Голец Тонмэй - Андрей Васильевич Кривошапкин
Глава семнадцатая. Земля одна на всех
Ушла в прошлое холодная, студеная зима. Еще совсем недавно казалось, что мир северного таежного края тесен и угрюм. Хмурое небо, вечно обтянутое белыми ледяными туманами, низко висело и томительно давило на все живое на заснеженной земле ламутов.
Но время ни на миг не останавливается в своем вечном кругообороте. Лик суровой природы неотступно меняется. Эти неписаные небесные правила все расставляют по местам. Вот и настало долгожданное пробуждение природы, радуя все живое.
За короткое время вокруг все преобразилось.
На высоком чистом небе ни облачка. Улыбчивое солнце вновь щедро льет золотистые лучи на белые снега. Настала ранняя весна.
Зубчатые горные вершины, будто радуясь, теснятся вокруг Гольца Тонмэя.
На их испещренных ликах беззаботно играют солнечные блики. А на дальних подступах отчетливо видны неисчислимые ряды посветлевших сопок, словно небесные ламутские чора-дю. Таежная жизнь вся складывается вокруг этих сопок, богатых белым ягелем – незаменимым лакомством для домашних оленей, сокжоев и снежных баранов – уямканов.
Ламуты запасаются свежатиной впрок, покуда запасы мяса не так быстро размораживаются. Весной, когда начинается бурное таяние снега, они прекращают всякую охоту на копытных. К тому же это святое время года – период отела. Ламуты глубоко почитают это. Берегут диких животных. От них напрямую зависит их жизнь. Приумножатся дикие копытные, в остальном все зависит от их умения и сноровки.
С наступлением весны эти внешне суровые, но душевно светлые люди с особой чуткостью думают о ближних и дальних сородичах. Их главная мысль о том, сколько из них не дожили до долгожданной весны. Об ушедших в мир иной думают с особой теплотой и почитанием.
За чаепитием много говорят о них, каждый вспоминает поучительные и забавные эпизоды из жизни тех, кого сейчас рядом нет. Остальным предстоит жить и совершать благие дела за усопших.
* * *
Однажды жители Быйыттааха увидели, как вереница оленьих упряжек остановилась возле избушки скотника Байбала.
Тарагай Мэхээлэ догадался, что это сородичи Тонмэя. Если бы приехал сам Тонмэй, то непременно остановился бы у него, как всегда и бывало. Уже два года, как он не появлялся. Правда, ясак свой платит исправно: беличьими, горностаевыми шкурками. Сам не привозил, а передавал через людей купца Улахан Муруна. Судя по всему, хитрый Мурун теперь имеет дело с расторопным ламутом. Если так, то Улахан Мурун ловко обвел его вокруг пальца… Размышляя так, Тарагай Мэхээлэ распорядился, чтобы жена готовила угощение. Он был уверен в том, что ламуты без торга с ним не уедут. Иначе у них вся поездка насмарку.
Снаружи за входной дверью кто-то стряхивал снег с одежды. «Это точно ламуты. У них такая манера. Темные люди, но аккуратные», – подумал он.
В ожидании гостей купец сел за стол и важно приосанился.
Дверь распахнулась, и вошел мужчина в меховой одежде, с большой вьючной сумой в руках. По росту и движениям – не ламут. Суму опустил на пол.
– Дьиэлээхтэр, дорооборун![135] – сказал он, снимая меховую шапку.
– Это ты-ы? – прошептал Тарагай, не веря своим глазам.
– Маппы-ый! – воскликнула Ааныс.
– Да, это я. Приехал, чтобы рассчитаться с тобой, тойонум[136], за утонувших лошадей. Говорил же, что заплачу. – Маппый развязал суму и стал вынимать одну за другой соболиные шкурки вперемежку с огненно-рыжими лисьими шкурами. – Вот, тойон, это все твое. За тех лошадей. Прими. Коли покажется мало, еще привезу.
Тарагай растерянно переводил взгляд то на жену, то на Маппыя, то на шкурки.
– Забирай же! – подтолкнула жена.
* * *
В Быйыттаахе все разговоры только о Маппые. С тех пор прошло два года, как он исчез, будто испарился.
Искали долго, но тщетно. Все свыклись с мыслью, что Маппый где-то в тайге покончил с собой. Простой люд меж собой во всем винил Тарагая. О самом Маппые говорили по-доброму. Вспоминали, каким честным трудягой он был…
И вдруг произошло чудо, как в олонхо[137].
Заявляется живой и невредимый Маппый, одетый в меха. И не пешком даже, а на оленьей упряжке.
…Стоит рассказать о том, что произошло на самом деле с Маппыем.
В самый снегопад, сквозь ночную пургу он покинул Быйыттаах. Не поделился своими задумками даже с Байбалом. В тот самый вечер Маппый побывал в избе своего друга. Уходя, обронил коротко: «Я исчезну. Не ищите».
И на самом деле исчез. По представлению челобитной купца вскоре на конных санях приехали судебные чиновники. Остановились у купца. Осмотрели место, где провалился под лед табун. Расспросили людей о конюхе… Провели следствие. И вынесли свой вердикт: гибель коней – результат несчастного случая, вины конюха не видится.
После того как уехали следователи, Тарагай Мэхээлэ ходил потерянным. Он полагал, суд возьмет его сторону. А вышло наоборот, оправдали Маппыя. А того давно никто не видел. Дали понять купцу, мол, вырисовывается новое дело об исчезновении человека. В качестве подозреваемого привлекут самого купца… Тарагай Мэхээлэ, не ожидавший такого поворота, перепугался и пожалел о затеянном им судебном преследовании хамначита.
Перед отъездом судебных чиновников произошёл весьма неприятный для купца разговор.
За прощальным обедом судья, понизив голос, спросил купца:
– Скажите, Михаил Аполлонович, что за стрельба была в вашем доме?
Тарагай Мэхээлэ поперхнулся чаем. «Что происходит на белом свете? Может быть, этот судья, сам ойуун (шаман), коли обо всем знает? Ведь никого же постороннего не было, не считая Маппыя и моей Ааныс?» – тревожные мысли теснились в его вспотевшей башке. Помимо того, никто до сего момента его по имени и отчеству не называл. А этот башковитый однако.
– О каком выстреле вы спрашиваете? Кто сказал чушь такую? – кое-как уняв волнение, забормотал Тарагай.
– Твои работники слышали выстрел в твоем доме.
– А-а, это они, стало быть, нашептали… Вы им не верьте. Это случайность… Чистил бердан и по оплошности пальнул безо всякого умысла… – бормотал Тарагай скороговоркой, чего до этого с ним не случалось.
Судья внимательно посмотрел на купца.
– Всему свое время… – многозначительно произнес он.
* * *
Проснувшись утром, Тарагай Мэхээлэ вспомнил свой сон. В последнее время ему часто снился Маппый. А сегодня приснился ламут Тонмэй, молча смотрел и наконец произнес одну фразу: «Отпусти Маппыя. Не держи на него зла». Тарагай Мэхээлэ и сам знает, что не потерпит хамначита рядом с собой, когда тот рано или поздно вернется в деревню. Правда, Маппый
