Безутешная плоть - Цици Дангарембга
– Ладно, я знаю. Ты занимаешься своей деревней. Это на тебе. Я решаю с Амстердамом тут. Это на мне. В общем, для Амстердама ранчо – это ранчо. А деревня, ну, что-то другое, может, не такое интересное.
– Другое? – переспрашиваешь ты. – Мы как раз работаем над тем, чтобы было интересно.
– С нашей точки зрения, да, – успокаивает тебя Трейси. – Без вопросов. Настоящие экологические ценности, подлинные – просо, солома, парное молоко. Мы такого раньше не делали, нетронутая драгоценность. А они, понимаешь, имеют в виду другое, то, что, по их мнению, связано с деревней… ну, на нашей земле. Народные танцы… тоненькие набедренные повязки, голые… торсы.
Когда до тебя доходит, воздух в комнате наплывает на пол. Уличные птицы слетаются на жердочки. Листья перестают впитывать углекислый газ и вырабатывать кислород. Обнаженная мужская грудь в народном танце – обычное дело. Значит, Трейси имеет в виду женщин[58].
– Мм, Трейси, – возражает Педзи. – Такие штуки сейчас довольно чувствительны. Люди на ранчо… Нам надо что-то предпринять. Все все понимают. Но я думаю, будет лучше, если мы что-нибудь придумаем. Лучше, если никто ничего обнажать не будет.
Лицо Трейси заливает румянец. Она не смотрит ни на тебя, ни на Педзи.
– Бусы, – предлагает она. – Их у всех много.
Педзи хихикает и, повернувшись к тебе, шепчет:
– Эво, Королева деревни.
Трейси сердится на Королеву гетто.
– Неужели вы не понимаете? – огрызается она. – Ничего смешного тут нет, ни для тебя, ни для тебя. Пожалуйста, зарубите себе на носу. Выбора у нас нет. Мы должны это сделать.
Ты даешь понять, что у тебя есть одна идея и ты придумаешь, как ее обстряпать. Запрещая себе волноваться, ты думаешь о том, как совладать с произошедшими переменами и остаться на подъеме.
* * *Когда ты через несколько часов приезжаешь домой, Ба-Табита уже слоняется у въезда, чтобы открыть ворота и запереть их за твоей машиной.
Ма-Табита мнется на кухне у плиты.
– Ма-Табита… – начинаешь ты, потому что не давала указаний готовить еду и хочешь побыть одна.
– Вас там ждут, – перебивает Ма-Табита.
Она перестает помешивать в кастрюле, взгляд у нее настороженный.
– Ждут? Кто? – спрашиваешь ты.
– Я сказала, что вы уехали в Мутаре, но они хотели подождать. Я сказала, что вас нет, но они сказали, что знают. И тогда я решила что-нибудь приготовить, потому что видела, что они меня не слушают. – Она шепчет так тихо, что ты ее почти не слышишь. – Я знаю таких женщин. И я подумала, они пришли сюда не для того, чтобы услышать мое «нет», так что позвольте мне приготовить на всех.
– Тамбудзай, – раздается энергичный голос из гостиной. – Иди сюда, поздоровайся с нами. Что ты расспрашиваешь Маму[59] на кухне? Если тебе интересно, иди сюда.
Воодушевление, которое ты испытывала, когда писала проект, и которое удерживала так долго, вытекает из тебя. По шее ползет муравей. Еще десятки на макушке. Ты глубоко дышишь, отгоняя желание их стряхнуть. Они приходили к тебе так часто, что ты знаешь: их там нет. Сказав Ма-Табите, что все в порядке, ты набираешься храбрости и идешь в гостиную.
Обнимаешь тетю.
– Мауйя, Майнини! Добро пожаловать, Кири, – машинально говоришь ты. – Как хорошо, что вы приехали, добро пожаловать. Как поживают Ньяша и мой двоюродный зять, Майнини? Кири, как твоя тетя, Май Маньянга?
Муравей бежит вниз по руке и у локтя исчезает. Ты опускаешься в любимое кожаное кресло.
– Ах, Майнини Люсия и Майнини Кири, не думала, что это когда-нибудь случится. Никогда не думала, что доживу до такой радости: вы обе сидите у меня в гостиной. Правда, в голову не приходило, – слышишь ты собственную болтовню. Кажется, ты справляешься и поэтому стараешься придать голосу больше бодрости. – Но вот я приехала, и вы приехали. Расскажите же, как дела?
– Принеси соболезнования, – велит Майнини.
Кристина втягивает носом сопли, после чего опять принимает бесстрастный вид.
– Как скверно, как скверно, – бормочешь ты. – Мне очень жаль. Что случилось, васикана?
– Тетя. Ее история всегда про кровь, – подает голос Кристина.
– Не может быть! – восклицаешь ты. Теперь ты уже хочешь услышать историю, хочешь порадоваться, что не вышла замуж за Маньянг. – Молодые люди. Сыновья своего отца. Зайти так далеко, ничто их не может удержать, ничто.
Люсия и Кристина переглядываются.
– Ах, о мальчишках можно много чего порассказать, но мы не из-за них пришли, – заявляет Кристина.
– Но вы сказали «кровь»? – уточняешь ты, отмечая, что муравьи исчезли. Ты напряжена, но по тебе больше никто не ползает.
– Расскажи ей, и покончим, – велит Люсия.
Кристина начинает рассказывать, и оказывается, что кровь, которая так долго текла, а течь не должна бы, действительно была кровь вдовы Маньянги, но не снаружи, а внутри.
– Помнишь, я говорила тебе, Тамбудзай? – продолжает Кири. – Даже в первый раз была не просто кровь из тетиных вен. Мальчики, когда начали резать друг друга бутылками, знали, что она еще и из ее лона.
Входит Ма-Табита и просит разрешения подать на стол.
Ты спрашиваешь, могут ли кастрюли постоять на плите еще десять минут.
Экономка великодушно соглашается, не высчитывая, сколько уйдет на мытье посуды сверх рабочего времени, еда может подождать.
– Вот почему они все время ругались, – продолжает Кристина, высоко поднимая плечи к самым ушам и засовывая руки под мышки. – Они знали, что кровотечение не оставит в тете ничего живого. Игнор даже делал вид, будто помогает матери уберечь дом от остальных, чтобы придержать все для себя. Иногда я спрашиваю себя, не забыли ли люди, сколько народу ушло воевать. Потому что, если не забыли – эти люди в этой стране, – то что с ними творится? Почему они так глупы? Неужели они
