Призраки Дарвина - Ариэль Дорфман
Тут до меня дошло, что нет никакого смысла, чтобы схлопотать по роже и доставить такое удовольствие.
— И что с нами будет?
— Ну, по моим прикидкам, вы уже на пути домой. Но на каких условиях… потерпите, и все узнаете, мистер Фостер.
Я решил прислушаться к совету Виггинса и был вознагражден Кэм, более возбужденной, чем я когда-либо видел, — а это о многом говорило! — она сжала меня в объятиях в кабинете адмирала, а затем на полном серьезе закружила в танце и не остановилась, когда внезапно вошли Пибоди и Дауни. Кэм, казалось, смаковала изумление на их лицах, пока мы порхали по комнате.
Тут она поняла, что наш победный вальс провоцировал офицера, в руках которого все еще была наша судьба, остановилась и спросила:
— Итак, адмирал, когда мы уезжаем?
— Сейчас. Я человек слова.
Дауни был недоволен.
— Вопреки моей рекомендации. Я сказал ему, я просил адмирала… — и снова Дауни, казалось, говорил скорее с собой, чем с кем-либо в комнате, — разве можно быть уверенными, что это не временное затишье и завтра — или прямо сейчас — у пациента не будет рецидива? Пусть даже и не будет, но вы, Фицрой Фостер, по-прежнему ценный, незаменимый, уникальный. Не бесполезный. Нет, нет, нет. Если бы у меня был всего год, даже всего несколько месяцев на эксперименты с его телом, адмирал, мы могли бы исследовать, какие жизненно важные функции меняются. Ну хоть месяц, адмирал.
Пибоди покачал головой:
— Вы обещали доказательство и не смогли его предоставить. Я пообещал, что отпущу их, если таких доказательств не будет, и сдержу свое слово.
— Послушайте, послушайте, — сбивчиво заговорил Дауни. — Я понял, что случилось, понял. Я переборщил. Я виноват в том, что напугал его до безумия, — он ткнул в меня пальцем, — загнав в почти смертельный опыт. Вы знаете, что такое война, адмирал, когда вас обстреливают, когда кто-то нападает вас с ножом; вы знаете, что делает тело, чтобы выжить, как миндалевидное тело мозга реагирует автоматически. Если бы он был в одиночестве, как моя бедная дочь, он мог бы покончить с собой, чтобы убить мародера, сидящего внутри. Вы видели его лицо, вы видели, как он молился о смерти. Не так ли, Фицрой, не так ли?
— Так, — ответил я, хотя Кэм и цыкала на меня. Я пожалел Дауни. Я стал мягче, поскольку узнал, что месть разрушает нас, вот чему Генри научил меня перед отбытием. Да, мне действительно было жалко этого сукина сына Дауни. Он просто не понял и никогда не поймет. Он не мог взять в толк, что исчезновение Генри нельзя свести к железным законам биологии, химии и физики. Он никогда бы не поверил, что далекая церемония на затерянном острове на южном конце света, захоронение фотографий, может как-то повлиять на происходящее на другом острове за тысячи миль от него. Он не верил, что у Генри — или Крао, или Ота Бенга, или даже слонихи Топси — есть свобода выбора, когда они появляются, где и почему. Я сказал Дауни «да», потому что чувствовал: ему нужно какое-то утешение, ему нужно найти научное объяснение, иначе он сойдет с ума и я буду нести ответственность, мне придется взять на себя вину за его потемневшие глаза на всю оставшуюся жизнь.
— Вот видите, адмирал! — воскликнул Дауни. — Он был под круглосуточной охраной и не мог покончить с собой, как моя девочка. Вместо этого его клетки ускорились, а затем стерли все визуальные следы этого злоумышленника из его памяти и кожи, что привело к тотальной атаке на вражеский вирус. Разве вы не видите, адмирал, если мы оставим его, сможем бороться с этой чумой, найти вакцину, прежде чем болезнь ударит по нам снова. Потому что это чудовище ждет где-то там, где они все ждут, чтобы уничтожить нашу цивилизацию, разве вы не понимаете, что другого выхода нет?
— Это какая-то неправильная наука, адмирал, — перебила его Кэм. — У моего мужа никогда не было никаких проявлений. Последние фото доказывают, насколько он нормальный, прямо скука. И даже если бы мы признали — а мы этого не делаем, нет никаких доказательств, ни одной существенной улики, которая выдержала бы проверку в американском суде или лаборатории, — что у него когда-то был намек на эту болезнь, то теперь она явно изничтожена. Он такой же, как и любой другой человек.
Дауни повернулся ко мне.
— Останься, — взмолился он. — Я не могу потерять тебя, мой мальчик. Не могу снова потерять.
— Что скажете, мистер Фостер? — спросил Пибоди. — Если доктор Дауни прав, то вы спасаете от пандемии своих детей и внуков. Не хотите ли вы пожертвовать неделю своего времени, чтобы принести пользу общему делу?
— Думаю, дело и без меня не пропадет, — ответил я. — А я очень устал.
— А ваша жена? Теперь, когда она не боится за ваше будущее, может быть, она присоединится к нам?
— А вы продолжите работу? — с неподдельным интересом спросила Кэм.
— Конечно. Пентагон расследовал эту вспышку до того, как доктор Дауни был назначен главой группы. Эта инициатива остается одним из наших приоритетов.
— Думаю, — сказала Кэм, — я лучше вернусь к работе над лекарством от рака. Я придумывала другой подход к лечению, менее агрессивный. Фактически, я упомянула об этом господину Кларку, генеральному директору «Фарма2001», и он предложил связаться с ним, если мне понадобится предварительное финансирование.
— Только через мой труп, — буркнул Дауни. — И вы не покинете базу, пока не выполните определенные условия.
Он быстро изложил их. Мы должны были подписать имеющий обязательную силу документ, в котором говорилось, что любое разоблачение исследования, в котором участвовали доктор Дауни и его сотрудники, или нашего опыта, начиная с высадки ВМС на борт «Южного Креста», будет считаться нарушением Закона о шпионаже 1917 года, а виновным грозит немедленное тюремное заключение. Во-вторых, господин Фицрой Фостер согласился, чтобы его фотографировали один раз в неделю эмиссары по выбору Пентагона. В-третьих, если у пациента произойдет рецидив, его незамедлительно доставят в лечебное учреждение, определенное Центром по контролю за заболеваниями.
Как только мы с Кэм охотно подписали документ, Дауни схватил бумаги и торжествующе потряс ими в воздухе.
— Потому что он вернется, вы ведь знаете?! — воскликнул он. — И когда у вас случится рецидив, выхода не будет.
Он пытался последовать за нами, когда мы покидали комнату, но Пибоди, похоже, хватило событий за день, и он захлопнул дверь прямо перед его носом.
— Куда теперь? — спросил Пибоди, провожая нас к ожидавшему снаружи джипу. — Что дальше?
Этот,
