Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
– …кувырок назад, медленно, позвонок за позвонком – и возвращаемся в вертикальное положение, – командовала Алина. – А теперь, прежде чем мы разойдемся, заключительное слово предоставляется вашему режиссеру.
– Начинается, – сказал Алекс.
– Эпохальная речь, – сказал Джордж.
– Мощный выплеск эмоций, – сказала Хелен.
– Тише, вы! – сказал Майлз.
Естественно, в центре круга возник Айвор:
– Нас ждет, так сказать, уникальное событие. Три недели назад я думал: никакому спектаклю не бывать. Элементарной базы нет, никто никого не слушает, общение не складывается – пустая трата времени. Но вы работали засучив рукава; трудились с напряжением сил, с напряжением всех душевных и физических сил, и сумели открыть в себе, не побоюсь этого слова, необходимый потенциал для, так сказать, великого свершения, при виде которого сам Шекспир мог бы подумать: вот-вот, именно это я и хотел сказать. Предстоящая неделя будет посвящена решению узкоспециальных вопросов, которые утрясаются не быстро, порой скучно и весьма тяжело. Я помню, что для некоторых из вас эта неделя станет чрезвычайно важной: вы получите результаты выпускных экзаменов, поэтому в понедельник у нас будет короткий день, чтобы улеглись все тревоги.
Я вообще собирался от этого устраниться. Я собирался поваляться в постели, накрыв голову подушкой.
– Но за эти дни здесь вырастут трибуны, и нам останется их только украсить. Во вторник и, возможно, в среду – технический прогон, в четверг – генеральная репетиция, а потом… наш выход! Билеты еще есть, так что приглашайте тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, одноклассников. Я уверен: они увидят нечто… – Айвор зажал рот костяшками пальцев – надо понимать, сдерживал эмоции, – поистине. Выдающееся. А теперь… по домам!
Но мы не расходились.
– В паб? – предложила Хелен.
– Это ты репетируешь свои реплики? – спросил Алекс.
– А что, в паб – очень даже неплохо, – сказала Фран; паб входил составной частью в наши с ней планы. – Только мы на велосипедах.
– На велосипедах. Физкультурники.
– А что такого? – не смутилась Фран.
– Чур, едем попарно, – заявила Хелен.
– «Едем попарно»? – переспросил Алекс. – Это как? Никто так не говорит – «едем попарно». Это называется «тандемом».
– Только что придумал?
– Нет, тандемом, – заспорила Фран. – Именно так и говорится.
– Наверно, это у вас в Четсборне так говорится, – бросила Хелен.
– В принципе, у нас получится как бы велорикша, – не выдержал я.
– Не «как бы», а буквально, – подтвердила Фран.
– Ехать по двое тяжеловато будет: слишком большой вес.
– Вот спасибо, Чарли, – обиделась Хелен.
– Да нет, это ко всем относится.
– Ну и что: нам же под горку, – напомнила Фран.
И вот перед узкой тропой, сбегающей по склону, мы вчетвером, как циркачи, заняли исходные позиции: Фран и я – сидя, каждый на седле своего велосипеда, а Хелен и Алекс – впереди, стоя на педалях.
Подходя сзади, Алекс обратил внимание на мой рюкзак: «Ого, как навьючился! Из дому, что ли, сбежал?», а у меня на языке вертелось: «Эти выходные, вплоть до понедельника, я проведу с Фран, причем наедине. У нас будет секс», но мы уже с бешеной скоростью неслись вниз: случись нам наехать на упавшую ветку или оказаться перед встречной машиной – все, мы трупы. Совсем чуть-чуть не дотянувшие до интимной близости.
– Я умирать не собираюсь! – только и сказал я вслух. – Еще не время.
– Погнали! – крикнул Алекс, и мы рванули вперед, гогоча и улюлюкая; все, кто начал спуск раньше нас, бросились врассыпную.
– До встречи в «Удильщике»! – прокричала им Хелен. – Если выживем!
Последний отрезок пути, по ровной местности, мы прошли пешком; остальные присоединились к нам в саду перед пабом. Чтобы не вызывать подозрений, мы с Фран старательно избегали друг друга. Она болтала с Полли, мало-помалу вытягивая нужные нам разведданные, а я сидел и слушал перепалку Джорджа с Майлзом.
Но при этом исподволь поглядывал на часы: минутная стрелка ползла невыносимо медленно. «И день тосклив, как накануне празднеств, / Когда обновка сшита, а надеть / Не велено еще…»
В этой пьесе сплошь и рядом сквозило предвосхищение, ожидание, во всем просматривались грядущие рассветы и закаты, дни и минуты; в другую эпоху главные герои не просто поглядывали бы на свои наручные часы, но еще и стучали бы по стеклу циферблата, поторапливая время.
Учись я, как люди, в колледже, мне сейчас было бы впору писать эссе «Время и вожделение в пьесе „Ромео и Джульетта“: из личного опыта».
Я вновь посмотрел на часы. Полноценный секс. Конечно же, было бы наивно думать, что до той поры мы не позволяли себе никаких интимных ласк, но сейчас нам светила полная близость, которая сродни полной мощности, полному залу или полному английскому завтраку: это предел, дальше уже некуда, и остается лишь ожидать повторения.
Весь вечер я тайком сверялся с часами, и ровно в восемь, по предварительному сговору, мы распрощались с остальными.
Через минуту, внутренне улыбаясь, мы уже выскочили за дверь. Возле конкурирующей бензоколонки я остановился купить упаковку льда (чего никогда прежде не делал: обилие льда казалось мне уделом миллионеров), запихнул ее в рюкзак поверх всего содержимого и очень скоро, налегая на педали, чтобы преодолеть подъем к усадьбе Фоли, почувствовал, как лед холодит мне загривок и тает. У входа мы спешились, огляделись, как разведчики в тылу врага, и спрятали велосипеды за высокой каменной стеной, окружавшей территорию усадьбы.
Дальше мы шли уже на закате, причем лесом, чтобы нас не засекли Бернард и Полли, когда будут возвращаться из паба.
– Завтра у них встреча с друзьями в Лондоне, – сообщила Фран, – а вечером – театр. Вернутся поздно и в воскресенье целый день тоже не будут отсвечивать…
Выходя из леса на подъездную дорогу, мы услышали рев их старого «мерседеса» и нырнули в кусты, словно заигравшиеся в войнушку дети. Чтобы открыть деревянные ворота, из машины вышел Бернард, трезвый как стеклышко и безупречно осанистый – ни дать ни взять вышколенный шофер на службе у благородного семейства; Полли, безвольно запрокинув голову, дремала на пассажирском месте.
– Можно было спросить у нее разрешения, – прошептал я.
– Так интереснее, – ответила Фран и накрыла мне рот поцелуем в каких-то трех метрах от Бернарда; как только машина скрылась из виду, мы перелезли через вторую, низкую, стену и двинулись к сторожке.
Ключ по-прежнему лежал на притолоке, Фран вставила его в замочную скважину и медленно повернула. Дверь тихонько скрипнула, как будто это было продуманное звуковое сопровождение.
Сдается мне, нам обоим втайне хотелось чуда: чтобы за порогом нас встретил мягко освещенный номер отеля, но в угасающих лучах заката эта хибара, унылая, пыльная и обшарпанная, смахивала скорее на давно
