Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 2)
Как-то зайдя на хозяйскую половину, куда несла спеченный ею пышный пирог, она и в Москве не переставала готовить для хозяйского стола, столкнулась с Аникием Федоровичем, что провожал дородного боярина до дверей. Тот, увидев Алену, поинтересовался, что это у нее под тряпицей лежит на деревянном блюде. Та с готовностью показала изделие рук своих. Боярин отщипнул кусочек, положил в рот и одобрительно проговорил:
-- Знатные пироги пекутся у тебя, Аникий Федорович. Остался бы на угощение, да обещал быть к столу у знакомого своего давнего, князя Петра Ивановича Барятинского. У него нынче радость великая -- сын из плена крымского жив, здоров вернулся. Туда и зван. Так что, извиняй, не могу. В другой раз непременно посижу за такими пирогами. -- Он направился, было, к выходу, но обернулся и спросил Строганова. -- А не исполнишь ли просьбочку мою малую?
-- Как же, Алексей Данилович, отказать могу тебе, которому всем обязан, Говори, все как есть выполню в точности.
-- Снеси пирог от своего имени с поздравлениями на двор князю Барятинскому. Он человек нужный и глядишь, пригодится в делах твоих. Назначение на воеводство ему скоро последует, а это, сам знаешь, честь великая у воеводы в друзьях оказаться. -- Басманов явно имел какие-то свои далеко идущие планы, о которых не хотел говорить Строганову. Дело было не в пироге и то понимал Аникий Федорович, но и отказать Басманову не мог.
-- Вот Алена и снесет пирог, я объясню ей, как дом княжеский найти, -указал он на стоявшую с блюдом в руках вдовицу, -- и Дусю возьми с собой, пусть на добрых людей поглядит.
Когда Алена сообщила дочери, что им предстоит идти в незнакомый дом с поручением от хозяина, та начала отнекиваться, ссылаясь на плохое самочувствие, но какой-то голос шепнул ей, что многое будет зависеть от ее решения, и она покорно, пошла с матерью, шепча на ходу молитву своему ангелу-покровителю.
В княжеском доме их встретили у ворот сторожа и долго расспрашивали от кого они, да зачем пожаловали. Потом один из них ушел внутрь дома и, вернувшись, велел женщинам следовать за ним.
Алена хотела, было, передать угощение в руки одного из слуг, но провожатый велел идти дальше, где их поджидал сам хозяин. Петр Иванович принял подношение и сразу оценил красоту Евдокии и мастеровитость Алены, начал выспрашивать их как они оказались в Москве. Узнав, что собираются уезжать к себе в Великий Устюг, предложил пожить в его доме, обещая хорошо заплатить за работу. Он умел ценить мастерство поварское, поскольку сам был большой охотник до яств и кушаний разных. Однако Алена, не ожидая подобного поворота, отнекивалась, ссылаясь на неотложные дела, что ждали их на родине.
В это время в горницу вошел князь Федор Барятинский, уже несколько дней живший в отцовском доме. Ему сразу приглянулась Евдокия нежными чертами лица, чистотой взгляда, неподдельной скромностью. Он прислушался к разговору отца с женщинами, с интересом разглядывая их. Князь Петр как бы, между прочим, обмолвился, что сын, будучи на царской службе, оказался в плену у крымцев и вот, слава Богу, вернулся домой благополучно.
-- Один знакомый наш тоже на государеву службу попал, а вот как его сыскать не знаем. А надо бы повидаться, -- добавила Алена, взглянув на зардевшуюся дочь.
-- Какого он рода-звания? Откуда? -- поинтересовался Петр Иванович.
-- Знаем только, что Василием звать, -- ответила вдовица.
-- А из себя он каков? -- вступил в разговор Федор. -- Может, встречал я его где.
Алена, как могла, обрисовала того, из-за которого Евдокия ее таяла на глазах, не могла забыть. В ее описании что-то отдаленно напоминало Федору знакомые черты, но он никак не мог подумать, что это и есть тот человек, который спас ему жизнь и остался вместо него в неволе. Он, покачав головой, развел руками:
-- Нет, не встречал, верно...
-- Если нужда есть в том, то непременно узнаю,-- успокоил женщин князь Петр Иванович,-- а вы перебирайтесь к нам,-- и Алена, поколебавшись, согласилась. Тем более Аникий Федорович на днях должен был отбыть обратно на свои варницы и оставаться далее в его доме не имело смысла. На другой день они с Евдокией перебрались в покои князей Барятинских.
* * *
Едигир до конца лета оставался в казачьих станицах. После того как сотни донского атамана Михаила Черкашенина отогнали наседавших на них турок, они повернули на Астрахань. Собрался походный казачий круг и решено было помочь астраханцам.
-- Чай наши, православные люди там!
-- Не дадим турку на Волге сесть! -- кричали казаки на кругу.
Но были и такие, что не особо охотно снимались с обжитых мест, предлагая беречь силы для защиты собственных станиц.
Едигир с интересом прислушивался, как казаки без злобы и драки спорили один с другим. Ему было внове, когда дело решалось не одним воеводой или башлыком, а сообща, как того пожелает большинство.
Михаил Черкашенин стоял в стороне от общей казачьей массы в окружении других атаманов и есаулов, внимательно вглядываясь острыми быстрыми глазами то в одну, то в другую группу спорящих. Наконец, когда шум начал понемногу стихать, он поднял вверх правую руку с зажатой в ней булавой и споры прекратились, все повернулись к атаману.
-- Казаки,-- начал он,-- любо мне, что думаете не только о своей выгоде, но и обо всем люде православном. Наш Дон тем и живет, тем и славен, что за веру христианскую стоит и басурманам перца всегда готов под хвост насыпать. Дадим сегодня турку Астрахань взять -- завтра он и до нас доберется. Сила у них немалая. Поможем отстоять Астрахань, и царь о том добром деле помнить будет. Садимся в струги и идем на Астрахань!
-- Любо!!! Любо!!! -- закричали все и сотни шапок взметнулись в воздух.
Едигир оказался на струге, где разместились еще около двух десятков казаков.
Гребли по очереди, не приставая к берегу даже ночью. На третий день увидели дым над турецким лагерем. Черкашенин приказал причалить к берегу, затаиться и выслал вперед лазутчиков. Они вернулись и сообщили, что не посмели подойти близко к лагерю, что турок видимо-невидимо. Черкашенин собрал есаулов на совет. Опять долго спорили и решили напасть на турок ночью, тихо подплыв на стругах к самому лагерю. Другого выхода никто не видел.
Но уже поздно вечером, когда над противоположным берегом блеснул краешек заходящего в камыши солнца, с верховьев реки послышался мерный плеск весел и казаки увидели целую флотилию большегрузных судов, на переднем из которых развивалась хоругвь с образом Георгия Победоносца. Выслали навстречу им легкий челнок и вскоре узнали, что на подмогу астраханцам воевода князь Петр Серебряный ведет стрелецкую рать. Их суда причалили рядом с казачьими стругами. Узнав, что казаки собираются напасть на турков ночью, воевода Серебряный наотрез отказался поддержать их.
-- Может вы шуму и наделаете, но турки быстро поймут, что вас горстка всего, навалятся и... куда бежать будете?
-- Обратно в струги. На воде им нас не достать.
-- Так толк, какой в том? -- убеждал атаманов воевода. -- А коль выставят они на ночь заграждение со стороны реки. Тогда что?
Сам же Петр Серебряный предлагал воспользоваться ночной темнотой не для нападения, а чтоб незаметно пробраться мимо турок к городу, где их помощь гораздо нужнее. Михаил Черкашенин подумал и согласился с доводами воеводы, отменив нападение на турецкий лагерь.
Дождавшись полной темноты, смазали уключины салом, обернули длинные весла старым тряпьем и тихо отплыли от берега. Течение само несло их по могучей реке и оставалось лишь подгребать, направляя суда вдоль берега. Проплывая мимо турецкого лагеря, Едигир поразился количеству костров, горящих на берегу. Казалось, края им нет. Турки не ожидали судов с верховий и никто не заметил, как они тенью проскользнули к астраханской пристани.
Поражен был и астраханский воевода, когда ему доложили о появлении стрельцов и казаков под стенами города. Сам спустился вниз к реке, обнялся с Петром Серебряным.
Наутро турки по многочисленными судам, оказавшимся у стен города, поняли, что проворонили подкрепление, прибывшее к астраханцам. Ропот начался среди простых воинов, которые видели в том ошибку своих начальников, вольготно живущих и ни в чем себе не отказывающих. Высказали свое недовольство и янычары, которым тоже надоело попусту проводить время под стенами стойко державшегося города. А предстояла еще долгая зима, если осада затянется. Умирать под русскими ядрами никто не желал. Когда паша велел повесить недовольных для острастки другим, вспыхнул бунт. Янычары перерезали охрану паши и ему едва удалось уйти с легкой крымской конницей. В спешке похоронив убитых и умерших от болезней, турки под радостные крики астраханцев, нестройными толпами покидали волжские берега, направляясь в Азов, чтобы оттуда вернуться на родину.
Выждав время и убедившись, что неприятель действительно отошел от стен Астрахани, казаки, выпив за здоровье царя и всей русской земли несколько бочек вина, выставленных благодарным за помощь воеводой, сели в свои струги и, поплевав на крепкие ладони, налегли на весла. Едигир проводил их до самой воды, помог столкнуть струги в реку и попрощался.
