Сестрины колокола - Ларс Миттинг
Но ему хватило мужества, которого недоставало Каю Швейгорду. Хватило мужества появиться у Хекне. Одному пройти среди сугробов, где его было отлично видно издали. Громко постучать в дверь и сообщить ей плохую новость, действительно плохую новость, а потом, глядя в глаза, выслушать ее плохую новость, действительно плохую новость.
Он по-прежнему хотел сдержать обещание. Он по-прежнему обещал ей Дрезден. Но люди, подрядившие его на это дело, явились в пасторскую усадьбу, надзирают за ним, и он не вполне представляет, как они теперь планируют осуществить отъезд. В его словах слышались нотки отчаяния, и Астрид понимала, что Герхард Шёнауэр готов сдержать слово, но сейчас не в состоянии сделать это. Когда она рассказала ему, что ждет ребенка, он мучительно сжался под бременем ответственности, отчаяние переросло в страх. Когда они расстались, она была рада, что он ушел, поскольку тяжесть выпавших на их долю испытаний была столь велика, что, если бы они слишком близко подошли друг к другу, земля не выдержала бы и разверзлась у них под ногами.
Астрид просто стояла и смотрела ему вслед. Отмахнувшись от домашних, закрылась у себя в комнатке и там уже представила себя на улицах Дрездена. «Со мной там будет двое детей, голодных детей, и как я их там, в Дрездене, прокормлю?»
Вскоре она узнала о поступке Кая Швейгорда. В прежние времена она ворвалась бы к нему в кабинет с вопросом: не забыл ли он, кем был Иуда Искариот?
Она помнила слова деда. Зло ли, глупость ли, не в мелочах, а по-крупному, тоже долго не забываются.
– Ты еще за это заплатишь, – пробормотала она. – И для вас, герр Швейгорд, наступит Скреженощь. И ваше лицо прячется где-то на ковре из Хекне.
* * *
На следующий день Астрид снова добрела до Дохлого омута. Ее шерстяные чулки сплошь облепило снегом. Она вышла на лед, хрустнувший под ее ногами, опустилась на колени, рукавом сгребла снег в сторону и устремила взгляд в черную воду, где отражалось ее лицо, но корка льда на воде мешала различить нечеткое отражение. Астрид выглядела как на незавершенных набросках Герхарда.
Вокруг тишина и снег. Никогда больше не зазвонят в Бутангене Сестрины колокола. Что предвещал их звон, когда они с Герхардом стояли у камня возле омута? Что появление детей неизбежно, уготовано судьбой? Или что ее ждет беда?
Ночи не приносили облегчения. Она ворочалась в постели, то пытаясь найти выход из ситуации, то погружаясь в отчаяние. Перебирая мысленно картины возможного будущего, она отгоняла их от себя, пока они вновь не возвращались к ней все в том же безнадежном виде, чтобы опять исчезнуть; она ощущала себя как голодный ребенок в напрасных поисках пищи.
Может, ей стоило пойти к возчикам, напроситься следом за ним поехать в Дрезден? Какой щелчок по носу ожидает ее там? Прикинув все за и против, она ощутила прилив жара от представившейся ей еще одной возможности: Америка. В таком случае следует поехать, пока дети не родились, а то придется раскошелиться на три билета.
Лучше остаться на хуторе, положиться на то упорство, которое она в себе ощущала. Она здешняя, судачить о ней будут, но ей достанется не так сильно, как тем бедным девушкам, которым приходится выживать в одиночку, получая работу только на время страды. Она видывала таких: сами орудуют граблями на поляне, ребеночек, завернутый в старую одежду, лежит на краю леса, а они носятся туда-сюда, чтобы дать ему грудь. Конечно, были такие женщины, что справлялись в одиночку, но они от такой жизни делались злыми и вечно ходили недовольными, и она чувствовала, что тоже может стать такой.
Астрид взяла в руку колечко, подаренное Герхардом, и покрутила его в пальцах. «Не поступай так со мной, Господь Бог, – подумала она. – Смилостивись. Не навреди им. Деткам моим».
Тридцать человек в меховых полушубках
Возле сарая стояли коренастые местные лошадки, запряженные в сани. Рядом топтались одетые в меховые полушубки мужики, в большинстве своем с пышными висячими усами – извечной приметой умелых перевозчиков на большие расстояния.
Задача была им под силу, план понятен. Предстояло сделать около трехсот возок. Восемь саней, по четыре возки в день. Десять дней. Сперва до Фовангской церкви, там перевалка на сани больших размеров. Дальше вниз по Лосне, бесплатными пассажирами по заснувшей реке, по льду такой толщины, что не услышишь, как дышит и бьется текущая подо льдом вода. Выбраться на берег в Треттене, доехать до Лиллехаммера и снова на лед, через озеро Мьёса до Эйдсволла, где поклажу перегрузят в товарные вагоны и помчат в Германию через Швецию. Заминка вышла только с перевалкой грузов в Хамаре, потому что у разных участков железной дороги и владельцы были разные, и ширина колеи, и возчики засомневались, достаточно ли надежны товарные вагоны, чтобы доверить им такой ценный груз, ведь их тормозами управляют вручную.
Первый участок пути самый трудный. По озеру Лёснес грузы возили одним и тем же манером многие сотни лет – по крепкому, гладкому льду в северной части озера. Переезд по льду совершался споро, на ура, а вот дальше приходилось попотеть, карабкаясь по крутым склонам к Лёснесским болотам. Подвезти напрямую удавалось только легкие грузы. Сани потяжелее приходилось волочить вдоль берега до речного устья в южном конце озера. Это путь тяжелый: пар, поднимающийся над водой, инеем оседал на лошадях, преображая их в белогривых коней нечистой силы.
Ну, начали. Держа лошадей под уздцы, возчики какое-то время водили их перед сараем туда-сюда, чтобы как следует утрамбовать площадку. Утром здесь работали десять человек; ожидалось, что в течение дня подойдут еще двадцать. Вытащили сани. Возчики споро, не давая воли чувствам, вынесли разобранную церковь на снег, чтобы распределить груз сообразно его особенностям. Столетиями удерживавшие церковь столбы, старые и узловатые, того же рыжеватого оттенка, что и лошади, на белом снегу казались беспомощными и какими-то потерянными.
Ожидаемо собралась обычная толпа ротозеев, взгляды которых метались от новой церкви к сараю. Когда внушительная процессия запряженных в сани лошадей под напевный звон бубенцов съехала на лед, не сбавляя скорости, зевак потрясла не скорость езды или величественность зрелища, а сама глубинная новизна события: никогда раньше отсюда не отправлялся такой большой караван. Чугунные печки, оконное стекло, полотнища для пил были в Бутангене привозными товарами и, раз оказавшись здесь, оставались навсегда, пока не рассыплются от старости или не будут съедены ржавчиной.
