Жук золотой - Александр Иванович Куприянов
Когда я сегодня, по просьбе старшей внучки Юлии, задумываюсь о природе своего литераторства – впрочем, сильно не заморачиваясь, я отчетливо понимаю, что подвигла к нему меня моя мама, деревенская сказительница. Каким-то образом она поняла, что мне стоит попробовать складывать слова и переносить их на бумагу.
Мама к моей писанине и к первым публикациям в районной газете относилась прохладно. То есть никак. Не критиковала, но и никогда не хвалила. Сам я ведь тоже был не высокого мнения о своем сочинительстве. Я был «работящ». Как я уже, надеюсь – иронично, заметил.
Зато мама поощряла чтение. И любила спорить со мной. Нехватка аргументов в спорах подвигала меня к чтению критической литературы. Я достаточно рано узнал Белинского, неистового Виссариона. И Писарева Дмитрия, считавшегося третьим, после Чернышевского и Добролюбова, великим русским критиком-шестидесятником. Поразительным для меня было то, что Писарев умер в 27 лет. Он утонул в Рижском заливе.
В шкатулке, перевязанной васильковой тесьмой, я нашел письма отца с Шантарских островов и вырезки из газет. Мои стихи. Она внимательно следила за всеми публикациями. При жизни, я уже работал в центральной газете, она никогда не говорила мне, что ведет моё творческое досье. «Не надо заводить архива, над рукописями трястись». Написал Борис Пастернак. Я и не заводил. После переезда из Хабаровска в Москву куда-то затерялись все вырезки. Мои друзья по Афганистану собрались сделать мне подарок – выпустить сборник моих стихов к юбилею. Маленькая книжечка «Марго» вышла в Редакционно-издательском центре Министерства обороны. Из ранних стихов в сборник попали всего несколько. Тех, что я помнил наизусть. В моей библиотеке нет всех книг, которые я выпустил. Куда-то они деваются, пропадают бесследно. Я себя тешу надеждой, что книги уносят поклонники моего творчества. Смешно, конечно! Больше трех тысяч тиража у любой моей книги не было… А афганцам я читал свои стихи за стаканом водки в офицерском модуле, случалось, что и в блиндаже, и на броне танка. Командир десантников в Баграме очень любил слушать про любовь. Он-то и издал книжечку «Марго». 100 экземпляров.
На войне всегда любви не хватает.
Бабка Матрена, вредная баптистка и в прошлом тоже учительница, слушавшая мои россказни про бегущих от пожара зверей, сунула мне в руки толстую книгу. История Ноя, продолжателя человеческого рода, и его сыновей. На Ковчеге спасшихся от всемирного потопа. Вместе со зверями и птицами. Каждой твари – по паре. Ной вышел из Ковчега у гор Араратских, принес жертвоприношение животных всесожжением в благодарность за свое спасение. И заключил с Богом Завет. Бог пообещал вернуть миру прежний порядок и больше никогда не опустошать землю за вину людей.
Матрена сказала:
– Читай, умник! Здесь все уже написано.
Я задумался. Если с Богом заключен Завет, то почему же он вновь и вновь наказывает людей? Ведь пожары опустошают землю! Значит, люди по-прежнему грешат?! Но звери ведь не виноваты?!
Нужно было разбираться.
Позже оказалось, что моя бабушка была права. В жизни нет сюжетов, не описанных в Священном Писании. Когда я углубился в вопрос – я, повторюсь, был не по годам пытлив, то оказалось, что первая по времени созданная часть Библии была заимствована христианами из иудаизма и в оригинале называлась Танах. Танах состоит из 39 книг и имеет три отдела: Тора, Невиим, Ктувим. То есть Закон, Пророки и Писания. Вторая часть христианской Библии – Новый Завет. Состоит из 27 книг. Восемь авторов: Матфей, Марк, Лука, Иоанн, Петр, Павел, Иаков, Иуда…
А ведь еще к неканоническим (назидательным, но не богодухновенным) книгам, помещаемым в Славянскую Библию, Русская православная церковь относит 10 дополнительных книг Септаугинты: Вторая книга Ездры, Книга Товита, Книга Юдифи, Книга Премудрости Соломона, Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, Послание Иеремии… Перечислять дальше?! Там еще три Книги Маккавейских и Книга пророка Варуха.
Я понял – читать мне не перечитать! Да ведь и понимать надо было…
Небольшая ремарка. Последнее время русские люди, боясь катаклизмов и войн, стали обращаться ко Второй книге Ездры. Полагая, что Ездры – такие пророчества. На самом деле Ездра – иудейский первосвященник. Его, наверное, по праву считают отцом иудаизма. Он придал еврейской религии форму на столетия вперед. Здесь надо бы добавить еще одно мое качество, все-таки, наверное, имеющее отношение если не к раннему сочинительству, то уж к журналистике точно. Я стал подражать спортивным радиокомментаторам! Во мне включался какой-то тумблер, и я, безо всякого предупреждения окружающих, переходил на громкий речитатив:
– А сейчас, по левому краю, стремительно движется легендарный полузащитник «Спартака» Игорь Нетто! Он обходит одного защитника, второго… И остается один на один с вратарем в штрафной площадке! Удар по мячу! Его коронный удар… Какая жалость – штанга!
Ну, и так далее.
Я мог так тараторить, не повторяясь и как бы видя перед собой футбольное поле, по полчаса, а то по сорок пять минут кряду. Столько, сколько длится футбольный тайм. Все придумывал на ходу. Хорошо помню, как делал речевые ошибки. Вместо матч я упорно произносил мачт. Когда был офсайд – положение игрока вне игры я кричал овёс! Так было положено на сленге деревенских футболистов. И вместо голкипер – голкипёр. А если вратарь, то непременно влатарь. И никак иначе. Когда мяч якобы уходил за кромку поля, я объявлял вдрасывание – вместо вбрасывание. Мне казалось, что так интереснее будет слушать. Мое умение спортивно-комментаторской импровизации позволило некоторым взрослым мужикам в деревне крутить пальцем у виска: «У Кирилловны пацан с приветом!» И еще одно словечко вворачивали. Я уже упоминал его и не стану повторяться.
Однако же и слушали, раскрыв рты! Иногда даже заказывали специально: «А ну-ка давай: „Динамо“ – „ЦСКА!“»
И я должен был изобразить эпизод из встречи двух легендарных команд. К слову сказать, футбол мы тогда очень любили. Я знал наизусть имена всех футбольных звезд мира: Мануэл Франсиско дос Сантос, более известный как Гарринча, Эйсебио – Эузебиу да Силва Феррейра, Пеле – Эдсон Арантис ду Насименту… В деревне было две команды: одна «База», другая «Колхоз». Конечно, звучит не так звонко, как, например, Силва Феррейра. Я был капитаном базовской команды и играл вратарем. Серега Бурыхин верховодил колхозными футболистами.
Что получалось из наших встреч, я уже рассказал.
Моей первой журналистской работой стала работа на Хабаровском радио. Сразу после окончания филфака меня пригласили на молодежную радиостанцию «Факел». Между собой мы ее называли «Какел». Старший редактор Нина Константиновна Лошкарева удивилась, когда я без бумажки протараторил у микрофона репортаж… с утренней дойки коров на молочной ферме: «Светало… Мария шла на ферму, и роса приятно
