Константин Станюкович - Том 8. Похождения одного матроса
— Нет, Смит, не хочу. А дело мое: справка о Дэке-Макдональде. Не можете ли вы сообщить мне о нем чего-нибудь?
— Могу. Но прежде позвольте спросить: вы от себя наводите справки?
— От себя.
— Слово Билля?
— Честное слово.
— Но какое вам дело до Дэка?
— Он оказал мне услугу после того, как я хотел его вздернуть на виселицу.
— Слышал, слышал. Я тоже обо всем осведомлен, хоть и не езжу, как вы, по большой дороге, а сижу в своей берлоге; и что Дэк укокошил своего приятеля, знаю. Мое дело такое, что я все должен знать, обо всем догадываться и… и молчать. Но вам по старинной дружбе, Билль, могу сообщить, что Дэк-Макдональд жив и здоров и находится в надежных руках. В очень надежных! — значительно прибавил Смит.
— Охотно верю… Особенно если он в ваших, Смит! — сказал в виде комплимента Старый Билль.
И от его зоркого взгляда не укрылось, что при этих случайно сказанных им словах по лицу Смита мгновенно пробежала словно бы судорога, искривив его губы и вздернув щеку.
Но через мгновение оно было по-прежнему добродушно и спокойно, и голос Смита не обличал ни малейшего волнения, когда он сказал:
— Я этим не занимаюсь, Билль. Я иногда принимаю на хранение вещи, но не людей.
— Я в этом и не сомневаюсь, Смит! — поспешил согласиться Билль, чтоб усыпить подозрения старого осторожного и опасного мошенника. — Я хотел только сказать вам комплимент.
— Благодарю. Так повторяю вам, что Макдональд в хороших руках и в укромном месте, в некотором расстоянии от Фриски. Его хорошо кормят, хорошо поят, записывая, разумеется, все это в счет, и только не выпускают из его временного помещения. А если бы он не был так упрям, то давно мог бы разгуливать по Монгомерри-стрит от четырех до шести дня.
— В чем же его упрямство, Смит?
— Он решительно отказывается написать своему богачу дяде Макдональд и К° и своей почтенной матушке, миссис Макдональд, чтобы ему прислали десять тысяч долларов за выкуп… Кажется, с него не запросили… Как вы полагаете, Билль, а? — деловым тоном спросил Смит и К°. — Они было хотели запросить двадцать тысяч, но я отсоветовал. Надо дела вести по чести. Это мое правило! Дэк больше десяти тысяч не стоит.
— Положим. Но он и в эту сумму не согласен себя оценить. Отказывается, как видите, писать родным… Поймите, Смит, что ему это затруднительно.
— Вполне понимаю, Билль, вполне понимаю, что для молодца, решившего переменить образ жизни и вместо Дэка называться снова Макдональдом, это вопрос деликатный… И они… вы понимаете, кого я подразумеваю, Билль?
— Вполне, Смит. Продолжайте.
— Так они, говорю, хотели облегчить молодому человеку выход из неприятного положения — непосредственно обращаться к дяде, с которым он не в особенных ладах, и в особенности к матери, которая и так ухлопала значительную часть состояния на уплату долгов сынка… Они написали три самых убедительных письма в «собственные руки» Макдональда и К°…
Билль вспомнил, как дядя отозвался полным неведением о племяннике, и проговорил:
— И получили, разумеется, отказ!
— Хуже. Ни на одно из писем не получено ответа. Большой мерзавец, по правде сказать, этот Макдональд и К°. Племянник случайно попался в беду, а дядя и ухом не ведет. Я замечаю, Билль, что ныне родственные чувства становятся слабей, чем были в наше время… Прежде, помните ли, если захватишь молодчика, у которого есть папа или мама или даже дядя или тетя со средствами, то дельце по первому же извещению кончалось, — деньги уплачивались, и все три стороны были довольны… А нынче, когда находятся молодчики, которые входят в стачку с агентами, чтоб выудить денег у родителей под видом выкупа, — куда труднее получать заработанные деньги.
— Дэк знает, что дяде его писали?
— Разумеется. Они даже показывали ему письма, прежде чем их отсылать, и вообще ведут себя вполне корректно относительно пленника.
— И что ж он?
— Обрадовался, что дядя отказал.
— А они?
— Они поставили на вид Дэку, что долго ждать не намерены, и объявили, что Дэк по сущей справедливости должен сам написать дяде и матери…
— Он отказался, конечно?
— Отказался… Тогда они предложили ему еще двухнедельный срок для обдумывания своего положения. И если к четвергу, — сегодня у нас вторник, Билль, — Дэк не одумается и не напишет дяде и матери, то они вынуждены будут сами написать, как это ни прискорбно, и дяде и матери письма, в которых расскажут кое-какие не особенно приятные для молодого человека сведения о его прежней жизни: о том, как он был агентом, как убил товарища, — одним словом, легонькую биографию… Положим, это крайняя мера, но ведь надо же сломать упорство молодого человека… И наконец надо же получить и им за стол и квартиру! — прибавил Смит.
— Но послушайте, Смит, ведь такое письмо может убить мать! — воскликнул Билль, употребляя усилия, чтобы скрыть свое негодование.
— Так кто же мешает ему написать в таком случае письма? А между тем он до сих пор и не думает писать. И в ответ на ультиматум объявил знаете ли что?
— Что?
— Что если осмелятся написать его матери, то он размозжит себе голову.
— Он сдержит слово! — угрюмо проговорил Билль.
— Тем хуже для него! — промолвил Смит.
— Но если я попрошу за него вас, Смит… Если я, положим, внесу три тысячи долларов, — это все мои сбережения, Смит, — вы в свою очередь попросите их, чтобы Дэка выпустили?
— Я, Билль, охотно бы согласился, но они едва ли… Они рассчитывают, что Дэк в последнюю минуту сдастся и напишет письма… Вдобавок они и очень злы на него.
— За то, что он помешал напасть на моих пассажиров?
— Да, Билль. Ему не следовало бы впутываться в это дело, как бывшему агенту. Не следовало! — повторил Смит.
— И при этом не следовало иметь дядю банкира?
— Пожалуй, Билль. Это был приятный сюрприз даже и для меня. И я не знал, что этот Дэк — наследник скаредного банкира и называется Макдональдом. Он был очень скрытен, Билль.
— Так, значит, Смит, вы ничего не можете сделать?
— К сожалению, не могу даже и для вас, Билль. Они не согласятся… Все, что по старой дружбе я сделаю для вас, Билль, это то, что я откажусь от своего комиссионного процента по этому делу. Сходите к банкиру или к мистрис Макдональд, если найдете это более удобным, и попросите их послать по адресу, который я вам сообщу, десять тысяч, и дело будет в шляпе. Завтра же Макдональд явится благодарить и вас и этого олуха русского… Чайка, который своими проповедями совсем сбил с толку Дэка…
— Спасибо, Смит, за сбавку. Я последую вашему совету! — мрачно проговорил Билль.
— Вот и видно умного человека, Билль.
— Я пойду к мистрис Макдональд и посоветую ей обратиться к брату, но прежде…
И Старый Билль был уже на ногах и держал в руке револьвер, направленный на Смита.
— Не шелохнитесь, Смит, если не хотите быть убитым… Вы знаете, я слово держу…
Смит смертельно побледнел. Лицо его исказилось бешенством.
— Ловко поддели, Билль… Сознаюсь, ловко! — проговорил он сдавленным голосом.
Билль тем временем вытащил левой рукой из кармана Смита револьвер и опустил его в карман своих штанов.
— А пока, Смит, покажите мне, куда вы запрятали Дэка. Ведите в ваши подвалы, где хранятся бочки с фруктами… Нет ли там хорошего помещения и для Дэка… И слушайте, Смит, что я вам скажу…
— Говорите: я поневоле должен вас слушать, так как не могу размозжить вам голову…
— Даю вам честное слово, что ни я, ни Дэк ни одной душе не скажем о том, что произошло, и не дадим знать полиции о том, какие у вас фрукты… Вы и без меня рано или поздно попадете на виселицу, и это не мое дело, Смит. Но знайте, что, если агенты или вы еще раз тронете Дэка, то ваши фрукты будут накрыты и сами вы будете на виселице скорее, чем ожидаете… А теперь показывайте дорогу в ваши склады и не забывайте, что я пускаю пули без промаха… Дэк у вас… Я знаю! Ведите к нему, Смит… и не шумите, чтобы не возбудить подозрения вашего Сама.
— Козыри ваши. Я принимаю условия… Вы одурачили меня, Билль. На кой только дьявол вы предлагали три тысячи?
— И дал бы их!
— Тогда вы бы были дурак, давши их, если могли выкупить Дэка даром. Идите за мной! Да не спустите нечаянно курка, Билль. А то вам придется вспоминать убийство старика к убийству ребенка… А это поведет к бессоннице такого защитника обиженных, каким вы стали…
— Будьте спокойны, Смит. Я осторожен не менее вас, когда надо.
— А я оказался неосторожным, принявши вас. Сам был догадливее меня.
Смит между тем открыл едва заметные двери и прошел в следующую небольшую комнату, которая была спальней. Из спальни он вышел в коридор и по крутой лестнице спустился в полутемный подвал, заставленный бочками.
