Избранное в двух томах. Том II - Варлам Тихонович Шаламов
Грановский попросил полчаса на размышление, вызвал к себе в кабинет начальника пароходства Миронова и начальника оперсектора ОГПУ Озолса. Грановский рассказал о желании мистера Поппа.
Мимо Березников ходили тогда всего два пассажирских парохода «Красный Урал» и «Красная Татария». Рейсы Чердынь – Пермь. Миронов сообщил, что «Красный Урал» внизу, около Перми, и прибыть никак скоро не может. Сверху к Чердыни подходит «Красная Татария». Если ее быстро вернуть назад – а тут помогут твои молодцы, Озолс! – и гнать вниз без остановок, то завтра днем «Красная Татария» придет на пристань Березников. Мистер Попп может ехать.
– Садись на селектор, – сказал Грановский Озолсу, – и жми на своих. Пусть ваш человек сядет на пароход и едет, не дает тратить зря время, не останавливаться. Скажи – государственное задание.
Озолс соединился с Анновом – пристанью Чердыни. «Красная Татария» вышла из Чердыни.
– Жми!
– Жмем.
Начальник строительства посетил мистера Поппа в его гостиничном номере – комендант был уже другой – и сообщил, что пассажирский пароход завтра в два часа дня будет иметь честь принять на свой борт дорогого гостя.
– Нет, – сказал мистер Попп. – Скажите точно, чтобы нам не торчать на берегу.
– Тогда в пять часов. В четыре я пришлю машину за вещами.
В пять часов Грановский, мистер Попп и его секретарь пришли на дебаркадер. Парохода не было.
Грановский попросил прощения, отлучился и кинулся к селектору ОГПУ.
– Да еще Ичер не проходил.
Грановский застонал. Добрых два часа.
– Может быть, мы вернемся в номер и, когда пароход придет – приедем. Закусим, – предложил Грановский.
– По-завтра-каем, вы хотите сказать, – выразительно выговорил мистер Попп. – Нет, благодарю вас. Сейчас прекрасный день. Солнце. Небо. Мы подождем на берегу.
Грановский остался на дебаркадере с гостями, улыбался, что-то говорил, поглядывал на мыс в верхнем течении, откуда должен вот-вот показаться пароход.
Тем временем сотрудники Озолса и сам начальник райотдела сидели на всех проводах и жали, жали, жали.
В восемь часов вечера «Красная Татария» показалась из-за мыса и медленно стала приближаться к дебаркадеру. Грановский улыбался, благодарил, прощался. Мистер Попп благодарил не улыбаясь.
Пароход подошел. И тут-то и возникла та неожиданная трудность, задержка, которая чуть не свела в гроб сердечного больного М. Грановского, и трудность, которая была преодолена лишь благодаря опытности и распорядительности начальника райотдела Озолса.
Пароход оказался занятым, набитым людьми. Рейсы были редки, людей ездила чертова гибель, и забиты были все палубы, все каюты и даже машинное отделение. Мистеру Поппу на «Красной Татарии» не было места. Не только все билеты в каюты были проданы и заняты. В каждой катили в отпуск в Пермь секретари райкомов, начальники цехов, директора предприятий союзного значения.
Грановский почувствовал, что он теряет сознание. Но у Озолса было гораздо больше опыта в таких делах.
Озолс поднялся на верхнюю палубу «Красной Татарии» с четырьмя своими молодцами, с оружием и в форме.
– Выходи все! Выноси вещи!
– Да у нас билеты. До Перми билеты!
– Черт с тобой, с твоим билетом! Выходи вниз, в трюм. Даю три минуты на размышление.
– Конвой поедет с вами до Перми. Я объясню дорогой.
Через пять минут верхняя палуба была очищена, и мистер Попп, вице-директор фирмы «Нитрожен», вступил на палубу «Красной Татарии».
‹1967›
Белка
Лес окружал город, входил в город. Надо перебраться на соседнее дерево – и ты уже в городе, на бульваре, а не в лесу.
Сосны и елки, клены и тополя, вязы и березы – все было одинаковым – и на лесной поляне, и на площади «Борьбы со спекуляцией», как только что переименовали рыночную площадь города.
Когда белка смотрела издали на город, ей казалось, что город разрезан зеленым ножом, зеленым лучом пополам, что бульвар – это зеленая речка, по которой можно плыть и доплыть в такой же зеленый вечный лес, как и тот, в котором жила белка. Что камень скоро кончится.
И белка решилась.
Белка перебиралась с тополя на тополь, с березы на березу – деловито, спокойно. Но тополя и береза не кончались, а уводили все глубже в темные ущелья, на каменные поляны, окруженные низкорослыми кустами и одинокими деревьями. Ветки березы были гибче, чем тополиные, – но белка все это знала и раньше.
Скоро белке стало ясно, что путь выбран неверно, что лес не густеет, а редеет. Но возвращаться было поздно.
Надо было перебежать эту серую мертвую площадь – а за ней – снова лес. Но уже тявкали собаки, прохожие задирали головы.
Хвойный лес был надежен – броня сосен, шелк елей. Шелест тополиных листьев был предательским. Березовая ветка держала покрепче, подольше, и гибкое тело зверька, раскачиваясь на весу, само определяло границу напряжения ветки – белка отпускала лапы, летела в воздух – полуптицей, полузверем. Деревья научили белку небу, полету. Выпустив ветки, растопырив когти всех четырех лапок, белка летела, ловя опору более твердую, более надежную, чем воздух.
Белка и впрямь была похожа на птицу, была вроде желтого ястреба, облетающего лес. Как завидовала белка ястребам в их нездешнем полете. Но птицей белка не была. Зов земли, груз земли, стопудовый свой вес белка чувствовала поминутно, чуть начинали слабеть мышцы дерева и ветка начинала сгибаться под телом белки. Нужно было набирать силы, вызвать откуда-то изнутри тела новые силы, чтобы вновь прыгнуть на ветку или упасть на землю и никогда не подняться к зелени крон.
Щуря свои узкие глаза, белка прыгала, цеплялась за ветки, раскачивалась, примерялась, не видя, что за ней бегут люди.
А на улицах города уже собиралась толпа.
Это был тихий, провинциальный город, встававший с солнцем, с петухами. Река в нем текла такая тихая, что иногда течение вовсе останавливалось – и вода текла даже вспять. У города было два развлечения. Первое – пожары, тревожные шары на пожарной каланче, грохот пожарных телег, пролетающих по булыжным мостовым, пожарных команд: лошадей гнедых, серых в яблоках, вороных – по цвету каждой из трех пожарных частей. Участие в пожарах – для отважных, и наблюдение – для всех прочих. Воспитание смелости – для каждого; все, кто мог ходить, взяв детей, оставив дома только паралитиков и слепцов, шли «на пожар».
Вторым народным зрелищем была охота за белкой – классическое развлечение горожан.
Через город проходили белки, проходили часто – но всегда ночью, когда город спал.
Третьим развлечением была революция – в городе убивали буржуев, расстреливали заложников, копали какие-то рвы, выдавали винтовки, обучали и посылали на смерть молодых солдат. Но никакая революция на свете не заглушает тяги к традиционной народной забаве.
Каждый в толпе горел желанием быть первым, попасть в белку камнем, убить