Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Ах, боже мой, я завтра же отслужу и приеду для этого в церковь! воскликнул Павел, спохватившись и в самом деле устыдясь, что забыл подобную вещь.
- Да-с! Крестьяне даже ваши ропщут на то, да и причетники наши тоже переговаривали между собой: "Что это, говорят, он памяти отца не помянет!".
- Непременно-с приеду, непременно! - повторял Вихров.
- Значит, завтра мы и ожидать вас будем! - сказал священник.
- Завтра, завтра! - повторил Павел и пожал священнику руку. Тот ушел от него.
На другой день герой мой нарочно очень рано проснулся и позвал Петра, чтобы потолковать с ним насчет поездки к приходу. Петр пришел; лицо этого почтенного слуги было недовольное; сказав барину, что к приходу можно на паре доехать, он добавил:
- У нас, Павел Михайлыч, на конном дворе не все благополучно.
- Что такое? - спросил Вихров.
- Раменка околела-с. Вчерашний день, Иван пришел и говорит: "Дай, говорит, мне лошадь самолучшую; барин велел мне ехать проворней в Перцово!" Я ему дал-с; он, видно, без рассудку гнал-с ее, верст сорок в какие-нибудь часа три сделал; приехал тоже - слова не сказал, прямо поставил ее к корму; она наелась, а сегодня и околела.
- Скажите, пожалуйста! - проговорил Вихров, очень раздосадованный этим известием. - Этакой мерзавец, негодяй!
- Как ему можно лошадь какую-нибудь доверять; приехал тоже пьяный; я стал ему сегодня говорить, так лается и ругается.
Петр перед тем только с Иваном почти до драки разругались.
- Позовите мне его! Он начинает меня окончательно выводить из терпенья! - воскликнул Вихров, видевший, что Иван в самом деле день ото дня становится все более никуда не годным.
- Ты как это лошадь-то загнал до смерти? - спросил Вихров.
- Как я загнал, - отвечал Ванька, уже заранее приготовившийся к ответу. - У него прежде того она была больна; она у меня еле шла всю дорогу.
- Как же она у тебя еле шла, коли ты в три часа сорок верст обернул? сказал Петр.
- Я сам заметил, что ты очень скоро приехал, - приехал, наконец, пьяный.
- Где пьяный! Нисколько.
- Пьяный, коли я тебе говорю, негодяй ты этакой! - воскликнул Вихров. Кирьяна мне! - произнес он потом задыхающимся голосом.
Иван побледнел; он думал, что не выпороть ли его, сверх обыкновения, хочет барин.
Кирьян пришел.
- Дай мне какого-нибудь мальчика за мной ходить, а этого мерзавца и видеть не хочу: поди с глаз моих долой.
Иван, видя, что дело повернулось в гораздо более умеренную сторону, чем он ожидал, сейчас опять придал себе бахваловато-насмешливую улыбку, проговорил: "Мне как прикажете-с!" - и ушел. Он даже ожидал, что вечером опять за ним придут и позовут его в комнаты и что барин ничего ему не скажет, а, напротив, сам еще как будто бы стыдиться его будет.
Вихров через несколько времени выехал к приходу. Он никогда во всю жизнь не бывал ни на одной панихиде.
Священник и дьякон служили обедню в черных ризах. Когда Павел входил, все мужики и бабы ему кланялись. Это все почти были его мужики. К концу обедни он стал замечать, что церковь все больше и больше наполнялась народом. Это уже приходили мужики и бабы из чужих, соседних деревень и, приходя, потихоньку что-то спрашивали у вихровских крестьян, а те утвердительно кивали им на это головой. По окончании обедни священник с дьяконом вышли на средину церкви и начали перед маленьким столиком, на котором стояло распятие и кутья, кадить и служить панихиду; а Кирьян, с огромным пучком свеч, стал раздавать их народу, подав при этом Вихрову самую толстую и из белого воску свечу. Свечи эти все были зажжены. Священник с дьяконом, наконец, затянули за упокой и вечную память. В церкви послышались рыдания женщин, а также плакали и некоторые мужики. Вихров тоже не выдержал; слезы у него текли градом по щекам. "Родитель мой, милый, бесценный!" шептал он. Потом литию надобно было отслужить на самой могиле. Пошли священники, за ними Павел, а за ним и весь народ; все без шапок. На дворе была зимняя вьюга. Ветер развевал волосы у священников и у мужиков; но странное дело: свечи все горели, и ни одна из них не погасла: пламя у них вытягивалось, утончалось, но не гасло. Под снежным бугром, огороженная простой оградой, находилась могила полковника.
Вихров вошел в этот загородок и поцеловал крест, стоящий на могиле отца; и опять затянулась: вечная память, и опять мужики и бабы начали плакать почти навзрыд. Наконец, и лития была отслужена.
- Кирьян, - сказал Вихров, полный какого-то тревожного умиления, поди, раздай мужикам, кто победнее из них, сто рублей! - И он подал тому сторублевую ассигнацию.
- И во храм бы вы вкладу сделали! - посоветовал ему священник. Павел подал и ему пятьдесят рублей.
- Уж и на причет тоже не пожалуете ли? - присовокупили в один голос дьякон и дьячки.
Павел вынул еще пятьдесят рублей и подал их тоже священнику. Тот при этом покраснел немного.
- Благодарим! - произнес он каким-то глухим и стыдливым голосом: он был еще очень неопытен в своей пастырской деятельности.
Дьякон и дьячки тоже пробормотали что-то такое в благодарность и с жадностью смотрели на деньги в руках священника.
Народ в это время все стоял еще около могилы полковника, и некоторые продолжали плакать.
- Петр, за что так любили покойного отца? - спросил Вихров, возвращаясь домой, своего кучера.
- За справедливость!.. Справедлив уж очень был! - отвечал Петр.
VIII
СВОЯ НЕ ПОЗНАША!
В тот же день после обеда Вихров решился ехать к Фатеевой. Петр повез его тройкой гусем в крытых санях. Иван в наказание не был взят, а брать кого-нибудь из других людей Вихров не хотел затем, чтобы не было большой болтовни о том, как он будет проводить время у Фатеевой.
Произведение свое Вихров захватил с собой: ему ужасно хотелось поскорей прочесть его Клеопатре Петровне и посмотреть, какое впечатление произведет оно на нее. Въехали они таким образом и в Зенковский лес. Вихров припомнил, как они в нем некогда заблудились.
- А что, Петр, теперь уж не собьешься? - спросил он того.
- Нет, не собьемся; теперь уж твердо будем знать дорогу, - отвечал тот.
Был светлый зимний вечер, но холодный. Павел начал уж чувствовать маленький холодный трепет во всем теле, и нос ему было больно; наконец, они выехали из лесу; по сторонам стали мелькать огоньки селений; между ними скоро мелькнул и огонек из Перцовского дома. У Вихрова сердце замерло от восторга; через несколько минут он будет в теплой комнате, согреваемый ласковыми разговорами любящей женщины; потом он будет читать ей свое произведение. Вихров считал себя в эти минуты счастливейшим человеком в мире. Клеопатра Петровна, когда ей сказали, что Вихров приехал, выбежала к нему навстречу и, не замечая даже, что тут стоит лакей, бросилась гостю на шею и начала его обнимать и целовать; вдруг она отступила от него на несколько шагов и воскликнула:
- Боже мой! Какой ты красавец и молодец из себя стал; что такое с тобой сделалось?
Вихров, поехав к Клеопатре Петровне, выфрантился в свой тончайшего сукна сюртучок, бархатный жилет, клетчатые толстые английского сукна брюки. Клеопатра Петровна в последнее время видела все его одетым небрежно, буршем-студентом, в поношенном вицмундире и в широчайших, вытертых брюках, а тут явился к ней франт столичный!
- Какое лицо у тебя чудное; тебя узнать нельзя, - продолжала Клеопатра, - пойдем, я покажу тебе твою старую знакомую, Катишь Прыхину. Ведь ничего, что она у меня, а?
- Разумеется, ничего; я очень рад ее видеть, - отвечал Вихров.
- Ах, она тебя ужасно любит, пойдем!.. Посмотри, какой стал! - сказала Фатеева, вводя Вихрова в гостиную и показывая его Прыхиной.
- Monsieur Вихров, вы ли это? - воскликнула и та, в свою очередь, всплескивая руками.
- Вот он, я думаю, побеждал женщин-то в Москве, - продолжала Фатеева, в него, вероятно, влюблялись на каждом шагу!
- Я думаю, не без того, - произнесла m-lle Прыхина с ударением.
Вихрову сделалось даже стыдно от всех этих похвал и восторгов.
- Уверяю, что никто не влюблялся, - говорил он, целуя еще раз руку Фатеевой и целуя также руку Прыхиной, чем последняя осталась очень довольна.
Все, наконец, уселись перед диванным столом.
- Ну, что же вы поделывали в Москве, - рассказывайте! - говорила Фатеева, без церемонии, в присутствии Прыхиной, беря руку Павла в обе свои руки и крепко сжимая ее.
- О, я делал много!.. Я делал дело хорошее!.. - отвечал Вихров.
- А именно?.. Извольте сейчас нам все рассказывать! - говорила Фатеева, сделавшаяся от восторга какой-то резвой говоруньей.
- А именно - я написал роман огромный, который получил уже известность.
- Роман? - произнесла Фатеева, несколько неопределенным голосом.
- Я читал его моим приятелям, которых ты вот знаешь, - отнесся Вихров прямо уже к Клеопатре Петровне, - и которые все единогласно объявили, что у меня огромный талант, и потребовали, чтобы я писал; ради чего главным образом я и приехал в деревню.
