Возвращение - Роман Иванович Иванычук
…Василь каждый вечер появлялся во дворе в белой рубашке, ходил, курил, пока не гас свет в Оксаниной комнате. Василина грустнела с каждым днем больше и больше, изредка вздыхала: «Да что уж тут поделаешь…» Когда же встречалась с Оксаной, глаза убегали куда-то вдаль, в горы — уж не жалела ли, что оставила ее у себя? Василь выходил по утрам с набрякшими от бессонницы глазами и куда-то исчезал. Все понимала Оксана а вернуть день, запечатленный на отцовской картине, не умела.
Только перед отъездом вышла к Василю, потому что не было больше сил смотреть на его белую фигуру во дворе и не было больше сил одной сидеть последний вечер в хате.
— Еду завтра, Василек.
— И я скоро — на службу.
— А потом будешь учиться?
Василь удивленно посмотрел на нее, сперва не поняв, зачем она об этом спрашивает, а когда понял, горечь смешалась со злостью, и он резко произнес.
— Тут буду! За отца! И за себя! Тут… Тут!
— Что с тобой?
Что-то сорвало его с места, он схватил Оксану крепкими, как рычаги, руками за худенькие плечи, целуя ее лицо, шею, глаза, хрипел:
— Если на врача, то да?.. Если на учителя, то да?.. Если на инженера, то да? Да? Да?.. А если плотогоном, так нет?.. Нет?.. Нет? А я тут буду! Потому что и здесь живут люди… и тоже нужны…
— Василек, я не думала так…
Он отпустил ее, слегка оттолкнул и исчез в ночи.
На другой день его не было дома, а Василина простилась с Оксаной холодновато и даже не сказала на прощанье этого своего мягкого и покорного «да что уж тут поделаешь…».
…Оксана сложила в шкаф свои вещи, и тут снова попалась ей на глаза отцовская картина. Всмотрелась и удивилась, потому что управлял на ней плотом не Иван-плотогон, а Василь, и подумала, что на смену Василю еще кто-нибудь придет потом, а теперь есть он, И есть еще горы и солнце, и рыжие воды Черемоша — только они никогда не меняются, ибо нет им ни начала, ни конца.
И есть теперь она, Оксана.
«Я отбуду тут два года честно по распределению, а потом вернусь с материалами, б готовой диссертацией… Может, и хорошо, что так вложилось, может» и были основания у Дулебы. «С той поры, как тебя поцеловал…» Гм… Перестань, все хорошо, все идет хорошо, Оксана… Я вернусь и снова вступлю в ту колею моей жизни, которая началась там… Там?.. А разве не отсюда она у меня начнется?..»
Закрыла пустой чемодан и сразу встрепенулась: «Как же это я не спросила Василину о нем? Как же можно так?..»
Выбежала в сени, оттуда на веранду.
— Василина!
— Ага, — выглянула хозяйка из летней кухни, — Чего тебе?
— Нет, ничего… Вы извините меня, Василина, я забыла спросить… Василь часто приезжает с женой, детьми?
— Ой, душенька, — опустила руки Василина, — да разве он когда-нибудь женится… Этого я наверняка не дождусь. А теперь… Он завтра приедет с гор. Как снова тебя увидит — так уж точно навеки лунчаком останется. Это ведь беда настоящая! Да что уж тут поделаешь…
РОДОДЕНДРОНЫ
Перевод Юрия САЕНКО
Странствую в горах. Не поехал в Крым, отказался от солнечной Абхазии, променял плеск морского прибоя на ветер полонии в Карпатах. Я посетил дивный край, вдохновляющий многих художников, пришел увидеть его и создать песню.
Край поэзии, красоты, искусства и безвестных талантов. Край экзотики, сказок и легенд. Край сильных, горячих и смелых людей. Край, о котором написано много, да не все еще сказано. Хочу сам его увидеть и воспеть.
С рюкзаком за спиной, с палкой в руке и с тетрадью начатых песен брожу в Карпатах…
Вчера хозяйка ворохтянской гостиницы пугала нас плохой погодой. Неудачный прогноз. Смотрите, какое сегодня солнце!
Вперед! Маршрут у меня необычный: хребтом Черногоры — до румынской границы. Хочу быть наедине с собой, хочу надышаться впечатлениями и не делиться ими ни с кем. Пусть даже обвинят меня в эгоизме — все равно, теперь я буду принадлежать только себе и природе. Чтобы цикл моих стихов «Волны Черемоша» наполнился запахом ели, чтоб овеяли его ветры полонии, чтобы стихи звенели, подобно чистым горным родникам.
Догоняю группу туристов. Они с Киевщины.
— Вы не знаете дороги на Говерлу? — спрашивают.
Я еще не был на Говерле, но горы мне стали такими близкими, что смело заявляю:
— Да, дорога мне знакома. Я поведу вас дебрями, звериными тропами, вы подниметесь узкими горными тропинками до самой высокой точки Карпат и оттуда увидите все величие украинской Швейцарии!
— Хорошо сказано, — хвалят туристы. — Действительно Швейцария!
Они принимают меня за местного.
Возле самого подножия Говерлы нахлынул туман. Густой и холодный. Исполнилось предсказание хозяйки гостиницы. И что в этом удивительного? Здесь каждый человек — ведун. Здесь знают то, что будет, и видят то, чего никогда не бывает.
Туман становится все гуще, словно ватой затыкает рот, нос, уши. Моих спутников поглотило густое его молоко, я уже не вижу их, голоса звучат приглушенно, а там и вовсе теряются. Остановились? Отстали? Позади лишь глухой шум, и невозможно различить, что это шумит: ветер, горные кусты или мое собственное одиночество?
Одиночество? Я не хотел быть один. Добраться до вершины Говерлы, оттуда — по моему маршруту.
Но нечистая сила повела меня не той дорогой. Не удивляйтесь, в горах я стал суеверным. Мне вдруг показалось, что я иду в противоположную сторону. Хоть и не вниз, а вверх — все равно могу поклясться, что Говерла каким-то чудом опрокинулась своим куполом в бездну и я пробираюсь к ее подножию. Теперь самоуверенность моя исчезает, и я уже не знаю толком, куда иду.
Меня останавливают роскошные кустики высокогорных цветов — рододендронов, они кровавыми пятнами заалели под ногами. Рододендроны. Я не впервые их вижу. Дома у меня, на окне, рядом с кактусом и аспарагусом, стоят и они — старейшие цветы нашей планеты. Они не украшают комнаты. Мне иной
