Никто не знает Сашу - Константин Потапов
Серж назвал себя не самым интересным героем и предложил ей контакт восходящего рэпера с другой студии. Тот только переехал в Москву из Германии. Двадцатипятилетней, еврей, полжизни в эмиграции, вечный андердог, мечтающий перевернуть индустрию, подпольный баттлер, максимально карикатурный и удобный герой. К тому же – вырос в западной культуре. А потому совершенно свободен и не обращает внимание на камеру. Когда она увидела его на студии – в маленькой кабинке за стеклом, вот записывает длинный насквозь зарифмованный парт в один тэйк, принципиально в один тэйк, с неместной яростью и упорством, орёт на звукорежиссёра – Нет! Мы будем записывать цельным куском – она поняла, что надо снимать про него. Она была в восторге. Саша сидел дома. Не зажигал света в сентябрьских сумерках. Теребил и мучал гитару, пока не родил из неё мелодию, а затем и слова «Малыша», что ждёт Карлосона у окна.
Рэпер согласился. В это время у него вышел первый микстейп. Про него постоянно писала «Гидра». «Наконец-то кто-то принёс в русский рэп интеллект». Через полгода про Гиперболойда говорили все.
Она говорила, что никогда не любила его песни, но он всё чаще заставал её качающейся в наушниках под бедный бит, надрывный голос. Она говорила, что для фильма, смеялась – ну прикольно, рэп же. Он посмеивался с ней.
Сняла она достаточно быстро. У Саши вышел тот инди-альбом, казалось, что жизнь налаживается, что впереди только подъём. Да, реакция на их новый стиль у старых поклонников не всегда была восторженная. Но они планировали найти новых слушателей.
Один из отрывков фильма, где герой готовится к баттлу, и срывается на официантку, кто-то выложил на Ютуб. Ролик набрал почти миллион просмотров. Гиперболоид повёл себя спорно и потом даже публично извинялся. И всё это на фоне #metoo и #янебоюсьсказать, и всё это было ей на руку – фильм из-за отрывка хотели посмотреть всё больше людей. Про неё писала «Гидра», «Афиша», The Village, мастер дока, она может раскрыть любого героя. Она скакала по квартире в восторге – её взяли на самый главный докфест «Горизонт», и, видит бог, он был счастлив за неё, он гордился ей. Он предложил ей это отметить – в любом из бесчисленных ресторанов на Новослободской, и она согласилась. А через десять минут ей позвонили друзья и предложили встретиться в «3205». Она согласилась. Предложила пойти ему. Он отказался.
Ну, пойдём, ты чего? Там и отметим. Да не. Ну что? Да иди. А ты? Да ну что я там буду. Саш. Ну я там не в своей тарелке. Саш. Ну правда, всё в порядке, иди.
Ой.
Ну что, я предложил вдвоём, ты хочешь с ними. Хочешь с ними – иди. Ладно, тогда я никуда не пойду. Иди. Нет. Иди, правда, всё в порядке. Ладно, захочешь прийти – приходи.
Окей.
Он не пришёл. Весь вечер провёл на кухне, кутался в гитарные аккорды, бабушкины напевы из детства, по памяти – в старорусскую тоску. И в этот вечер написал «Колосья». Почти частушечную, с надломом в голосе, чуть ли не марш. Когда он сыграл ей песню в тот же вечер – пришла поздно, пошатывалась, весёлая, пьяная от вина и успеха, долго расправлялась с каблуками в прихожей – она слушала молча, смотрела в сторону, под конец песни взяла телефон – ответить кому-то на сообщение, улыбалась чему-то своему. Он оборвал последнюю строчку на середине, отложил гитару.
Ладно. Что? Да ты не слушаешь. Слушаю. Ты в телефоне. Саш, поздно уже так громко играть. Ладно. Ну песня как песня. Ладно. Твоя привычная манера. Ладно. Ну что? Я не курил сегодня, кстати. Ну, молодец. Слушай, Саш, у меня новость. Какая. Гиперболоид предложил снять мне клип. Ты согласилась? Да. Ясно. Ну это только из-за денег, мне неинтересно снимать клипы. Понятно. Что? Ничего, я рад за тебя.
Завтракали молча. Спали на самых дальних концах постели. Ходили по тесной однушке так, чтобы не встретиться ни словом, ни взглядом. Так прошла неделя. Ему начали приходить первые из бесчисленных отказов на инди-фестивали – их альбом никому не нравился. Она моталась по встречам и интервью. Молчали. Она не выдержала.
Что происходит, Саш? Ничего. Что? Ничего. Саш, мы почти не разговариваем.
Ну.
Ну, ты считаешь это нормально? Мне нормально. Ясно. А мне нет. Ну и ладно. Саш, блядь. Ты можешь нормально сказать, что происходит? Ничего. Ты задолбал меня! Что тебе не так? Что происходит?!
А что происходит? А то, блядь, что с момента, как у меня вышел фильм, ты ведёшь себя как мудак. Я? Ты. Я? Ты.
Ты охуела. Что? Ты. Охуела. Это ты охуел! Отстань от меня. Ты реально охуел!
Да ты не замечаешь, что ли, нихрена, Ксюш?! Я отстала, отъебись. Ты вообще другая теперь! Отъебись, Саш. Ты просто испортилась! Да пошёл ты нахуй! Ты даже не видишь, какая ты стала!
Я, блядь, счастливая, Саш, впервые в жизни довольная собой, а ты, видимо, этого пережить не можешь, завидуешь мне!
Ясно. Что тебе, блядь, ясно? Ничего. Я завидую, ясно, я такой вот мудак, сам тебя со всеми познакомил и завидую. Саш, я тебя ненавижу.
В то утро он улетел на Урал. Рейс задержали на час, в самолёте он успел поспать, уткнувшись лбом в шедевральные облака. По тому, как самолёт стал уходить из-под него, понял – посадка, уши заложило, он шевелил челюстью, глотал, но ушная боль нарастала, садились в дождь. Слышал, как бабушка объясняла плачущему внуку – терпи, ты взрослый парень. Садились бесконечно, будто пропустили землю, мелькали молнии вдоль
