в этом замечании.

- А это надо искать, надо ждать для этого случая... Их, таких случаев, очень много, и надо только не упускать их.

- Анафема! шейгиц... только обдирать народ знают! - послышалось вдруг в это время недалеко от них, в стороне.

"Предприниматели" вздрогнули и остановились. Кругом их уже была темная ночь: вдали то затихал, то снова раскатывался грохот разъезжавшегося по домам города; на небе изредка проскакивали чуть заметные звезды; на длинном, пустом, по-видимому, взвозе не было заметно ни души живой.

Но вот опять из темноты раздается:

- А рупь-то серебром узял. Зачем же ты рупь серебром узял? Узял, да и по шее - а? Есть разве теперь тебе такая правила, чтобы за свои деньги хрестьян бить по шее - а? Ты думаешь, что хрестьяне ничего. Ты куру с маслом ешь, а хрестьянину не надо ничего?..

Ничипоренко дернул Бенни за руку и прошептал: "тс-с-с!"

- А если хрестьянин за это тебе, собаке, голову долой - а? Секим башка долой - а? - произнес азартно, возвышаясь в это время, очевидно пьяный голос. - Ты думаешь, что тебе век куру с маслом есть!.. А я теперь, может, и сам хочу куру с маслом есть!

- Идем! - воскликнул Ничипоренко, порывая Бенни по тому направлению, откуда слышался голос.

- Вы слышите: он, должно быть, хмелен, и вот увидите, этот ничего не скроет, - он черт знает как проврется! а мы такого человека должны сберечь.

Бенни с этим согласился.

Они шли почти ощупью, потому что под прямым откосом прорезанного в горе взвоза было еще темнее, чем где-либо, а дорогого человека, который мог провраться и которого надо было спасти, не находили. Но дорогой человек им сам объявился.

- Что? - заговорил он снова в пяти шагах от них. - Что тебе медаль на грудь нацепили, так ты и грабить можешь... - а? Да я сам бляху-то куда хочешь себе подцеплю!

Ничипоренко и Бенни бросились на этот голос, как перепела на вабило.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Подоспев на голос роптавшего впотьмах незнакомца, Бенни и Ничипоренко разглядели мужика, который стоял, упершись обеими ладонями в срезанную стену довольно высокого земляного откоса и, изогнув на бок голову, косился на что-то через правое плечо. Он был пьян до такой степени, что едва стоял на ногах, и, вероятно, ничего не видел.

- Кто тебя ограбил? - спросил его Ничипоренко.

Мужик, шатаясь на подгибающихся коленях, продолжал сопеть и ругаться. Он, очевидно, не видал подошедших к нему предпринимателей и не слышал ничипоренковского вопроса.

Ничипоренко взял его за плечи, встряхнул и опять спросил, кто его обидел.

- А? - отозвался мужик.

- Кто тебя обидел, я говорю?

Мужик подумал с минуту, посопел и, опять заворачиваясь вправо через плечо, заговорил:

- Мош-ш-шен-н-ник, анафема., шейгиц!..

- Кого ты ругаешь? - спросил Ничипоренко. - За что?

- А зачем он рупь серебром узял! - отвечал мужик и снова закричал вправо; - Шейгиц! анафема... мошенник!

- Откуда он у вас взял их? - спросил Бенни, думая таким вопросом навести мысли пьяного человека на ближайшие его соображения.

Он не ошибся. Мужик тотчас переменил тон и с доверчивостию заговорил:

- Да как же, скажи: зачем он у меня с чертогона последний рупь серебра сдернул... а? Нешь ты затем здесь поставлен... а? Нешь ты за то будушник назван... а? Шейгиц ты, мошенник! - заговорил снова, валясь вправо головою, мужик.

- Что такое "чертогон"? - спросил у своего спутника шепотом Бенни.

Ничипоренко пожал плечами и отвечал:

- Черт его знает, что он мелет!

- Этого нельзя, - говорил мужик. - Ты в будку для проспанья меня вел и руль серебра смотал... Неш на это тебе закон есть... а?.

- Его просто нужно отправить домой, - проговорил Бенни и затем, снова обратясь к мужику, спросил: - Где вы живете?

- Что?

Бенни повторил свой вопрос.

Мужик подумал и отвечал:

- Пошел прочь!

- Я хочу вас домой довести.

- Пошел прочь, - опять так же незлобливо отвечал мужик. .

- Бросьте его, - сказал Ничипоренко. Бенни этого не послушался.

- Я вам дам рубль серебром, и вы идите домой, - сказал он тихо, оттягивая мужика от глинистого обреза, в который тот упирался.

- Рупь серебром...

Мужик подставил пригоршни, сжимая их так сильно, как будто ему хотели насыпать их маком.

Бенни одною рукою поддерживал пьяного, другою достал из своего кармана рублевый билет и подал его мужику.

Тот взял и начал совать его в штаны; но пьяная рука ему не повиновалась, и каждый раз, как он посылал ее в карман, она прямо проскальзывала мимо кармана.

- Я положу вам в карман, - сказал Бенни, протягивая руку к билету, но тот вдруг неожиданно вскрикнул: "Пошел прочь!", быстро отдернул у Бенни свою руку и, не удержавшись на ногах, тяжело шлепнулся во весь рост о землю и лежал как сырой конопляный сноп.

Бенни решительно не знал, что ему предпринять с этим дорогим человеком: оставить его здесь, где он лежит, - его могут раздавить; оттащить его назад и снова приставить к стене, - с него снимут ночью и сапоги и последнюю одежду. К тому же мужик теперь охал и жалостно стонал.

Бенни нагнулся к его лицу и сквозь сумрак ночи, к которому в это время уже достаточно пригляделись его глаза, увидел на лице мужика печать серьезности, которою выражается только-что ощущенное страдание.

- Вы расшиблись? - спросил Бенни.

- В печенях.. - отвечал мужик.

- Больно?

- Больно, - отойди, больно.

- Ты расшибся? - спросил Ничипоренко.

- Поди прочь, - расшибся.

Ничипоренко объявил, что теперь нечего размышлять; что больше здесь стоять невозможно; что, черт его знает, он, этот мужик, может издохнуть, а не издохнет, так кто-нибудь как на грех подойдет и скажет, что они его убили и ограбили.

Бенни был другого мнения; он находил, что это и прекрасно, если их возьмут в полицию, потому что им, при правоте их, нетрудно будет оправдаться; но зато там и этот мужик тоже найдет себе защиту.

- Ну да, защиту! - Как же, ведь это небось вам Англия здесь, чтобы находить в полиции защиту! - заговорил, вспыхнув и суетясь, Ничипоренко. Так вот сейчас палочку из-под сюртука вынет - фить - и оправдал... Вы это забудьте про вашу палочку, она в Лондоне осталась, а вы тут в России. У нас с полициею не судятся; а полу от кафтана режут, если она схватит, да уходят.

- Я ни от какой полиции не побегу. У меня краденых вещей нет.

- Зато у нас с вами полтора пуда "Колокола" в номере заперто.