Виктор Савин - Прошу к нашему шалашу (сборник)
Отец вышел вперед и быстро заскользил по снежному желобку.
- Нет, постой, тятька! - крикнул Георгий. - Надо точно определить, куда шел Семен. А то будем зря ходить по лесу. Станем искать в одной стороне, а он, может быть, в другой.
- А ты как определишь? Ведь на заснеженной лыжне не написано, куда шел человек. Когда лыжник идет с палками, тогда можно определить. А ведь охотники с палками не ходят.
- Постой, отец, постой! Я сейчас узнаю.
Парень подошел к лыжне и осторожно стал сметать с нее шубенкой свежий, наносный снег. Свежий снег был мягкий, рыхлый, а старый - примятый, твердый, точно спрессованный.
Яков Тимофеевич подошел к сыну, усмехнулся:
- Семен-то написал тебе, что ли, куда отправился?
- А вот и "написал". Хотя ты и старый охотник, а следопыт из тебя плохой. Вот, смотри теперь лыжня чистая. А на ней поперечный рубчик. Видишь? Когда Семен-то поставил ногу, чтобы оттолкнуться вперед, тяжесть всего тела сосредоточилась на ней, лыжа вдавилась глубже в снег почти на целый сантиметр, на лыжне получалась ступенечка, уступчик. А уступчик, гляди, с этой стороны, с южной. Выходит, Семен-то шел не на север, а совсем в другую сторону, вот бы и получилось: ты ищешь парня, а сам идешь от него. Эх, тятька, тятька!
- Да у нас, сынок, в роду не было таких охотников, которых приходилось бы разыскивать в трех соснах... Семен-то, видно, не в нас с тобой пошел, он весь в мать. Та тоже как-то пошла на болото за клюквой и целый день проплутала возле самого дома. А вечером, когда корова заревела во дворе, соскучившись по своей хозяйке, мать и вышла на ее зов... Отпустить уж, что ли, Семена в Глухариное стойбище? Ручкой-то да карандашом он лучше станет владеть, нежели ружьем. Как ты думаешь, Георгий?
- Что ж, отпустить, так отпустить, В аймаке-то, пожалуй, больше от него будет толку. Пускай уж роется там в книгах, душа у него к этому расположена. А в двух-трех улицах поселка, наверное, не заблудится.
Этот разговор с отцом о Семене вызвал у Георгия горделивые мысли, впервые появившиеся. Ведь как же, отец сказал: "Семен не в нас с тобой пошел". Даже посоветовался насчет брата. И уже не Гошкой назвал, как всегда, а Георгием. И в сознании юноши зародилось, стало расти какое-то новое, еще не изведанное чувство, понимание того, что он уже становится большим, взрослым человеком, настоящим охотником. И это чувство, вдруг пробудившееся, ему захотелось как-то выразить, высказать, излить. И он, подражая отцу, закричал во весь свой голос, выпятив грудь:
- Ого-го-о, Семен! Где ты?
Но голос, нарочито низко взятый, сорвался на дискант, тут же затерялся в пурге, в вое ветра.
Тогда парень подозвал к себе собак:
- Стрела, Хриплый!
Когда собаки подбежали к нему, он подзадорил их:
- Давайте, давайте вперед! Ищите!
Собаки, все время шедшие по пятам, стремглав кинулись по вчерашней лыжне. Георгий тоже прибавил шагу.
Яков Тимофеевич стал от него отставать. У старого охотника тоже были свои мысли.
"Гошка-то скоро запинает меня, - думал он, глядя в спину живого, подвижного юноши. - Пройдет несколько лет, и Георгий будет главным охотником в роду Векшиных и, кто знает, может быть, станет знаменитым добытчиком зверя. Я жил и промышлял по старинке, медленно, крупинками копил сам и перенимал у других опыт и сноровку, а мой младший сын сразу пришел в лес, как в свой родной дом, сразу разобрался, где что лежит. Здесь все ему знакомо, все известно. И все ему дается легко, и учиться-то ровно ему уже больше нечему. А ведь парню едва стукнуло пятнадцать годов. Что из него будет, когда он войдет в возраст, в силу, постигнет всю мудрость таежной жизни?"
Собаки, скрывшиеся из глаз, через некоторое время вернулись к охотникам, поласкались возле них, виляя хвостами, а затем снова кинулись по лыжне вдаль.
- Ну, видно, Семен где-то недалеко, - сказал Яков Тимофеевич.
И начал кричать. Сделал два выстрела.
Из чащи опять выбежали собаки, посидели на опушке ельника, дождались хозяев и снова устремились вперед.
- Собаки что-то нашли, зовут, - сказал Георгий. - Прибавляй, тятька, шаг.
Вскоре Векшины подошли к пепелищу, оставленному Семеном.
- Ого, тут ночевка была! - воскликнул Гошка, подходя к широкой куче обмякших еловых веток, точно ошпаренных кипятком. - На пепле спал Семен, на хвойной подстилке. Тепло ему было, как на печке. Догадался все же, как надо спать, чтобы не замерзнуть в лесу.
- А где же сам Семен? - спросил отец.
- Минувшую ночь здесь был.
- Почему так думаешь?
- А сунь-ка руку под ветки. Там еще тепло. И на ветках, видишь, нет снега, он тает.
- Верно, Гошка. Семен должен быть где-то поблизости. Надо покричать его.
И он приложил ладони ко рту.
Кричали оба, отец и сын. Прислушивались и снова кричали. Ответа не было. В вершинах деревьев шумел только ветер, вихрил снег, позванивал голыми ветками осинок на вырубе, точно хрусталем.
Обследуя обстановку, в которой ночевал брат, Георгий заметил на сероватой коре старой ели следы дроби.
- Вот, смотри, Семен стрелял. Видно, ружье пристреливал. В мишень бабахнул.
- Откуда взял, что в мишень? По-моему, Семен стрелял по зверю, зверь-то взбирался по дереву вверх, он стрелял.
- По зверю он не мог стрелять.
- Почему не мог?
- Очень просто. По зверю он мог стрелять с подхода, второпях. А тут все рассчитано. Вот он отсюда подошел к дереву, обломал сухие ветки, повесил мишень и отошел в сторонку на десять шагов, потом выстрелил, вон и пыж валяется. Заряд лег кучно, в самый центр ствола ели.
- Постой, постой, - перебил отец. - А это что? Посмотри-ка! Вот шерстинки куницы, их вбило дробью в дерево.
- Шерстинки, да. Но, тятька, ты соображаешь? Ведь чтобы вбить их так в дерево, кунице нужно было прильнуть к самому дереву. А ей это незачем было делать. Если бы она хотела спастись на ели, то махнула бы на нее единым духом, а не ползком. Тут что-то происходило загадочное.
- Ну, ты уж выдумываешь, сынок. У вас, у молодых, все не просто, все загадочное. Книжки разные читаете о приключениях, о следопытах, потом воображаете из себя тоже, будто тайны разгадываете, героями становитесь. Давно ли было, прибегает Семен, хватает ружье, меня зовет: "Отец, пойдем скорее, по берегу прошел сохатый, за сохатым гнался медведь. След совсем свежий, пойдем!.." Я пошел, посмотрел. А это из Глухариного стойбища на Сырой стан охотник Кешка гнал корову. Кешка-то был в унтах, без каблуков, а Семен принял его за Топтыгина.
- То Семен ведь.
- А Гошка разве не может ошибку сделать? Так-то. Однако пойдем дальше. Скоро темнеть будет. Самим бы нам не пришлось заночевать в лесу.
След Семена от пепелища повел вначале к дому, потом стал все больше и больше отклоняться на юго-запад, в горы. Яков Тимофеевич недоумевал, зачем же Семену понадобилось идти в противоположном направлении от Векшинского стана, но он молчал. Георгий тоже сперва шел молча, а потом стал заметно волноваться.
- Ну и оболтус наш Семен! Прет куда-то к лешему, в Каменный хребет. После куницы медведя, наверно, захотел убить.
Незаметно наступили сумерки. Векшины отемнели и остановились на ночевку в ельнике. Буран стих. На небе в морозной пыли появились мелкие звезды. Яков Тимофеевич достал из сумки охотничий топорик.
- Ночь-то долга, - сказал он. - Чтобы нам не ляскать зубами, давай хорошенько оборудуем свой ночлег.
Выбрав самую большую и густую ель, он разжег возле нее костер. Затем обрубил часть нижних веток, лежащих на земле. Под елью у ствола образовался почти глухой шалаш. Из поваленных сухих деревьев старик вырубил два длинных чурбака, сделал в них пазы, как делают в стенах деревянного дома, и положил чурбаки один на другой, паз к пазу, между кольями, у самого входа в шалаш. Потом параллельно им через метр положил еще два таких же чурбака. В пазы между чурбаками наклал раскаленные угли. Угли и медленно горящие чурбаки дали тепло.
Перед входом в шалаш получилось нечто вроде отапливаемого коридора. Накидав под дерево еловых веток, Яков Тимофеевич сказал сыну:
- Вот так-то ладно будет, тепло, как на полатях.
Георгий снял полушубок, положил рядом Стрелу и накрыл себя и собаку с головой.
Отец сделал три выстрела, покричал Семена - ответа не было - и лег возле сына.
Семена они нашли на другой день к полудню. Парень возвращался от Каменного хребта усталый, осунувшийся. Звонкий, с ввалившимися боками и опущенным хвостом, уныло плелся за ним по пятам и даже не кинулся навстречу своим друзьям - Стреле и Хриплому.
- Ты что же, - напал на брата Георгий, - не знаешь, где юг, где север? Заплутался на своем стану! Ведь на южной стороне деревьев больше ветвей, а на северной меньше. И на северной стороне внизу на стволах растет мох. Разве ты не мог этого определить? Эх ты, тюхтяй!
- Да я совсем и не плутал, - угрюмо сказал Семен, облизывая обсохшие губы.
- А что же ты делал?
- Я ходил за лосем. Как только убил куницу у Хрустального ключа, мне под руку подвернулся сохатый. Он лежал в ельнике. А как услышал выстрел, поднялся и пошел в горы, зашумел, запыхтел. Я тут же за ним. Вот и ходил.
