Юрий Тынянов - Смерть Вазир-Мухтара
– Что привело вас, любезный Иван Сергеевич, в столь раннюю пору?
Но Мальцов схватил его за руку.
– Доктор, доктор, бежим, ради бога… Вы слышите? Шум, действительно, рос. Он становился более членораздельным.
– Эа, А-ли, – всплеснуло где-то. Доктор поднялся и выпучил глаза.
– Ну и что же? Мальцов заплакал.
– Доктор, милый, разве вы не видите? – сказал он в тоске.
Доктор подумал.
– Вы полагаете, что это…
– Бежим, бежим немедля.
– Куда?
– Ах, я не знаю куда. – Мальцов метался и плакал. Доктор надулся. Шлафрок его разлетелся в обе стороны.
– Вы сошли с ума, – сказал он, – идите к Александру Сергеевичу и немедля разбудить!
Мальцов замахал на него руками, пальцы прыгали каждый в отдельности. Он, не слушая, выскочил. Доктор пил воду и прислушивался. Вдруг он поставил стакан.
– Джахххат… – шло издали.
Он постоял еще секунду, держа в руке стакан, быстро скинул шлафрок и надел мундир. Оглянулся и нацепил шпагу, коротенькую, как мышиный хвост, надел фуражку и вдруг снова бросил на стол. С удивительной быстротой затолкал свои листки в стол. Вышел за дверь. И на дворе, раздув ноздри, он понюхал, как пес, воздух.
Гарью не пахло.
Шум шел из соседних улиц, и шел прямо на ворота.
Доктор резко повернулся и замаршировал на задний двор. Казаки на часах крепко спали. Он не разбудил их.
3
– Авв-а-вв-а-вва, – говорил Сашка.
– Авва-а-вва, Александр Сергеевич, – он стучал зубами и толкал Грибоедова.
Грибоедов спал.
Наконец он сел в постели и посмотрел на Сашку далеким взглядом. Надел очки и проснулся.
Старик Дадашянц, привезший ночью подарки для шаха, стоял за Сашкой.
Грибоедов свесил голые ноги. Ему было холодно.
– Что тебе нужно? – спросил он сердито.
– Ваше превосходительство, – сказал сипло старик и снял круглую шапку, – идет толпа. Нужно гнать Якуба.
Грибоедов смотрел на редкие потные волосы, привыкшие к шапке.
– Ты кто такой?
– Я Дадашянц, – сказал жалобно старик и попятился за Сашку.
– Так вот, если ты Дадашянц, так я запрещаю тебе вмешиваться не в свои дела. Тебя сильно избаловали. Ступай.
– А ты что? – спросил он Сашку. – Чего ты взыскался? Я еще полежу. Через десять минут подашь одеваться.
И Сашка успокоился.
Ровно через десять минут Грибоедов оделся. Он надел шитый золотом мундир, а на голову треуголку – как на парад. Вышел на двор распорядиться. И он услышал шум, похожий на вой райка, аплодирующего Кате Телешовой, как он однажды слушал его из буфетной комнаты. И вой вдруг прекратился, как будто Катя стала повторять нумер.
4
Мальцов выбежал от доктора Аделунга.
– О-о-о-у…
Он гудел на ходу.
– О, дорогие, голубчики, – проговорил он и топотал ногами, как капризный ребенок.
Он влетел в свою квартиру, на баляханэ, бросился к шкатулке и всунул ключик.
Ассигнации, расписки, золото. Он скомкал расписки, затолкал ассигнации в боковой карман.
Золото. Он набил карманы.
– Бежать.
– Куда, дурак, куда, дурачина, бежать? – спросил он себя с отвращением, передразнил и заплакал.
И слетел опять во двор. Побежал, наткнулся на двух персиянских солдат из стражи Якуб-султана. Они уходили со двора.
– Якуб-султан? – закричал он им. – Где Якуб-султан? Они, не ответив, прошли мимо.
– Эа-а, – донес ветер.
Он пробежал несколько шагов за ними уже подгибающимися ногами. Потом отстал, споткнулся. Якуб-султан ушел – понял он и повернул.
Его отнесло к квартире Назар-Али-хана.
Персиянская стража стояла. Ферраши его оглядели.
– Эа-али, – все слышнее, не прекращается, не прекращается…
– Мне нужен Назар-Али-хан, немедленно, – сказал Мальцов, стуча зубами, ткнул пальцем в дверь, поясняя.
– Назар-Али-хан вчера ушел, – сказал один на ломаном русском языке.
Мальцов вгляделся в него и понял: толмач.
– …Салават…
Он схватил за руку толмача. Отозвал его. Сунул руку в карман. Сжал золото: пять, десять монет, горсть. Сунул ему в руку.
– Укройте меня, – сказал он, – здесь, а? У Назар-Али-хана? А? Он ведь ушел? а?
Толмач посмотрел на ладонь.
– Мало.
Мальцов полез в карман. Брюки его были плохо застегнуты, он поправил их.
– Всем надо дать, – сказал толмач.
– Дам, всем, даю, все, – сказал Мальцов и поднял ладонь ребром.
Толмач отошел к феррашам, поговорил и вернулся.
– Давай, – сказал он грубо.
Мальцов стал сыпать золото ему в руки. Толмач подозвал двух феррашей. Золото исчезло в карманах. У него осталось немного на дне левого кармана. Ферраши помедлили. Они смотрели на Мальцова. Теперь они прогонят его.
– Дорогие мои, голубчики, – сказал скороговоркой Мальцов.
Толмач открыл ключом дверь, пропустил Мальцова, посмотрел ему вслед и запер дверь.
И Мальцов лег ничком в ковры. Ноздри его ощущали сухой запах пыли. Он закрыл глаза, но так было страшнее, и он начал смотреть в завиток оранжевого цвета, в форме знака вопросительного.
Потом, через минуту или через полчаса – рев. Он вцепился обеими руками в край ковра, пригнул голову и смотрел на знак вопросительный.
5
Когда они выходили из ограды мечети Имам-Зумэ, их было пятьсот, шестьсот человек. Когда они подошли к проклятым воротам, их было десять тысяч.
Муллы и сеиды, шедшие впереди, не оглядывались. Но они чувствовали за собой рост дыхания, шагов, криков. Бежали кузнецы, фруктовщики, художники, кебабчи – торговцы жареным мясом. Они из переулков замешивались– одиночками, десятками, из улиц – сотнями. Сарбазы с ружьями. Однорукие люди в оборванных кулиджах поднимали левой рукой камни с дороги. Однорукие люди – лоты, воры. Кинжалы, палки, молоты, камни, ружья. Они прибывали из переулков. Их передавали старики, которые сами не шли. Топоры.
Глаза были красные, и черные зрачки масленые.
Лавки были закрыты, иначе бы их разгромили по дороге.
Но когда они подошли к проклятым воротам, наглухо запертым, они вдруг остановились.
Они стали. Руки сжимали молоты, камни, ружья, но ворота были заперты, и дом молчал.
Крики прекратились.
Русский флаг слегка потрепывался на древке.
6
– Слушать команду, – сказал Грибоедов. – Главные ворота запереть. Урядник Кузмичов, взять двадцать человек, стать у ворот. Урядник Иванов и Чибисов, взять пятнадцать человек, стать на крышу. Ружья держать наготове.
Он взбежал по узкой лестнице к себе.
7
Якуб Маркарян, выгнув голову, выглянул из двери и снова вошел в свою комнату. Он сел посредине комнаты на пол и поджал ноги. А ведь он стал уже отвыкать от этой привычки. Потом он услышал, как шум приблизился. Потом все затихло, и вдруг высокий голос где-то неподалеку прокричал его имя.
И сразу же:
– Аллах. Аллах.
И тишина.
Якуб Маркарян оскалил зубы. Он смеялся: ворота были крепкие.
8
– Саша, – сказал Грибоедов, стоя в приемной комнате, рядом со спальной. – Ну-ка, Саша, тащи сюда вино. Корзину тащи или две. И припасы.
Сашка позвал кучера; они возились в кладовой.
Доктор Аделунг, в мундире, сосал сигару. Рустам-бек и Да-даш-бек тоже были в комнате, полуодетые. Комната не имела ни жилого, ни человеческого вида.
– Откупори нам эту бутыль. А остальное тащи-ка на крышу к казакам. Пусть позавтракают. Ваше здоровье, доктор. Это аи.
Доктор Аделунг кивнул головой важно и грустно и чокнулся с Грибоедовым.
9
И только когда увидела толпа, что казаки на крыше пьют вино и едят, она очнулась. Белокурый человек в казакине, накинутом на белье, отдыхал от тяжелой корзины на крыше.
Полетели каменья в ворота.
Ворота чуть дрогнули.
Белокурый человек в казакине, согнувшись, побежал по крыше обратно, во внутренний двор.
Тогда щелкнул выстрел в толпе. Это был первый выстрел, и все его услышали.
Белокурый человек бежал, согнувшись.
И крик в толпе: мальчик в кулидже упал. Кровь была у него на лице. Кровь увидели. Его оттащили в сторону кузнец и сапожник. Он умирал.
Заговорили фальконеты. В крышу, в казаков летели камни.
Передние телами, без разбега, сотнями тел ударялись в ворота и, оглушенные, прядали назад. Казаки торопливо допивали вино.
Человек на лошади показался внизу. Он что-то кричал, махал рукой. Казаки видели, как его стащили с лошади, поволокли к упавшему мальчику, в воздухе поднялись палки, и человек провалился.
Казаки на крыше утерли рты, стали на колена и прицелились.
Так погиб Соломон Меликьянц, который метнулся к русскому посольству, как муха на огонь.
Были одновременны: кровь на земле, ворота, о которые бились тела, высокий белокурый человек, который бежал по крыше, трое или четверо казаков, вдруг растянувшиеся на крыше. И тут же увидели, что крыша конюшни, слева – шире, чем правая, с казаками.
Так десять – пятнадцать человек взобрались на крышу конюшни. Троих передних сняли казаки пулями.
– Джахат!
– Эа-Али-Салават!
– Смерть собакам!
