Штормовое предупреждение - Чжу Шаньпо
Чай Хэ разозлили его слова, и она зарычала, всеми силами стараясь понизить голос:
– Как ты можешь так говорить? Он твой приемный отец, а не кошка и не собака!
Жун Сятянь хотел было сказать что-то еще, но его остановил взглядом Жун Чуньтянь. Жун Сятянь и Жун Дунтянь сами обошли стол и встали напротив Жун Чуньтяня и Жун Цютяня. Я спряталась за Чай Хэ.
Жун Чуньтянь осторожно приподнял белую простыню, и нас встретил Жун Яо.
Хотя мы все были морально готовы, но все же его облик нас шокировал. Его лицо стало чрезвычайно суровым, как у разгневанного полководца, в нем не было ни капли слабости или смирения, за которые его высмеивали в обычные дни. Жун Чуньтянь подсознательно вытянулся по стойке «смирно». Жун Сятянь стянул с лица маску, поджал губы и поправил растрепанные волосы на лбу. Жун Цютянь вынул руки из карманов штанов, а Жун Дунтянь положил тесак, который держал в руке.
Это был не первый раз, когда я видела труп. Но это был первый раз, когда я пришла в морг, поэтому все время оглядывалась назад, беспокоясь, что дверь внезапно с грохотом захлопнется и мы никогда больше не сможем выйти. Никто не отзовется на наши крики, и мы задохнемся внутри.
Все-таки я впервые столкнулась со смертью так формально, со смертью, связанной со мной самой. Я никогда не забуду лица покойников, в том числе утонувших во время наводнения, и даже животных, я помню каждое из них, с разными выражениями. Однажды летом у входа в кинотеатр плавал труп ребенка, он прибился к тому углу, где Сяо Мо продавал фруктовое мороженое, и не мог двинуться ни вперед, ни назад, голову прижало к стене кинотеатра, а нижняя часть тела была скрыта в воде, голенькая, с раздувшимся животом. Все, кто пробирался вброд мимо этой девочки, жалостливо вздыхали, но ни в коем случае не забывали поднять головы и крикнуть: «Куда Жун Яо подевался?» Я наблюдала за ней издалека из мясных рядов, я глядела на нее слишком долго, так что у меня начались галлюцинации. Она вдруг открыла глаза и посмотрела на меня. Она все еще трепыхалась, прислонившись к стене, ей просто нужна была моя помощь, чтобы встать. Никогда в жизни не забуду этот полный обиды и отчаяния взгляд!
В другой раз, после тайфуна, откуда-то явилась команда людей в белых халатах, они привезли на грузовике кучу бутылок и банок и одолжили в нашей школе парты, которые расставили на баскетбольной площадке. Мы думали, что это врачи, которые приехали бесплатно осмотреть жителей города, но нет, они приехали показать нам деформированные трупы. В банках и бутылках квасились какие-то искореженные уроды: двухголовые, сиамские, трехногие, с длинным хвостом, безносые, с сердцем, растущим снаружи… Видевшие их люди говорили, что это отвратительно, а напуганные не смели приблизиться даже к стадиону. Они бранились на этих пришлецов, которые бессовестно показывали нам уродцев:
– Они столько дурных дел натворили, это ведь дети из их собственных семей…
Хотя они как раз утверждали, что выставка была направлена на просвещение, воспитание бдительности и предупреждение не совершать ошибок. Но жители Даньчжэня все равно прогнали их взашей. Жун Яо выгонял их большой метлой, да еще и затеял с ними спор. Когда они пихали друг друга, Жун Яо опрокинул бутылку, которая с грохотом упала на землю. Содержавшееся в ней зелье вырвалось наружу подобно наводнению, затопив подошвы обуви Жун Яо, и стремительно испарилось, источая удушливую рыбную вонь, от которой кружилась голова. Двухголовый младенец словно испугался и пытался убежать, расшатав бутылку. Толпа кричала от ужаса.
Несколько человек в белых халатах обернулись и попросили Жун Яо компенсировать ущерб.
Жун Яо швырнул метлу на землю и уверенно сказал: «Что вы хотите компенсировать? У меня четверо сыновей и одна дочь, которых двоих вы хотите забрать?»
Человек в белом халате не желал раздувать из мухи слона. Он сказал, что бог с ней, с бутылкой, нам нужно только, чтобы ты компенсировали лекарство, то, в котором замачивали…
Все понимали, что компенсация будет заоблачная. Лицо Жун Яо посинело.
Ли Цяньцзинь немного подумал и ответил за Жун Яо:
– Бутылка сама упала со стола… Разве вы не видели, как в ней тот урод бултыхался и барахтался? Это урод разбил бутылку, чтобы выбраться…
Мужчина в белом халате уставился на Ли Цяньцзиня:
– Ты за слова-то отвечай!
Ли Цяньцзинь закрыл рот и отвернулся. Жители Даньчжэня ломали головы, как снять с Жун Яо вину, но никто не мог назвать основание.
Внезапно Жун Яо спросил:
– Вы зелье свое из хрустального гроба председателя Мао сперли?
Это было уму непостижимо. Даже Ли Цяньцзинь и остальные не могли одобрить столь странный – что уродцы в банках – вопрос, но они все равно встали на сторону Жун Яо и принялись наперебой поносить чужаков.
– Вы украли зелье из хрустального гроба председателя Мао! – внезапно забурлили народные массы, не терпя никаких оправданий со стороны белых халатов.
Белые халаты спешно уложили сбежавшего двухголового младенца в целлофановый пакет, оставив после себя битое стекло.
– Вы тут в Даньчжэне своем и правда все хамье тупое, не уважаете научное образование, – раскритиковал нас человек в белом халате.
Выставка, изначально запланированная на три дня, спешно свернулась всего за один. Однако облик и выражение лиц этих уродцев оставили глубокий след в сердцах потрясенных жителей Даньчжэня, никто не желал упоминать о них, даже самые злобные ругательства не включали в себя слово «уродцы». Сколько раз мне снилось, что я родила чудовище: с двумя головами, похожими на собачьи, с тремя лицами, похожими на кошачьи, с восемью ногами, похожими на осьминожьи. Но я не хотела думать об этом, когда просыпалась.
Чай Хэ взяла из угла носилки и жестом велела нам переложить на них тело, а затем отнести домой.
Жун Чуньтянь и остальные переглянулись. Чай Хэ сняла белую простынь, прикрывавшую Жун Яо. Его иссохшее тело было прямым и спокойным, как кусок дерева.
В этот момент внезапно раздался чей-то плач. Я подняла глаза, но не увидела, чтобы кто-то плакал. Однако все смотрели на меня. Плач оказался моим. Я не могла сдержать слезы, которые струились по моему лицу. В этот момент я как-то странно подумала о «хорошем» Жун Яо. Да, как приемный отец он не сделал мне ничего плохого, он меня воспитал и вырастил, и когда другие, в том числе Жун Чуньтянь и остальные, издевались надо мной, он защищал меня и не давал обижать. Я очень ясно говорила о своей ненависти к нему, но теперь казалось, что это не его вина. Даже если и его
