Фридрих Горенштейн - Ступени
- Хорошо, - всхлипывая, говорила Нина, - я уйду... Но ты разденься, ложись... Я так беспокоилась... Григорий Алексеевич мне позвонил... Мы всю ночь на ногах... Мы звонили, ездили...
- Григорий, - сказал Юрий Дмитриевич, - ты ведь умный человек... Я так замечательно провел день... Ночь... Я так много нового повидал... О многом думал... Я расскажу тебе...
- Потом, - сказал Григорий Алексеевич. - Сейчас ты примешь ванну - и в постель... А потом мы поговорим...
Теплые струи воды из-под душа освежили Юрия Дмитриевича.
- Я сегодня много думал о христианстве, - сказал он, - о религии... Религия есть начальная стадия познания... Ибо придание формы человеческому незнанию есть первый шаг познания... Но она слишком рано застыла в догму...
Он слышал, как всхлипывает Нина, и ему стало стыдно, что он голый говорит какие-то серьезные слова. С этим чувством стыда он и заснул, и, может, потому ему снились кошмары. Сначала в окна, хоть жил он на седьмом этаже, заглядывали какие-то подростки, а потом один кинул сквозь стекло, не разбив его, однако, какой-то предмет, напоминающий футбольную камеру, но только продолговатую. Потом началось вовсе нечто путаное. Ходили призраки, и сквозь тела их просвечивали красные позвоночники. Больной товарищ, кто именно - осталось непонятным, - исчез, и в кровати у него оказалось два толстых веселых повара.
- Повара, - крикнул Юрий Дмитриевич, - любите друг друга. И в ответ повара весело расхохотались.
Возможно, смех этот и разбудил Юрия Дмитриевича. Был уже вечер. Нина и Григорий Алексеевич сидели поодаль у стола, а у кровати сидел Бух, маленький, чистый, в свежей рубашке с перламутровыми запонками, и дышал в лицо мятными лепешками.
- Здравствуйте, коллега, - сказал Бух.
- Здравствуйте, Бенедикт Соломонович, - сказал Юрий Дмитриевич и привстал на локте. - Что, delirium?..* Или уже amentia?**
- Юрий Дмитриевич, - сказал Бух, - я глубоко уважаю вас как талантливого патолого-анатома, как умного и интересного собеседника... Однако сейчас я прошу вас быть благоразум-ным... Вы переутомлены, и если вы не пройдете курс лечения, то можете заболеть тяжело и серьезно.
- Ну и что же, - сказал Юрий Дмитриевич.- Допустим, я заболею... Или уже заболел... Но ведь я постиг вещи, недоступные вам... Что мы знаем о человеке? Наши познания о человеке на уровне представления философов прошлого о земле как о плоском предмете... Например, можете ли вы себе представить мои ощущения на асфальтовых ступенях, когда я шел к небу и гремел колокол... Или кольцо... Я сам видел, как в кольце, опущенном в стакан с водой, возник домик на холме, и переднее окошко светилось...
* безумие (лат.).
** бессмыслие (лат.).
В комнату вошла медсестра, очевидно, ранее она сидела в кабинете Григория Алексеевича. Сестра вынула ампулу и вставила в шприц иглу, о чем-то тихо разговаривая с Бухом. Потом медсестра взяла Юрия Дмитриевича за руку, приподняла рукав рубашки, Юрий Дмитриевич почувствовал запах проспиртованной ваты, почувствовал, как игла мягко вошла в тело, и покорно опустился на подушку.
Ночь он проспал спокойно. Лишь перед самым пробуждением ему приснилось, что Бух не ушел, по-прежнему сидит, правда, не на стуле, а прямо на кровати поверх одеяла, в пиджаке и белых кальсонах. Это развеселило Юрия Дмитриевича, и, проснувшись, он долго лежал и улыбался. Несмотря на слабость и головокружение, чувствовал он себя хорошо. Завтракал Юрий Дмитриевич, сидя на постели в пижаме. Нина подала ему чашку жирного бульона, в котором плавала куриная печенка, и, поскольку из-за слабости Юрию Дмитриевичу трудно было удер-жать чашку на весу, Нина поддерживала пальцами донышко. В одиннадцать пришла медсестра делать укол. У медсестры были мягкие, нежные пальцы, и Юрий Дмитриевич спросил ее почему-то:
- Вы замужем?
- У меня уже дочка замужем, - сказала медсестра, - студентка... Вам экзамен сдавала...
- Это интересно, - сказал Юрий Дмитриевич, - наверно, красивая девушка... Знаете, я подумал, все-таки человек должен часто влюбляться... Любить он может одну, но влюбляться часто... Это ведь такое очищение, такое обновление... А как же мораль, спросите вы. Но, в конце-то концов, бром оказывает вам неоценимую услугу... Микстура Бехтерева и так далее... Несмотря на то, что бром - яд и ведет к удушью, ожогу легких при неумелом обращении...
- Лежите спокойно, - сказала медсестра, - я сломаю иглу... Пришел Бух.
- Ну, молодцом, - повторял Бух, осматривая его. - Ну, молодцом. Бух торопился на какое-то заседание и был, несмотря на жару, в черном костюме с белым платком, выглядываю-щим из кармана. В угол Бух поставил свой тяжелый портфель с чемоданными замками. Юрий Дмитриевич вспомнил, как Бух сидел на постели в белых кальсонах, и расхохотался. Бух вытер руки платком, не белым - декоративным, а клетчатым, который он достал из бокового кармана, отошел и начал что-то тихо говорить Нине.
Обедали сидя у стола. Юрий Дмитриевич отказался обедать в постели, встал и даже натянул поверх пижамных штанов серые брюки. На обед был очень вкусный овощной суп, отварная телятина, свежие парниковые помидоры и клубника.
Григорий Алексеевич сегодня побывал с комиссией где-то за городом, где разваливалась старинная церквушка двенадцатого века, приспособленная под склад. Он начал было делиться впечатлениями, возмущаться, но Нина мигнула ему, и он перевел разговор на какие-то пустяки. Перед концом обеда позвонил телефон. Григорий Алексеевич снял трубку и сказал:
- Да. Но он болен... Он не может...
- Это меня, - крикнул Юрий Дмитриевич и кинулся к телефону, опрокинув блюдо с клубникой, - это Зина...
- Это не Зина, - сказал Григорий Алексеевич.
Но Юрий Дмитриевич вырвал у него трубку и крикнул:
- Зина, я думал о тебе... Я мечтал о тебе... Ты хорошая девушка, но у тебя тело не разбуже-но... И ты неправа... Ты ошибаешься... Угасание человеческой жизни должно быть физиологиче-ским... Человек должен изжить себя, по ступеням приближаясь к чему-то высшему, тому, что ты именуешь Богом, а я отказываюсь как-либо конкретно именовать, ибо не в наименовании суть... Человек должен пройти грех, искушение, страсть, боль, не минуя ни одной ступени... Легче всего быть праведником либо злодеем...
Нина пыталась вырвать у него трубку, однако он отталкивал ее и замолк, лишь услыхав на другом конце провода какие-то тревожные голоса... Видно, там положили трубку, но не на. рычажок, а, очевидно, на стол. Потом в трубке щелкнуло, и женский голос сказал:
- Юрий Дмитриевич, это говорит Екатерина Васильевна, секретарь замдиректора. Здравствуйте.
- Здравствуйте, - ответил Юрий Дмитриевич.
- Вы извините, мы вас потревожили... Вы нездоровы...
- Нет, ничего, говорите, - сказал Юрий Дмитриевич.
- Николай Павлович просит вас зайти, но я доложу, что вы нездоровы...
- Нет, я зайду, - ответил Юрий Дмитриевич. - Легкое недомогание... Завтра зайду...
Он повесил трубку и сел, прикрыв лицо ладонями...
- Странная все-таки со мной произошла история. - сказал он. Григорий, тебе никогда не приходила мысль, что слепорожденный в любой момент может коснуться рукой Большой Медведицы или Кассиопеи?.. Собственно говоря, что такое для слепорожденного звезда... Это раскаленное газообразное вещество, которое можно получить в любой лаборатории... И надев специальное предохранительное приспособление... Но это уже технические подробности... Слепорожденный не может жить по нашим законам, ибо наш идеал для него быт, а наш быт для него идеал... Он хитрый. Он приспособился... Это лазутчик... И если через тысячу лет они овладеют землей, то проявят по отношению к нам меньшую терпимость... Они нам будут попросту выкалывать глаза... Григорий, наша цивилизация слишком беспечна... Человек - это зрячее существо, и он должен бороться за свои глаза...
Сильная боль возникла вдруг в глубине черепа и ослепила Юрия Дмитриевича. Нина опустилась на колени и, глотая слезы, расстегнула, стащила с Юрия Дмитриевича брюки. Вдвоем с Григорием Алексеевичем они перенесли Юрия Дмитриевича на постель. Григорий Алексеевич позвонил Буху. Бух приехал через пятнадцать минут, он вернулся с заседания буквально перед самым звонком, не успел даже пообедать, и Нина сделала ему несколько бутербродов с семгой и колбасой.
- Приступ вызван внешним раздражителем, - сказал Бух, щупая пульс, главное - покой. Окно должно быть затянуто плотной шторой. Ночью свет луны не должен падать на постель.
Бух дал еще несколько советов и ушел. Григорий Алексеевич постелил себе в кабинете на диване, а Нина в одежде прилегла на раскладушке у постели Юрия Дмитриевича. Проснулся Юрий Дмитриевич от шума. Над потолком что-то гудело, будто самолет, но звук не удалялся, изредка он обрывался сразу, потом вновь возникал с той же силой в том же месте, точно самолет, подобно большому жуку, зацепился за крышу и мучился там, теряя силы. Юрий Дмитриевич привстал, и тотчас же поднялась Нина. Лицо у нее было усталое, помятое от бессонницы.
