Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь
Кое-где виднелись тропинки, сходящиеся к ручью: остров был обитаем. Но ни одного живого существа Смолнэк не замечал.
Один раз только видел, как заколыхалась густая, высокая трава. Словно большое пресмыкающееся, вроде крокодила, проползло мимо.
Доктор влез на самое высокое дерево. Нет, людей на острове не было. Ни одного дымка, ни одной постройки. Он слез и, побродив немного, решил ночь провести на дереве около ручья, чтобы увидеть, кто придет к водопою.
Луна была уже высоко, и Смолнэк начал сладко позевывать, когда недалеко от него послышался плеск. Он раздвинул ветки и, затаив дыхание, смотрел.
Большая, как ему показалось, лягушка, раскачиваясь на гигантских лапах – больше человеческих рук, – медленно пила воду. Рядом с ней раскачивалась другая, поменьше – верно, детеныш. Напились и запрыгали прочь саженными прыжками.
Но плеск продолжался, и, вытянув шею, Смолнэк увидел узкое, длинное тело, покрытое светлой шерстью. Оно извивалось у берега, как огромный мягкий червяк, и, опустив к воде две головы (доктор вздрогнул от отвращения и от какого-то неясного, но противного воспоминания), пило из ручья.
Одна голова напилась раньше и приподнялась, в то время как другая продолжала звонко глотать.
– Это лихорадка! – говорил себе Смолнэк, дрожа от ужаса и какой-то странной тоски, сжавшей ему сердце. – Это снова припадок лихорадки!
Он снял с себя пояс и, пригнув толстую ветку, плотно привязал себя к дереву. Затем отвернулся и закрыл глаза.
Он еще слышал какое-то ворчанье и плеск, и топот тяжелых ног, и тоскливый плач ребенка, но не открывал глаз. Потом увидел одутлое лицо капитана и закружился в дикой пляске с малайской красавицей: она гикала, нижняя губа у нее отвисала и открывала ряд больших конусообразных зубов. А на черной груди выделялся голубоватый кишечник зародыша с нумерками и примечаниями.
Он заснул.
* * *Он проснулся от неловкого чувства, которое испытывает человек, когда на него пристально смотрят.
То, что он ночью принял за лягушку, сидело у самого дерева и смотрело на него в упор.
Это не была лягушка. Это был крошечный уродливый человечек с маленькими, скрюченными, почти атрофированными ножками и огромными человеческими руками, руками великана. Существо это смотрело на Смолнэка маленькими, испуганными глазками…
Смолнэк дико вскрикнул.
Существо отпрыгнуло и, выкидывая вперед обе руки, шлепая по земле, как большая лягушка, ускакало в лес.
– Это не хищник во всяком случае, – успокоил себя доктор и слез с дерева.
Он был все тот же энергичный и решительный человек с дипломом в кармане. Правда, он немножко болен и галлюцинирует, но рассуждать может здраво и ничего не боится.
Он отыскал круглый камень с неровными боками, обвязал концами пояса и, взмахнув по воздуху этим орудием первобытного человека, пошел в глубь острова.
Тихие шорохи со всех сторон провожали его, но он никого не видел.
В самом центре острова, у склона горы, заметил он нечто в роде постройки. Подойдя ближе, он понял, что это – старые, полуистлевшие обломки от корабля. Они были сложены в виде коробки, и, раздвинув гнилые доски, Смолнэк увидел под ними большой заржавленный металлический ящик.
Точно старый, уже виденный, сон охватил Смолнэка. Он ударил камнем по засову и открыл крышку ящика.
Он увидел груду истлевших тряпок, комки стаявшего и оплывшего воска, из которого торчали пружинки и винтики. По изголовью рассыпались пряди золотистых волос, а с внутренней стороны крышки на бронзовой доске было вырезано:
«The laugh of a large brain» («Смех великого ума»).
А дальше шел страшный перечень.
Нумер первый был девочка с двумя головами, вторым шел человек-змея, затем – великанша, два карлика, человек-обезьяна, сросшиеся близнецы, человек с глазом на затылке, женщина о четырех ногах и мальчик-голован без рук и без ног.
В конце списка стоял год, показывающий, что ящик был сделан ровно полтораста лет тому назад.
Смолнэк опустился на траву и вытер холодный пот со лба.
Так вот куда он попал! Старый матрос рассказывал правду.
Эти гады, которых он видел, – это люди, его братья – люди! От скрещивания уродов произошли ужасы, от скрещивания ужасов – бесы! Они перемешивались в продолжение полутораста лет, передавая потомству свои соединенные уродства!
Но ведь это люди! люди!
Кровь бросилась ему в голову.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, он вдруг взбежал на вершину холма и стал кричать, как безумный, размахивая руками.
– Идите сюда все! Люди! Люди! Я человек, я зову вас!
Зашелестели кусты, заволновалась трава змеиным движением, послышался топот быстрых ног – и все стихло. Они испугались и убежали.
Смолнэк пошел к своей лодке.
Он долго думал и не понимал себя.
Тот веселый и энергичный Джон Смолнэк, у которого был такой хороший диплом, тот всегда знал, что надо делать.
Этот – голодный, усталый и больной – не знал ничего. Он смотрел на море тусклыми, впалыми глазами.
Море рябило серой мелкой рябью, по которой прыгали золотые огненные искры; от них больно было глазам и мучительно тошно.
– Я знаю, как их созвать! – сказал Смолнэк. – Я не уеду, пока не скажу им всего.
Он стал собирать сухие ветки и складывать костром на опушке леса. Потом лег и ждал.
Снова завертелась вислогубая малайка, и он забылся. Когда очнулся, уже смеркалось.
Он быстро, лихорадочным движением стал тереть куски дерева, добывая огонь. Он весь дрожал и обливался потом и несколько раз падал на землю, теряя силы.
Наконец брызнула искра и зажгла валежник. Костер разгорелся.
Он сел и зорко всматривался в темноту.
Вот блеснуло что-то. – Он вскочил.
Два глаза внимательно смотрели на него. Он узнал человека-лягушку. Шорох и осторожный топот…
Вот узкое тело с двумя головами потомка человека-змеи и двухголовой девочки. Вот великан с крошечной головкой карлика, похожей издали на обрубок шеи. Вот мохнатое чудовище с глазом на затылке и четырьмя ногами. Их много! много! Целая толпа. Окружили костер. Смотрят.
Глаза у всех пустые, бессмысленные, удивленные.
Смолнэк вскочил.
– Люди! – закричал он голосом, которого сам не узнал. – Люди! Я брат ваш! Я хочу вам сказать, что вас подло и гнусно обидели! Ведь вы понимаете меня? Понимаете?
Чудовища, по-видимому, освоившись с ним, подступили ближе.
– Я хочу спасти вас! – надрывался Смолнэк. – Доверьтесь мне. Я слаб и одинок, но вместе мы – сила!..
Он весь горел и хотел сказать что-то великое, прекрасное, но вдруг остановился. Он увидел, как человек-змея вытянул одну голову и, ухватив зубами выбежавшую из огня саламандру, с наслаждением проглотил ее и облизнулся. Затем так же тупо уставился на Смолнэка. А человек-лягушка протянул лапу и трогал обшлаг докторского рукава, точно провинциальная почтмейстерша, которая любопытствует, из какого материала платье у соседки.
Может быть, бодрый доктор Джон Смолнэк весело бы рассмеялся, но этот, новый Смолнэк взвизгнул и отпрыгнул в сторону.
– Звери! – закричал он. – Вы звери! Вы знаете только страх к огню и крови. Уроды! Гады вы!
И, высоко вскинув свой камень, он ударил им по крошечной головке человека-лягушки, разбив ее, как яйцо всмятку. Толпа дрогнула, и вдруг кто-то крикнул: «Горе! горе!» странным, глухим голосом.
Было ли это проявление далекого атавизма, повторение слова, которое должны были часто говорить несчастные замученные предки этих странных существ, или же простое, бессмысленное сочетание звуков, но Смолнэк ответил на него безумным, нечеловеческим криком и кинулся бежать.
Он прыгнул в лодку и быстро отчалил.
Крики и стоны неслись ему вдогонку.
Услышав плеск воды, он оглянулся: извиваясь, как большая бескостная рыба, плыл к нему человек-змея.
У берега, спустив лапы в воду, стоял детеныш человека-лягушки и плакал детским плачем…
Смолнэк потерял сознание.
* * *– Не бойтесь, теперь вы скоро поправитесь, – говорила ему, ласково улыбаясь, сестра милосердия в большом белом чепце.
– Я только хочу знать, где я? – спросил Смолнэк.
– Вы в Гамбурге, друг мой, в больнице, и скоро поправитесь.
– Как же я сюда попал?
– Вас привезли матросы с корабля.
– С «Колонии»?
– Вот уж этого не знаю, мы не спросили. Вы здесь уже два месяца.
Смолнэк ничего не помнил, улыбался и засыпал крепким сном выздоравливающего.
Из сборника «Неживой зверь»
Неживой зверь
На елке было весело. Наехало много гостей, и больших, и маленьких. Был даже один мальчик, про которого нянька шепнула Кате, что его сегодня высекли. Это было так интересно, что Катя почти весь вечер не отходила от него; все ждала, что он что-нибудь особенное скажет, и смотрела на него с уважением и страхом. Но высеченный мальчик вел себя как самый обыкновенный, выпрашивал пряники, трубил в трубу и хлопал хлопушками, так что Кате, как ни горько, пришлось разочароваться и отойти от него.
