Том 2. Неживой зверь - Надежда Александровна Лохвицкая
Что это?
Все окно в живых зеленых огоньках. Они мерцают и чуть-чуть движутся, по два вместе.
– Это волки! – шепчет кто-то. – Молчите! Не шевелитесь! Дом окружен волками.
Вот оно! Вот то, чего она боялась, что предчувствовала.
– А-а-а! Бою-у-усь!
– Что с тобой? – говорит незнакомый голос. – Подожди, я зажгу…
Свет ударяет ей в глаза.
– Ну, что с тобой, а?
Нет, голос знакомый.
– Станя, голубчик, не надо ехать в Калитовку! Я бою-усь!
– Какое идиотство! – ворчит Станя. – Орать по ночам! Вместо того, чтобы сказать толком, будит весь дом.
«Весь дом» – это он.
Ну да все равно, пусть ворчит. Так даже лучше, так спокойнее.
Опять темно. Долго, долго темно. Петух пропел на скотном. Нет, это не петух, это звонок. Кто же это может звонить?
– Это наверное телеграмма, – говорит Станя. – Ты пойди отвори. Прислуга не слышит, а я простужен.
Ей вставать не хочется.
– Иди, иди, – говорит Станя. – Ты моя жена и должна меня слушаться.
Она встает и, не зажигая свечи, ощупью выходит из комнаты. Вот и лестница. Осторожно, крепко держась за перила, сходит она в переднюю.
И вот опять звонок. Резкий.
Она подходит к боковому окну, из которого видно крыльцо, и смотрит.
Луна! Вот чудо, ведь луны не было. А тут вдруг луна, круглая, ясная, злая, и снег от нее светится.
Заглянула Илька вбок. Что это за собаки? Так странно, полукругом, сидят на хвостах, шеи короткие, словно простуженные. Сидят собаки, языки высунули и смотрят на крыльцо.
А на крыльце стоит одна крупнее других. Стоит, топчется и вдруг прыгнула и схватила за звонок зубами. И как прыгнула, увидела Илька, что хвост у собаки прямой, толстый…
– Волк!
Это волки пришли!
«Обнаглели хуже людей», – говорил старичок садовник.
Прижалась Илька в угол, боится шевельнуться, в окно уж и не смотрит.
И вдруг дверь начинает тихо-тихо отворяться.
«Это луна! – думает Илька. – Это луна им отворяет! Все они заодно, все, все заодно! О-о-о!»
– Это становится совершенно невозможным, – возмущенно говорит луна. – Ты форменная истеричка, и тебя надо с утра поливать холодной водой, только тогда из тебя и выйдет толк.
Что-то такое знакомое и не страшное в ее словах. Да ведь это – Станя!
– Станя! Зажги скорее свечку!
– Поезжай, сделай милость, к своей умнице-маменьке, которая сумела сделать из тебя истеричку. Чудесное воспитание, нечего сказать! Днем ревет, ночью орет! Никакие нервы с тобой не выдержат.
Он скучный, он злой, он бранится, но все-таки он гораздо лучше, чем луна, чем волки. Гораздо, гораздо лучше, прямо сравнить нельзя.
– Станя, – говорит она ласково. – Станя, подожди, днем добранишься. Поговори со мной немножко о чем-нибудь милом. Скажи, как мы назовем маленького?..
Баба-Яга
Сказки рассказывают:
«Баба Яга, костяная нога, в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает».
Учитель словесности говорил:
«Баба Яга – богиня вьюг и метелей».
В детских книжках изображалась Баба Яга худой, дикой старухой, с зелеными злыми глазами, изо рта клык торчит, волосы седые, косматые. Страшная, костлявая – у-у-у, и детей ест.
Слово «богиня» вызывало представление о красоте – Венера, Диана. Мы видели их статуи, образцы совершенства. Мы слышали выражение «хороша, как богиня». И вдруг эта лютая ведьма, злющая, уродливая старуха – наша богиня. Было это нелепо и смешно.
Да по правде говоря, кто из наших древних богов был красив? Лель, бог весны. Но он какой-то непопулярный и в народной памяти не сохранился.
Сохранились, приобретя ругательное значение, домовой, леший да Баба Яга.
Домовой – суровое чудище, хоть и охранял домашний быт, но похож был на старого крепостника-помещика, буянил, шумел, дурил на конюшне – лошадей мучил, щипал девок до синяков. Справедливый был, но жуткий и самодур. Захочу – полюблю, а не захочу – со свету сживу.
Леший – о нем и упоминать страшно. Ухал в лесу, пугал, заводил в непроходимую чащу, запутывал, ни одного доброго дела за ним не числилось. Злющий был. Ему бы только запугать, сбить с пути, погубить человека и следы бурьяном заплести.
Хороша была только русалка. Но только ее одну и видели люди, потому что заманивала она на погибель – красотой и нежностью. Она душу брала жалостью. Сидит на дереве женщина, маленькая – она, собственно, и не женщина, потому что у нее с половины тела рыбий хвост. Поэтому сидит она низко над водой и хвост этот в водоросли прячет. Сидит маленькая, нежная, робкая и горько-горько плачет. Просто бы сидела или манила – иной бы и не подошел. А если плачет – как тут не подойти. Жалко ведь. Жалостью и потянет. Эта богиня очень была опасная.
Но Баба Яга, самая из них лютая, самая и интересная. И самая она русская. У других народов таких богинь не было.
Жила Баба Яга на опушке леса, в избушке на курьих ножках, без окон, без дверей. Дверь, как потом всегда выяснялось, все-таки была, но повернута к лесу, так что проныра «добрый молодец», вызнавший откуда-то заклинание, говорил: «Избушка, избушка, повернись ко мне лицом, к лесу задом». И избушка поворачивалась.
Жила Баба Яга одна. С нею только кот. Полного одиночества даже Яга вынести не могла. Держала кота за мурлыкание, за мягкую шерстку, за тепло и котовий уют. Людей Яга ненавидела и никогда их не искала. Они сами шли к ней выпытывать разные мудрые тайны и всегда Ягу надували. В каждом человечьем приближении чувствовала она обман и обиду.
«Русским духом пахнет» – жди беды.
Придет такой добрый молодец, наврет, наобещает, все, что ему нужно, выпытает, обманет и удерет. Ни благодарности, ни честной расплаты не жди.
И каждый раз, как услышит она заклинание и повернется избушка на своих курьих ножках, ждет Яга беды неминучей. И каждый раз верит она сдуру в человеческую душу:
– Быть не может, чтобы уже все так.
Вот приходит бедная девочка-сиротка. Мачеха выгнала ее, мачеха на верную смерть послала. Знает Яга – человечий щенок, хоть и маленький, хоть и бедненький, а уж лукавый, с хитрецой, с гребешком, с полотенчиком и с куском сальца. Даст сальца коту, он и изменит. Тот самый мурлыка-кот, тепленький, мягонький, ягиный льстец и ласкатель, – он тоже изменник. И ворота скрипучие изменят, если их маслицем подмажут. Всюду измена. Ску-у-учно Яге.
Сидит злая, клык точит.
– Съесть бы их всех. Да хитрые, не дадутся. Придут, ягиной мудрости поклонятся, наврут, надуют и всегда-то, всегда унесут ноги.
Кот
