Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс
Я бесконечно восхищаюсь своей феей-крестной, Джуди Блум, и сердечно ее благодарю. Мои литературные агенты, Джейн Дистел и Мириам Гоудрич, – вы лучшие профессионалы в издательском деле. Благодарю издательство «Алгонкин Букс» – мы с вами строили друг другу глазки лет десять. Спасибо Элизабет Шарлатт – благодаря вам все получилось. Спасибо редактору, Андре Миллер, которая любит эту историю не меньше, чем я. На каждой странице вы видите результат ее деликатной внимательности.
Серебряный воробей
Интервью с Тайари Джонс. Вопросы для обсуждения
Интервью с Тайари Джонс
Что вдохновило вас написать роман «Серебряный воробей»?
Меня всегда интересовала тема «сводных» сестер. У меня есть две сестры, и отец у нас один, но матери у всех разные. Они родились до того, как папа познакомился с моей мамой, выросли в другом штате, их жизни никак не пересекались ни между собой, ни с моей. В детстве, окруженная только братьями, я фантазировала об этих старших сестрах, которые жили так далеко: представляла, как они любили бы меня, наряжали, слушали и так далее.
Детские фантазии вдохновили на создание романа совершенно случайно. Как-то раз, сидя в баре, мы с подругами обсуждали один из случаев, о которых можно услышать довольно часто: мужчина умирает, а потом является вторая скорбящая вдова с выводком разновозрастных детей. Одна из подруг, попивавшая «Маргариту», посмотрела мне в глаза и сказала: «Вы знаете, одна из жен должна была ему помогать. Когда две живут в одном городе, тайну можно сохранить только в том случае, если одна готова молчать». Я едва не выбежала из бара, чтобы скорее вернуться домой и начать писать. Первая фраза – «Мой отец, Джеймс Уизерспун, – двоеженец», – появилась в голове так ясно, будто кто-то шепнул ее на ухо.
Почему, используя выражение «сводная сестра», вы берете слово «сводная» в кавычки?
На встрече с читателями я читала отрывок романа. Потом, отвечая на вопрос из зала, я упомянула о своих «сводных» сестрах. Мой племянник, который присутствовал среди слушателей, сказал: «Тетя, не говори “сводные”. Это ужасное слово. Мы не сводные люди».
Я всегда использовала это выражение как термин. Применяла его машинально и не думала, что оно может кого-то обидеть. Но ему больно было слышать, что я так называю его мать. Так что теперь использую его осторожно, если вообще использую. Может, надо говорить «моя сестра, с которой у нас общий отец». Длинновато, но лучше буду произносить громоздкий оборот, лишь бы не обидеть его еще раз.
Почему вы рассказываете эту историю с точки зрения двух дочерей, Даны и Шорисс? Может, писать от лица одной было бы проще, чем от лица другой?
Эта история казалась мне неполной, пока я не показала точки зрения обеих девушек и их матерей. Я начала книгу с рассказа от лица Даны, но ее представления о ситуации ограниченны. Мне нужен был голос другой стороны. Я рада, что рассказала историю и от лица Шорисс, потому что, когда начала писать ее, полюбила героиню так же сильно, как Дану.
Писать от имени каждой было и одинаково просто, и одинаково сложно. Думаю, это потому, что я всей душой отождествляю себя с каждой. У меня близкие отношения с папой, как у Шорисс. Я с таким удовольствием писала сцены, где она взаимодействует с отцом. Для этого обратилась к своему внутреннему ребенку и думала о том, какой была моя жизнь до того, как я стала видеть в своих родителях людей многослойных, со своими сложностями. Для девочки так важно внимание отца, который дает почувствовать, что она особенная, как этого не может сделать никто другой.
В то же время я дочь в семье, где очень ценят сыновей. У меня было счастливое детство: мама и папа, два брата, забота и любовь со всех сторон. И все же я жила в положении, в котором оказываются многие девочки: меня любили, но ценили не так сильно, как братьев. В «Серебряном воробье» я описала комнату из моего детства. Дана и Рональда спускаются в подвал, и там все обставлено так, чтобы показать, как сильно папа Рональды «гордится тем, что он черный». Этот интерьер прямиком из дома моих родителей. Фотография брата висела на стене между портретами правозащитников Малкольма Икса и У. Э. Б. Дюбуа. На него явно возлагали большие надежды! Так что я понимала Дану в ее пограничной роли в семье.
Какую роль в романе играют положение в обществе и социальные привилегии?
Меня всегда интересовала тема классового общества. Я думаю, в «Серебряном воробье» этот вопрос усложнился. У Даны есть много буржуазных претензий, но они с матерью не настолько финансово обеспечены, как Шорисс и ее мама. Во многом принадлежность к какому-то классу – это всего лишь внешние проявления. Дана и ее мать надеются подняться в обществе и делают все, что в их силах, чтобы перейти на новый уровень, но, конечно, нехватка денег ограничивает возможности. Шорисс обеспечена куда лучше, но она этого не осознает, и думаю, так часто бывает. Обычно дети не размышляют, насколько им повезло, что отец их официально признал. Шорисс думает, что она самая обычная девушка. И даже не представляет, что ее благополучие возможно благодаря лишениям другого человека. Моральное испытание она проходит в тот момент, когда узнает правду.
Вы исследуете вопрос ярлыков и говорите, что, называя кого-то «женой», нельзя в полной мере выразить «всю сложность ее положения» и что «важно то, как и что ты называешь». Почему официальный статус и твердые границы, которые приходят с ним, так важны?
Вообще-то мне кажется, что «Серебряный воробей» заставляет задуматься, имеют ли статусы такое уж большое значение. Естественно, официальный статус дает людям возможность занять положение в обществе. Лаверн – «жена», поэтому общество на ее стороне. Но я чувствую, что и Гвен «жена». И что бы Джеймс ни говорил, Дана его «дочь». Когда я начала писать книгу, я не понимала, как глубоки эти семейные отношения, вне зависимости от того, как мы решим их называть.
Как появилось название «Серебряный воробей»?
На самом деле оно пришло в последний момент. Этот роман сменил с полдюжины названий, прежде чем я остановилась на «Серебряном воробье». Здесь идет отсылка к классической духовной песне His Eye Is on the Sparrow. В детстве меня утешала мысль, что
