Лестница Ангела - Элина Курбатова
– А должен был?
Сизиф горько усмехается и выходит.
Глава 63
Прямо сейчас
Секретарша Начальников семенит по коридору.
Она останавливается возле двери с табличкой «Архив».
Она заходит не стучась. Толстый монах сидит за письменным столом и что-то пишет ручкой на бумаге.
Секретарша хмурится и удивленно оглядывает кабинет. Теперь тут все выглядит иначе. Стало как будто просторнее, светлее. Никаких свитков, сплошные стеллажи, папки и белые стены. Сам Бенедикт одет в джинсы и нелепую мешковатую рубашку в мелкий горошек. Даже рытвины на коже исчезли.
– Мы знаем, что сюда заходил Сизиф, – говорит секретарша, чеканя каждое слово. – Чего он хотел?
Бенедикт откладывает ручку и горделиво вскидывает голову.
– Попрощаться заходил. Я его старый друг.
Секретарша хмыкает:
– Да прям.
– Именно так, – все так же гордо отвечает Бенедикт.
Секретарша смотрит на монаха исподлобья:
– И все?
– А что же еще?
В это время Сизиф выходит на крышу высокого здания. Низкие тяжелые облака нависают почти над самой головой.
Здесь, наверху, он оставил свой цветок. Листья колышутся над пропастью города – там, где любила сидеть Лиза.
Сизиф подходит к нему, останавливается и делает глубокий вдох.
Легкие, кажется, вот-вот порвутся от напора. Воображаемого напора воображаемого воздуха в воображаемых легких.
Он испытывает странное чувство: чувство пустоты, давящего страха и в то же время необъяснимого облегчения.
Решение принято.
«Сизиф, Сизиф», – шепчет он сам себе, имитируя голос своего черного ангела за плечом.
Но там никого.
Или, по крайней мере, он никого не слышит.
Это его выбор. И только его.
Сизиф снимает свои часы, трет все еще зудящее, покрасневшее запястье и не глядя бросает их вниз – туда, где нескончаемый поток людей без оглядки проживает свои жизни.
Глава 64
За три месяца и 21 день до конца
Массивный черный пистолет откатывается к худым ногам, покрытым синяками.
Лиза ошарашенно смотрит на маслянистый корпус.
Стоит только протянуть руку…
– А-а-а… Твою мать… сука! Убью! Сука… мама… – орет Штырь, корчась на холодном полу аптеки.
Лиза делает неуклюжее движение к нему.
– Стой где стоишь, девочка, – не глядя на нее, говорит сторож. – Это травматическое оружие. Убить не убьет, но изуродовать может.
Сторож подходит к Штырю:
– Дернешься – выстрелю в глаз.
Слабый красно-синий блик отражается на витрине аптеки, слышится полицейская сирена.
– Стреляй в него, Лизка! – хрипит Штырь, брызжа слюной. – Не убежим – я сяду на хренову тучу лет… оба сядем…
Кровь стучит в голове. Лицо Штыря, лицо сторожа – все расплывается перед глазами Лизы.
Вдруг ей на плечо опускается рука. Лиза не видит и не чувствует ее. Наверное, если бы она прислушалась к себе, то ощутила бы легкий холодок, струящийся по затылку, но все ее и без того расплывающееся внимание сейчас сосредоточено на Штыре и нацеленном на него пистолете.
Сизиф наклоняется к самому ее уху. Он хочет, чтобы каждое слово запечатлелось в ее подсознании:
– Ты хороший человек, Лиза. Ты никому не хочешь причинить вреда.
В груди Лизы что-то сжимается и как будто теплеет.
– Стреляй! Стреляй, чтоб тебя! – орет Штырь. – Я люблю тебя, Лиза.
«Я люблю тебя, Лиза»…
– Ты не убийца, – шепчет Сизиф. – Ты это знаешь.
Дрожащая рука девушки поднимает пистолет.
Она направляет ствол на сторожа, испуганно глядя на Штыря.
– Не делай этого, девочка, – тихо говорит старик, выставив левую руку вперед.
– Штырь, – жалобно произносит Лиза.
– Стреляй!
Охранник совсем расплывается перед влажными глазами.
Старик делает шаг к Лизе.
– Не подходи, – кричит она.
– Давай поговорим, дочка…
Лиза неожиданно меняется в лице. Выражение становится жестким и твердым.
«Дочка…»
Размытый охранник вдруг приобретает знакомые очертания: седые волосы, яркие серые глаза.
Совсем как ее отец.
«Ты разочаровала меня», «совсем никчемная», «ты не достойна быть моей дочерью».
В ушах звенит еще сильнее.
Внутренности снова скручивает в узел, совсем как утром.
– Помни, кто ты, Лиза, – в самое ухо шепчет Сизиф. Он не может выбрать за нее, но может напомнить ей, заронить в душу мысль. – Помни, кто ты.
Сирены приближаются.
Яркие сине-красные отблески окрашивают то лицо Штыря, то лицо Лизы.
– Стреляй, дура! – орет Штырь.
Охранник снова делает шаг к Лизе, протянув к ней руку.
Стук в висках.
Залитые потом слезящиеся глаза…
– Беги, девочка, пока не поздно, – говорит седой охранник.
Лиза оборачивается на Штыря. Она смотрит в его полные злобы глаза.
Пальцы Лизы разжимаются, пистолет падает на пол.
Лиза бросает последний взгляд на сторожа.
Она бы хотела что-то сказать, но не находит слов.
Сирены приближаются, старик кивает, как бы говоря: «Ну давай, беги».
Маленький кусочек заботы в ее глухой и голодной до людского тепла жизни.
Лиза срывается с места и, поскальзываясь на кафеле, убегает прочь.
Она растворяется в темноте и звуках города.
Она остается там, в своей маленькой жизни Лизы Чайковской.
Живая. Существующая. Получившая шанс.
Сизиф провожает ее долгим взглядом. На его лице появляется едва заметная улыбка.
– Так все было ради нее? – говорит подошедший сзади Безымянный. – Ты меня разочаровал. Самая обычная девчонка в обмен на все!
В аптеку врывается полиция и арестовывает Штыря, заламывая ему руки.
– Иди к черту, – спокойно говорит Сизиф.
Внутри него теплом разливаются странные, незнакомые ему спокойствие и тишина.
Мыслей почти нет.
И он этому рад.
– Там я уже был, – усмехнувшись, отвечает Безымянный. Он проверяет свой электронный браслет: 100 очков. – А теперь пойду куда поинтересней.
– И куда же? – без особого интереса спрашивает Сизиф.
Две никому не видимые фигуры в черных костюмах с чертовски узким горлом выходят из аптеки в ночной город.
– Сюда. На Землю, – отвечает Безымянный.
Сизиф усмехается.
– Смейся сколько хочешь. Если этот мир сдохнет, я лучше сдохну вместе с ним, но сдохну, захлебываясь от вина и женщин.
– Ну, удачи, – Сизиф останавливается на мгновение и поворачивается к Безымянному.
Сейчас, в свете ночных фонарей, этот худой, курносый, безбородый человечек, мечтающий о вине и женщинах, кажется таким маленьким, таким недостойным той лютой ненависти, которая сжигала Сизифа столько лет.
«В конце концов, это всегда их выбор» – вспоминает он собственные слова.
– И да, ты действительно гений, – Сизиф протягивает Безымянному руку. – И сегодня ты впервые за всю свою историю принес кому-то пользу. Поздравляю с почином.
Безымянный усмехается и не отвечает на рукопожатие.
– Уж точно не тебе.
Сизиф однобоко улыбается напоследок, разворачивается и уходит прочь вдоль ночной улицы и ярких витрин.
– Эй, – окликает Безымянный. – Я тебя вспомнил. Ревность и тщеславие. Мои любимые пороки.
Сизиф смотрит на
