Звезды смотрят вниз - Арчибальд Джозеф Кронин
Артур вдруг сделал наблюдение, что отец смакует эти потери, это убийство четырех тысяч человек, с какой-то своеобразной, бессознательной жадностью. По его телу прошла легкая дрожь.
– Да, громадное количество, – сказал он вслух ненатуральным тоном, – четыре тысячи человек! Почти в сорок раз больше, чем погибло у нас в «Нептуне».
Мертвая тишина. Баррас опустил газету, впился глазами в Артура и наконец сказал, повысив голос:
– Со странной меркой ты подходишь к вещам, если способен одинаковым тоном говорить о нашей неприятности в шахте – и об этом. Если ты не перестанешь вечно думать о том, что прошло и позабыто, ты превратишься в настоящего маньяка. Надо взять себя в руки. Неужели ты не сознаешь, что на наших глазах происходит народное бедствие? – Он нахмурил брови и снова углубился в газету.
Новая пауза. Артур с трудом доел завтрак и сразу же ушел к себе наверх. Он сел на край кровати и уныло смотрел в окно.
Что такое с ним делается? Несомненно, отец сказал правду: он становится маньяком, настоящим маньяком, и не может с этим бороться. Сто пять человек погибло в шахтах «Нептуна». И он не может забыть о них. Эти люди жили в его сознании, были всегда с ним – во время еды, прогулки, работы. Они являлись ему во сне.
Забыть о них было невозможно. Вся эта «резня», как выражался его отец, эта страшная резня, убийство тысяч людей бомбами, пулями, гранатами, шрапнелью – все, казалось, только усугубляло и заостряло его болезненное копание в себе. Война сама по себе для него не существовала. Она была лишь эхом, мощным отголоском несчастья в «Нептуне». Это был одновременно и новый ужас, и повторение старого. Жертвы войны были и жертвами копей. Война была как бы катастрофой в «Нептуне», увеличенной в гигантском масштабе: то первое наводнение разливалось могучим потоком, ширилась трясина, в которой тонула высокая идея о драгоценности человеческой жизни.
Артур беспокойно зашевелился. С недавнего времени его пугали собственные мысли. Его мозг представлялся ему хрупким стеклянным сосудом, в котором эти страшные мысли мешались и бурлили, подобно химическим веществам, способным соединиться и вызвать внезапный взрыв. Он чувствовал, что не может помешать этим бурным реакциям.
Больше всего пугало Артура его новое отношение к отцу. Он любил отца с детства, любил и преклонялся перед ним. А теперь он все чаще и чаще ловил себя на том, что следит за отцом, критикует его, внимательно наблюдает и нанизывает одно наблюдение на другое, как сыщик, который шпионил бы за Богом. Всей душой хотел бы он прекратить это кощунственное шпионство, но не мог: перемена в отце делала это невозможным. Он знал, что отец переменился. Знал – и это его пугало.
Долго сидел он на кровати, размышляя. Потом лег и закрыл глаза. Он вдруг почувствовал усталость, потребность уснуть.
Проснулся поздно. Припомнил все, вздохнул и, встав, начал переодеваться.
В шесть часов он сошел вниз. Отец уже ждал его в передней. Когда Артур подошел к нему, Баррас многозначительно посмотрел на часы: в последнее время он усвоил привычку часто, щелкая крышкой, открывать часы и озабоченно хмурился, глядя на циферблат, как человек, которому время дорого.
Да, время, видимо, приобрело теперь новое значение для Барраса; казалось, он спешит использовать каждое мгновение.
– Я боялся, что ты опоздаешь. – И, не ожидая ответа, он пошел впереди Артура к автомобилю.
Когда они уселись в автомобиль и помчались в Тайнкасл, Артур чувствовал себя уже менее угнетенным. В конце концов, это ведь приятная поездка. Он целую вечность не видел Гетти и радовался тому, что увидит ее. Да и автомобиль оказался превосходным. Артур не мог остаться равнодушным к его упругому и ровному ходу. Баррас сидел выпрямившись, с довольным видом, словно ребенок, жадно рассматривающий новую игрушку.
Приехали в Тайнкасл. Улицы кишели людьми. Чувствовалось какое-то тревожное оживление, и это, видимо, было приятно Баррасу. Когда они подъехали к Центральной гостинице, старший швейцар открыл дверцу их машины с той торжественностью, которую швейцары всегда приберегают для дорогих автомобилей. Баррас кивнул ему. Швейцар низко поклонился.
Они вошли в зал, где собралось уже множество народа и царило такое же беспокойное оживление, как на улицах. Здесь было много мужчин в военной форме. Баррас одобрительно посматривал на них.
Гетти весело делала им знаки из угла, где она заняла место у камина, а Алан, ее брат, встал, когда подошли Баррас и Артур. Первым вопросом Барраса было:
– Где же ваш отец?
Алан усмехнулся. Он был очень эффектен в форме младшего лейтенанта и весело настроен, так как успел уже хлебнуть немного.
– У отца приступ его старой болезни, разлитие желчи. Он просит его извинить.
Баррас казался смущенным, лицо у него вытянулось.
Наступила выразительная пауза. Но Баррас быстро оправился и неопределенно улыбнулся Гетти. Через минуту все четверо пошли обедать. В ресторане Баррас, развертывая салфетку, обвел глазами комнату, полную людей. Большинство тех, кто веселился шумнее других, были в хаки. Баррас сказал:
– Как тут весело! Я несколько переутомился за последнее время. Приятно будет развлечься в такой обстановке.
– Вы, верно, рады, что все уладилось? – заметил Алан с многозначительным взглядом.
Баррас ответил коротко:
– Да.
– Это такие пакостники, – продолжал Алан. – Они бы и вам насолили, если бы имели возможность. Знаю я эту свинью Геддона. Ему платят за то, чтобы он поступал по-скотски, но он и без того, по природе своей, настоящий скот!
– Алан! – с недовольной гримаской запротестовала Гетти.
– Знаю, Гетти, знаю, – беспечно продолжал Алан. – Мне немало приходилось иметь дело с людьми. Не проглотишь их сам, так они тебя проглотят. Это самозащита.
Артур украдкой посмотрел на отца. Что-то похожее на прежнюю замороженность снова проступило сейчас на лице Барраса. С явным желанием переменить разговор он сказал:
– Ты уезжаешь в понедельник, Алан?
– Да.
– И доволен, конечно?
– Еще бы! – громко подтвердил Алан. – Это здорово приятно!
Подошел лакей с карточкой вин. Баррас взял у него карточку в красной обложке и долго раздумывал над ней. Впрочем, он занят был не столько выбором вина, сколько совещанием с самим собой. Наконец решение созрело.
– Полагаю, нам надо это отпраздновать. Почему не воспользоваться таким случаем?
Он заказал шампанское, и лакей с поклоном отошел.
Гетти обрадовалась. Она всегда немного побаивалась Барраса, его чопорность и холодная важность как-то отпугивали ее, но сегодня он удивил ее, выступив неожиданно в роли любезного хозяина. Она
