Федор Сологуб - Том 4. Творимая легенда
Филиппо Меччио задумался и не услышал легкого на песке аллеи шелеста шагов королевы Ортруды и Афры. Они вошли в павильон обе, тихие, и глубокий, золотой голос Афры назвал негромко его имя. Филиппо Меччио встал. Афра представила его королеве и ушла.
Королева Ортруда и Филиппо Меччио остались одни. Привычным движением тонкой руки королева Ортруда указала Филиппу Меччио легкий белый стул у окна и сама села недалеко. Было легкое замешательство. Ни Ортруда, ни Филиппо Меччио не нашли сразу, что сказать, и молча смотрели друг на друга. Наконец королева Ортруда сказала:
— Я хотела вас видеть, господин Меччио, или, вернее, слышать.
Филиппо Меччио молча поклонился. Королева Ортруда продолжала:
— Я бы хотела услышать от вас, господин Меччио, что побуждает вас действовать так непримиримо и так враждебно относиться к современному строю. Я надеюсь, что вы будете со мною совершенно откровенны.
Филиппо Меччио сказал с обычною своею уверенностью:
— Мне легко будет оправдать надежду вашего величества, — я никогда не говорю иначе как откровенно.
Королева Ортруда улыбнулась и сказала:
— Я вас слушаю, господин Меччио. Если вы будете говорить мне так же откровенно, как вы говорите вашим обычным, восторженным слушательницам, то и я, как любая из них, так же внимательно выслушаю вас. Хотя, может быть, и не решусь аплодировать.
Филиппо Меччио говорил долго. Сегодня он был особенно красноречив, но хотя он и старался здесь отрешиться от приемов митингового оратора, это ему плохо удавалось, и его пафос казался иногда излишним в этих красивых стенах, расписанных легкими фресками, перед этою спокойно-внимательною женщиною, привыкшею к бесстрастному обсуждению государственных вопросов.
Наконец Филиппо Меччио замолчал. Королева Ортруда задумалась. Спросила:
— Вы хотите республики?
Филиппо Меччио спокойно отвечал:
— Да, государыня.
Королева Ортруда спросила:
— Разве для народа не все равно, какая форма правления в государстве?
И так же спокойно ответил Филиппо Меччио:
— Не совсем все равно.
Королева Ортруда говорила:
— Мне кажется, что вы, господин Меччио, очень ошибаетесь в самом основном. Вы соединяете социализм с республикою и с революциею. Но ведь социализм есть результат чисто хозяйственных явлений.
Филиппо Меччио сказал:
— Мы сделаем из республики предисловие к социалистическому строю.
— Вы думаете, — спросила королева Ортруда, — что завоевание республики может улучшить жизненное положение пролетариата?
Филиппо Меччио отвечал:
— Конечно, нет. Но республика даст более удобную почву для завоевания социального строя, и вот почему.
Филиппо Меччио аргументировал долго и остроумно. Королева Ортруда выслушала его внимательно. Улыбнулась. Аргументы слабые, как и все другие аргументы! Она сказала решительно:
— А я вам все-таки говорю, господин Меччио, — не учреждайте республики. Это ни к чему не приведет. Никакие написанные на бумаге права не придадут силы слабому.
Филиппо Меччио возразил:
— Мы хотим повторить опыт, который в других странах бывал иногда удачен. Богатые чужим опытом, мы постараемся избежать чужих ошибок.
Королева Ортруда сказала:
— Вы знаете сами, господин Меччио, что во многих случаях республика бывает только замаскированною монархиею.
Филиппо Меччио спокойно ответил:
— Мы позаботимся о том, чтобы этого не было.
Королева Ортруда говорила:
— В лучшем случае это будет рабская зависимость немногих сильных, которые часто правы, от большинства слабых, которое почти всегда ошибается.
— Это все-таки лучше, — возразил Филиппо Меччио, — чем рабская зависимость большинства, у которого свои интересы в единении масс, от немногих, интерес которых в господстве над массами.
— Интерес всякого человека в господстве, — сказала королева Ортруда. — Но господствуют только сильные. Они и законы дают, и права устанавливают. Только в силе — основание всякого права. Если великодушие сильных наделит слабого правами, как он сможет этими правами воспользоваться?
— Что же делать слабым? — спросил Филиппо Меччио.
— Умирать, — тихо ответила королева Ортруда.
Она помолчала немного и продолжала:
— Я скоро умру. Престол мой будет праздным. Изберите опять короля, человека, не рожденного царствовать, но достойного этой доли. Изберите гения, поэта, — из иной, далекой страны, — хоть из Америки или из России.
Филиппо Меччио спокойно возразил:
— Мы предпочтем республику.
Долго еще они говорили. О разном. Королева Ортруда упомянула имя Карла Реймерса. Филиппо Меччио спокойно сказал:
— Карл Реймерс обманывает вас, государыня. Как и многие другие.
Чувство, похожее на мгновенный испуг, охватило королеву Ортруду. Она спросила:
— А вы знакомы с Карлом Реймерсом?
— Да, мы с ним встречаемся иногда, — сказал Филиппо Меччио.
И многое рассказывал он о Карле Реймерсе. Из его холодных, спокойных слов перед королевою Ортрудою открывалось холодное, расчетливое честолюбие Карла Реймерса. Грустные глаза ее наполнились слезами. Она сказала:
— В сущности, господин Меччио, вы не открыли мне ничего такого, чего бы я не знала раньше. В некоторых случаях он меня обманывал, вы говорите? А кто же не обманывал нас, царствующих? Так было во все времена.
Смерть была в сердце королевы Ортруды, — улыбка на ее лице.
Филиппо Меччио был тронут задушевною грустью ее слов. Королева Ортруда протянула ему руку и сказала:
— Прощайте, господин Меччио. Я очень благодарна вам за то искусство и за ту откровенность, с которыми вы изложили мне ваши мысли. Мы враждуем внешне, как поставленные вы там и я здесь. Но, как люди, мы можем смотреть друг на друга без злобы. И о вас я сохраню приятные воспоминания. Я рада, что моя милая Афра любит вас. Возьмите от меня эту розу, — я знаю от Афры, что вы любите цветы.
Филиппо Меччио был очарован и тронут. Королева Ортруда простилась с ним и ушла. Он один возвращался по вечереющим аллеям. Королевский сад теперь казался ему прекрасным, и в просторах этого сада таилась для него величавая, торжественная грусть.
Филиппо Меччио не зашел к Афре. Он вышел на улицу, — и вдруг его настроения переменились. Словно кто-то беспощадный вылил из его души, как из широкой чаши, сладостный напиток очарования и заменил его холодною водою трезвых мыслей.
Пальмские улицы были веселы и шумны, как всегда. На широких бульварах, нарядные и бедно одетые, все казались радостными. Уличные легкие столики кафе были заняты смеющимися господами и щебечущими дамами. Никто не думал о вулкане на далеком острове, о вулкане, дым которого делал небо золотисто-синим. Никто не грустил об убитых. Никому не вспоминались пожары далеких деревень, насилия над беззащитными, слезы и вопли жен и дев и лес виселиц. Эти люди забыли свое вчера и не знали своего завтра.
Филиппо Меччио почувствовал, как умирает в его душе очарование сладких Ортрудиных улыбок. Он думал:
«Между ними и нами слишком широкая разверзлась бездна, и трупы погибших исчезли в ней бесследно. Нет мира между ними и нами и никогда не будет. Если же они, в минуты сентиментального размягчения, заговорят о примирении, — что ж! мы воспользуемся этим только для того, чтобы выиграть время. А время за нас».
В тот же вечер королева Ортруда пригласила Карла Реймерса. То была их последняя беседа.
— Я перестала вам верить, господин Реймерс, — холодно сказала королева Ортруда.
Отчаяние Карла Реймерса не тронуло Ортруду. Разлука была решена.
В сердце своем чувствовала королева Ортруда, что умерла ее любовь к Карлу Реймерсу, — что и не было этой любви, что это был только призрак любви. Все в жизни королевы Ортруды стало призрачно и мглисто, все окуталось в облак дымный, все пеплом развеялось. И только в тихих чертогах Араминты была прохлада, и утешающая тень, и голубая мечта о далекой, счастливой Елисавете.
Глава пятьдесят восьмая
Скоро нежная графиня Имогена Мелладо принцу Танкреду наскучила. Письма его к Имогене с острова Кабреры были нежны, но кратки. Вернувшись в Пальму, принц Танкред посещал Имогену все реже и наконец оставил ее совсем.
Имогена неутешно тосковала. Она все боялась чего-то и плакала. Не смела никому открыть своего горя. Догадывалась, что отец знает. Но он молчал и был печален, и это еще более угнетало Имогену.
В это время внезапно вернулся из Парижа, взяв отпуск на два месяца, жених Имогены, молодой Мануель Парладе-и-Ередиа. Он приехал раньше, чем его ждали дома и у Мелладо.
В Париже Мануель Парладе получил несколько безыменных писем из Пальмы. В них сообщалось, в выражениях откровенных и грубых, что Имогена полюбила принца Танкреда, что принц Танкред часто посещает ее и что об их связи уже знает вся Пальма.
