Николай Некрасов - Том 6. Драматические произведения 1840-1859

Володя. Но я имею гораздо больше права требовать, чтоб ты просил у меня извинения. Ведь ты всё начал.

Феденька. Оттого, что ты виноват.

Володя. В чем я виноват?

Феденька. Мне сказали, что ты про меня говорил то, что мне совсем не нравится.

Володя. Неправда. Я про тебя ничего худого не говорил. Впрочем, назови мне того, кто тебе это сказал: я с ним должен драться, а не с тобой.

Феденька. Никогда я тебе не скажу его имени; я дал честное слово.

Володя. Ну так ты это сам выдумал для того, чтоб придраться ко мне.

Феденька. Что?.. Ты говоришь, что я выдумал? Бери скорей шпагу — и начнем.

Володя. Погоди, погоди. Ведь я знаю настоящую причину твоей на меня злобы, она произошла оттого, что я гораздо чаще танцую с Сонюшкой, а тебе не удается.

Феденька. Ты плохой отгадчик. Чтоб тебя в этом уверить, я сознаюсь, что совсем не расположен к Сонюшке, а люблю другую.

Володя. Давно ли?

Феденька. Еще прежде, чем узнал Сонюшку. Впрочем, оставим этот разговор и приступим к делу.

Володя. Но послушай, я не хочу и не должен драться с тобой: я старше и сильнее тебя, ты предо мной ребенок.

Феденька (в гневе).

Я ребенок! нет, не числюЯ себя в кругу детей,Я уж чувствую и мыслю,Понимаю цель вещей!Я ребенок! нет, не плачуЯ над сломанным коньком,Разных лакомств я не прячу,Чтоб их после съесть тайком.Я ребенок! нет, сознаньемУж забилась грудь моя,Уж волнуюсь то мечтаньем,То безвестным чем-то я.Я ребенок! нет, игрушкиУж не радуют меня,Не боюсь я грома пушки,Не бегу я от огня.Я ребенок! нет, я знаю,Для чего свинец и меч,И обиду понимаюТочно так, как ласки речь.Я ни другу, ни злодеюТой обиды не прощу;А что смыть ее умею,Становись! — я отомщу.

(Махает шпагой.)

Володя. Ха-ха-ха! Право, ты забавен. Но моя шпага лучше и длиннее твоей, как же я стану драться? На моей стороне двойной перевес.

Феденька. Послушай, я подумаю, что ты трусишь, если будешь еще отговариваться.

Володя. Трушу! о, теперь я так же хочу драться, как и ты. Но не хочу, чтоб бой был неравный, поменяемся шпагами — и я готов.

Феденька. Если ты думаешь, что моя хуже, то я нарочно оставлю ее у себя.

Володя. Не забудь, что, кроме того, я сильнее тебя.

Феденька. А я ловче тебя и лучше фехтую. Ну, становись.

Володя. Погоди немного.

Быстро приближается к Феденьке, вырывает у него шпагу и бросает ему свою.

Феденька. Ах, боже мой! что ты делаешь!

Володя. Теперь мы можем драться.

Феденька. Отдай мне мою шпагу.

Володя. Я тебе говорю, возьми мою и кончим скорей; ну, защищайся!

Феденька. Я иначе не буду драться, как ровными шпагами. На софе много шпаг, пойдем и выберем ровные.

Володя. Хорошо.

Феденька. Поторопимся.

Идут к софе, выбирают ровные шпаги.

Вот теперь прекрасно; ну, не теряем времени.

Володя. С радостью.

Становятся в позицию; в ту минуту Видовский и Дальвиль входят.

Те же, Видовский и Дальвиль.

Феденька (в испуге). Боже!.. мой папенька!..

Видовский. Феденька и ты, милый Володя, хотите ли взять меня своим посредником?

Володя. Очень хорошо!

Дальвиль. А что скажет monsieur Theodore?

Феденька. Папенька, я ожидаю ваших приказаний.

Видовский. Итак, если вы меня делаете своим судьею, то я начинаю: Феденька виноват кругом, но я надеюсь, что он постарается исправить свои ошибки.

Феденька. Да, папенька, я чувствую, что виноват. Умоляю вас, научите меня, как просить прощения у Володи.

Видовский. Нет, я тебе ничего не скажу; помни только, что ты оскорбил того, кого прежде любил.

Феденька. Если он мне позволит, то я с радостью готов обнять его.

Володя (идет к нему). Поди сюда, милый Феденька.

Феденька.

Прости мне, Воля, ради бога,Тебя я много оскорбил!

Володя.

За то ты и наказан много,Поди ко мне, я всё простил.

Феденька.

Мы прежде очень дружно жили,И был с тобою счастлив я.

Володя.

Мы дружбу ту возобновили,И будем вечные друзья!

Феденька.

Да, да; ничто уж, друг сердечный,Нас с этих пор не разлучит.

Феденька и Володя (вместе).

Мы будем дружны вечно, вечно!Бог наш союз благословит!

(Обнимаются и целуются.)

Дальвиль. Вот славные дети!

Видовский. Теперь, Феденька, проси у меня прощенья. (Протягивает ему руку, Феденька целует ее.) Ты сегодня очень оскорбил меня и обещал исправиться. Прощаю тебе, всё забыто. Надеюсь, что этот случай заставит тебя быть скромнее и что с этого дня ты будешь стараться хорошо учиться и вести себя.

Феденька. Да, папенька, будьте уверены, что с сегодня я не сделаю ничего для вас неприятного. (Целует его руку.)

Я буду хорошо учитьсяИ хорошо себя вести,Лишь стану с умными дружиться,А шалунам скажу прости.Сперва обдумывать я стануТо, что я сделать захочу,И уж ни Климу, ни ИвануСвоих я тайн не сообщу;А побегу, папа, к вам прямо,Всё откровенно расскажуИ без надменности упрямой,Как поступить, у вас спрошу.И поступлю, как вы велите,И благородней, как могу,Вы обещание примите,Папа, поверьте, я не лгу.

(Ласкается к Видовскому.)

Видовский. Ну хорошо, я на тебя надеюсь… Теперь, друзья, идите в залу, танцуйте, веселитесь хорошенько.

Феденька. Пойдем, Володя.

Володя. Пойдем, милый Феденька; и прошу сдержать слово, больше не ссориться.

Уходят.

Видовский и Дальвиль.

Видовский. Я горю нетерпением увидеть отца Володи и рассказать ему эту забавную историю.

Дальвиль. Но прежде заставьте Феденьку танцевать с Сонюшкой.

Видовский. Да, непременно! Пойдемте.

Утро в редакции*

Кабинет, опрятно и довольно роскошно убранный; по стенам развешано множество портретов писателей и артистов: на книжных шкафах бюсты Вольтера, Руссо, Пушкина, Крылова, Шиллера и Гете. У стены письменный стол, уставленный разными красивыми безделками, в систематическом порядке, и покрытый бумагами и книгами. Семячко, журналист, сидит у стола.

Семячко. Пропасть дела. Мало того что пиши, да пиши еще наскоро, на заказ, пиши под мерку наборщика: именно столько, сколько надо в нумер. А тут, глядишь, придется что-нибудь выбросить, и опять добавляй; и всё в меру и в строку. Чуть свет бесчеловечные наборщики пришлют тебе несколько форм корректуры… сиди, читай да думай о том, что написать к завтрашнему нумеру. А тут принесут газеты; смотришь, какой-нибудь благоприятель уж и позаботится поздравить тебя с добрым утром. Сердиться на него не стоит, а всё досадно. Чуть успокоишься, сядешь за перо, — звонят в колокольчик… И ворвется какой-нибудь посетитель; друг он, не друг, а так, посетитель. Потом другой, третий… толкуй с ними… Очень приятно!..

Чуть проснешься, нет отбояОт задорливых писак,Не дают тебе покоя,Жгут сигары и табак,Предлагают вам услуги,Повестцу вам принесутИ, как будто на досуге,С жаром вам ее прочтут.Тот пучок стихотворенийВам изволит предлагать;Сам не знает ударений,А ударился писать.Тот свою дрянную сказкуПодает в десятый раз:«Я поправил тут завязку,Стал короче мой рассказ».Тот с безграмотной статьеюСилой ломится к вам в дверь:«Извините — беспокою,Но последний раз теперь».Тот придет с пиесой дикой:«Прочитать я вас прошу,Человек-де вы великой,Вашим мненьем дорожу»,И начнется искушенье…И пойдет тут кутерьма.Просто сущее мученье,Ходишь точно без ума.Тут клянешь литературу,Проклинаешь сам себя;В лапах держишь корректуру,А держать ее нельзя.А тут, смотришь, — вдруг газетыНовый нумер принесут,В нем тебя сживают с света,По карману больно бьют…А тут, смотришь, — гневный факторВпопыхах к тебе бежит:«Господин, дескать, редактор,Типография стоит!»Как-нибудь гостей проводишь,Над статьей начнешь корпеть,Что попало производишь,Только б к сроку подоспеть!Вдруг… о, страх! толпою гости,Как враги, нахлынут вновь;От досады ноют кости,Приливает к сердцу кровь.День проходит, день потерян…Заглянуть беда вперед,На другой день — будь уверен —То же самое пойдет!

Что делать?.. Отказать совестно… назовут гордецом. Им очень хорошо известно, что журналист всегда дома… Притом думаешь, что и за делом; а на поверку выходит, что просто им дома соскучилось… Да и говорить с ними не о чем.