Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 2)

-- Буду просить, чтоб вас ко мне на двор отправили. Зря что ли взялся везти вас? У меня виноградник бо-о-льшой, большой! Скоро собирать надо, вино давить. Дом новый построю. А может, и совсем у нас жить останетесь? У нас в Крыму хорошо! Зимы нет, не то что в Москве вашей. Жен вам найдем. У меня три дочери есть. Им замуж скоро пора будет. Заработаете на калым, а я много не возьму, полсотни баранов хватит, -- забирай любую и живи.

-- Где ж мы тебе столько баранов возьмем? Красть, что ли? -поинтересовался Едигир.

-- Зачем украсть? В набег ходи, воюй и баранов Мусе на двор приводи. Правда?

-- Правда, правда, -- соглашался Едигир. И вдруг во время одного из таких пустых разговоров его, словно шилом пронзила мысль о собственном колчане, с которым он никогда не расставался и настолько привык к нему, что не сразу оказавшись в плену, ощутил его пропажу. Ведь там находились остатки золота, которое он вынес из Сибири! Где и у кого находится колчан?

Он поделился этим с Федором, который пришел в восторг от возможности заплатить выкуп, освободиться из плена и вернуться в Москву.

-- А ты сможешь отличить его от остальных? -- спросил он Едигира.

-- Спрашиваешь! Свой колчан всегда узнаю, отличу от любого. Но кто позволит мне шляться по всему лагерю и искать его. Даже если и найду, так новый хозяин не отдаст.

-- А давай, попросим Мусу, чтоб он разыскал колчан?

-- Да не станет он этим заниматься. Надо самим придумать что-то.

Они долго совещались и решили все-таки посвятить Мусу, но лишь в часть своего плана. Как-то вечером Едигир подсел к мирно дремавшему на мягком войлоке Мусе и спросил его:

-- Скажи, уважаемый, а какая дичь у вас в Крыму водится? -- Муса не удивился вопросу и начал перечислять, сколько птицы живет в горах, горные бараны, изюбры, кабаны, а потом спросил:

-- А зачем это тебе? На охоту что ли собрался?

-- Как же я на калым заработаю? Как твою дочку в жены сосватаю, если буду на твоих виноградниках с утра до вечера спину гнуть. Я хорошим охотником был, могу любого зверя взять. Вот и думаю, если уважаемый Муса разрешит, то буду каждый день по барану приносить, а то и птицу для обеда.

Маленькие хитрые глазки Мусы заблестели и он тотчас оценил заманчивость предложения своего пленника.

-- Так, так... Ладно, буду пускать тебя в горы, если не убежишь.

-- Зачем бежать стану, когда такой добрый хозяин у меня? -- и похлопал его по плечу, как бы выказывая преданность. Лицо Мусы расплылось в улыбке.

-- Вай-вай, как хорошо жить станем, все у нас будет, а потом детей нарожаете, саклю построите, Муса внуков нянчить станет.

-- А мне невесту найдешь? -- вступил в разговор Федор Барятинский, перемигнувшись с Едигиром.

-- Две найду! Только калым давай. Есть калым -- есть невеста. Нет калым -- живи один.

-- А коль захочу ее в Москву увезти? -- все больше входил в роль Барятинский, вызывая Мусу на откровенность.-- Отпустят невесту со мной?

-- Когда женой будет, то вези, куда захочешь. Хоть продай.

-- Только просьба у меня к тебе есть, уважаемый,-- незаметно повернул разговор Едигир,-- когда меня в плен взяли, то лук и колчан со стрелами со мной были, а где он теперь, не знаю. Привык я к тому луку, только с ним и охотился. Как бы найти его?

Муса недоверчиво глянул на него и подозрение шевельнулось в хитром татарине:

-- Зачем тебе лук понадобился? Пострелять всех хочешь и сбежать? Вот в Крым приедем, найду тебе лук и стрелы, а сейчас, извини дорогой, не могу.

Но Едигир со всей страстью начал расписывать, какой у него замечательный лук и как ему жалко лишиться его. В конце концов, старик сдался и пообещал найти того воина, который завладел оружием Едигира. Два дня отлучался он вечерами от своей повозки и бродил по лагерю, разговаривая с ордынцами. На третий день уже в темноте вернулся радостный и возбужденный к костру, бросив к ногам Едигира колчан и лук, правда, с порванной тетивой.

-- Твой будет? -- спросил он. Едигиру хватило одного взгляда, чтобы узнать собственное оружие, с которым он не расставался много лет, и он согласно кивнул головой, поднял колчан с земли и по весу определил, что золотые монеты находятся в тайнике, настолько тяжел и увесист был он.

-- Спасибо, уважаемый Муса, долг за мной, отблагодарю при первой возможности. Но как тебе удалось найти их?

Муса самодовольно ухмыльнулся, пригладил седую топорщившуюся бородку, ответил:

-- Муса все может, если с уважением попросить его. Узнал у знакомых людей, кто вас схватил, тому и добыча досталась. Оказалось, один их них мой сосед Жухраб был. Я к нему, спрашиваю, верно пленник шибко бедный был, нечего и взять с него? Он согласился, чего с него взять... саблю сотник забрал, коня -- Мурза, а Жухрабу только и осталось лук без тетивы да колчан драный. А он в походе кашеваром. Зачем ему лук? Предложил ему тулуп бараний, он согласился. Но тулуп дома у меня, мало ли что за дорогу случится...

Федор Барятинский сидел рядом и прислушивался к каждому слову, пытаясь понять, о чем идет речь, бросал любопытные взгляды на колчан, лежавший перед ними. Муса спрятал лук подальше, а изодранный сайдак, как он его называл, оставил Едигиру. Едва дождавшись, когда их возница уснет, Едигир и Федор уползли и темноту и там принялись внимательно ощупывать колчан изнутри.

-- Есть! -- прошептал Едигир,-- тут они лежат, монеты.

-- Дай и мне пощупать, -- попросил Федор и, просунув руку внутрь, ощутил упругость от находящегося на самом дне и аккуратно подшитого кусочком кожи золота. Хотелось закричать от радости, но они лишь пожали в темноте друг другу руки и, блаженно откинулись на землю, зашептались о том, как предъявят выкуп и вернутся обратно из плена.

Через несколько дней пути их обоз въехал в Бахчисарай. По кривым улочкам навстречу бежали босоногие мальчишки, показывали пальцами на пленных, громко крича:

-- Урус, урус ведут! -- некоторые кидали в них арбузными корками и громко смеялись, если попадали кому-то в голову. Едигир скорчил страшную физиономию и зарычал, подражая вою. Мальчишки кинулись врассыпную, а кони, хоть и устали после многих дней пути, понесли, да так, что сонный Муса чуть не вывалился из повозки. Он в изумлении уставился на пленных, спросив с недоверием:

-- Послышалось мне или в взаправду волки выли? -- те лишь расхохотались, с удивлением глазея на необычные дома, невысокие ограды из белесого ноздреватого камня, раскидистые деревья и виноградники, которые, казалось, росли на каждом свободном клочке земли. Федора удивило, что на улицах почти не было собак и люди жили открыто, ни как у них в Москве, отгородившись друг от друга саженными заборами. Тут же из каждого двора можно было попасть через проход в стене к соседям. Женщины, стоявшие на плоских крышах, переговаривались между собой, делились впечатлениями, кричали, указывая на каждую проезжающую мимо них повозку, радуясь возвращению мужей, отцов, братьев и просто знакомых. У Федора даже закружилась голова от обилия красок, острых незнакомых запахов, чужой гортанной речи и приветливых, совсем не злобных лиц. Ему раньше рисовалась неволя обязательно сопровождающаяся свистом бича, непосильной работой, страхом смерти. Тут же он увидел совсем иное -- любопытство, интерес... и даже жалость. Одна старуха подала ему большую половину арбуза и что-то прошамкала неразборчиво. Федор поклонился ей и спросил:

-- Василий, чего она сказала,-- тот рассмеялся, находясь в возбуждении от новизны окружающего, ответил:

-- Красивый, говорит, ты, пожалела тебя.

Федор вспомнил, как по московским улочкам, когда он еще был мальчишкой, гнали вереницу пленных татар в оборванных, цветастых засаленных халатах, с бритыми головами, уныло бредущих друг за другом, и русские женщины тоже давали им кто лепешку, кто калач, с жалостью провожая взглядами.

"Зачем же и кому нужна война, -- подумалось ему, -- ведь все люди так одинаковы в душе добры и гостеприимны, будь он хоть татарин, хоть немец или русский. Мало ли какие у них обычаи, все они думают одинаково да и живут также. Ну почему же тогда матери пугают детей страшным словом "татарин" и они идут каждый год в набег на наши города? Вон у них, сколько своего добра, неужели им этого мало? Зачем им наши леса и болота?"

Муса сумел уладить так, что пленных разместили у него в доме и разрешили остаться там до особого распоряжения Дивей-Мурзы.

Первое время хозяин не отправлял их на работу, давая отоспаться и сытно кормил. Но, увидев, что те окрепли и даже мучаются от безделья, вручил им большие корзины и повел на свой виноградник, показав, как правильно обламывать гроздья, укладывать в корзины и носить в подвал, где они спелый виноград помещали в большой чан. Работа была нетрудной, и они легко справлялись с ней, а вечером, лежа на плоской крыше лачуги, где жили, смотрели на огромные как бы набухшие звезды и, тихонько переговариваясь, незаметно засыпали под потрескивание южных цикад и шорохи, доносившиеся со всех сторон. Они долго обдумывали, как вручить золотые монеты в качестве выкупа одному из ханских визирей, но так, чтобы он не присвоил их себе, не подумал, что золото краденое. Федор считал, что это можно поручить Мусе, но Едигир упрямо тряс головой, не доверяя хозяину. Помог случай. Однажды к ним во двор вошел человек, в котором без труда по одежде можно было узнать русского. Он поинтересовался, не те ли они пленные, за которых татары запросили выкуп. Барятинский едва не кинулся к нему на шею, вскричав: