Обычные люди - Диана Эванс
Спустившись вниз, она обнаружила Стефани: та сидела в ночной рубашке за кухонным столом и пила черный кофе. Мелисса ощутила разочарование. Она представляла, как они снова будут разговаривать в этой тихой ночной тьме, только они вдвоем. Ей хотелось рассказать ему одну вещь, которую не смог бы понять никто другой.
– Кофе? В такое время?
– Помогает заснуть. У меня все шиворот-навыворот. В буквальном смысле.
– О чем ты?
Стефани помотала головой, уткнула подбородок в ладони. Она все еще переживала насчет Аврил.
– Я вела себя дико, – проговорила она. – Дико и нелепо. Хуже не придумаешь, правда?
– Не говори глупостей, тебя это застало врасплох.
– Да, но я должна была знать, что делать. А я не знала.
– Стефани. – Мелисса бросила пакетик чая с ромашкой в свою чашку, подошла к ней, села рядом. – Нельзя ждать от себя, что всегда будешь идеальной матерью, в любой ситуации, что бы ни случилось. Это неосуществимо. Взять хоть меня. Помню, однажды у Риа поднялась температура, а я даже не знала, что надо делать. Я одевала ее все теплее и теплее – думала, ей холодно.
– Правда? – Стефани рассмеялась чуть снисходительно. Между женщинами повеяло холодком. Потом Стефани принялась объяснять – отстраненным, чуть обиженным тоном: – Знаешь, я всегда хотела только одного – детей. Заботиться о них, правильно их воспитывать, ввести их в этот ужасный мир и добиваться, чтобы они сияли в нем, делали его ярче. Помню это чувство хрупкости, когда они были совсем маленькие. Все такое новое. Тебе так страшно. Думаешь только о том, как поддержать в них жизнь, следишь, чтобы они были здоровые, нормально росли. Правда, потом становится по-другому. Становится сложнее: в каждом начинает развиваться своя независимая личность, и ты уже меньше можешь сделать, чтобы их спасти. И это меня еще сильнее пугает. Я уже не всегда могу быть такой, как им нужно. Не могу им помочь… Я знаю, ты думаешь – я динозавр, правда?
Мелисса пожала плечами:
– Ты просто такая, вот и все.
– Да, но это так страшно.
– Хм… И потом, есть ведь и другой вопрос: что происходит дальше, когда они уже совсем вырастут и займут свое место в мире, когда они перестанут в тебе нуждаться.
Что-то в этой преданности материнству тревожило Мелиссу, хотя она и восхищалась целеустремленностью Стефани, ее непоколебимостью. Казалось, это рвение указывает на внутренний разлад, на какую-то возможность, которую Стефани в себе подавляет. Отчасти Мелиссе хотелось уничтожить все это в Стефани. Разнести ее дом на куски, взломать его и выволочь хозяйку наружу, чтобы все, что так глубоко в ней укоренилось, взлетело в воздух и приземлилось по-новому, образовав новые жизненные пути, новые возможности роста.
– И что же с тобой будет, – спросила Мелисса, – когда воспитание окончится? Сможешь ли ты вспомнить себя, вернуться к себе? Насколько тебе удается себя сохранить?
Теперь Стефани изучала Мелиссу: так бабушка могла бы смотреть на ребенка, желая ему помудреть, дальше продвинуться по оси времени, научиться отпускать то, за что держишься слишком крепко. Но при этом она задумалась и о своем собственном «я», которое когда-то давным-давно отпустила, – и попыталась нащупать его, в то же время зная, что это невозможно и не нужно.
– Кто знает? – ответила наконец Стефани. – Я просто найду себе другую ипостась. – Она снова рассмеялась: – Ты и правда думаешь, что я динозавр.
– Честно говоря, в каком-то смысле я тебе даже завидую.
– Почему?
– Потому что ты терпеливо относишься к своей жизни. Не пытаешься быть сразу всем одновременно.
– Но мне приходится быть еще и женой.
Мелисса взяла чашку, помедлила, прежде чем отпить. Она хотела сказать это Дэмиэну, но сейчас слова как будто сами собой вылетели у нее изо рта – и она тут же пожалела, что их произнесла:
– Майкл хочет, чтобы мы поженились.
– Да? – Стефани улыбнулась. – Сделал тебе предложение?
– Мы просто об этом говорили. Он считает – пора. Прошлой ночью он мне сказал: мы достигли той точки, после которой надо или пожениться, или разойтись.
– Хм. Понимаю.
– И?..
– Ты спрашиваешь мое мнение?
– Я сама не уверена, как быть.
И Стефани, в свою очередь, тоже захотелось убить эту штуку в Мелиссе, эту штуку, которая цеплялась за смутное, за неощутимое, за чистую возможность. Будь устойчивой, цельной женщиной, разделенной надвое. Будь твердой, скованной, привязанной к чему-то крепкому.
– Что ж, соглашайся, – сказала Стефани. – Возьми на себя обязанности. Прими свое положение как есть, со всеми недостатками. И тогда ты сможешь просто быть счастливой, вместо того чтобы все время сражаться и сомневаться. Давай, избавь его от мучений.
* * *
Следующие два дня шел дождь. Он лил почти постоянно, изредка перемежаясь периодами слабенького солнца, недостаточно яркого для радуги. Скользящая, мягкая морось шуршала в воздухе, от земли поднимался шелест. На пляже было пусто и сыро, буйки плескались в одиночестве. Бассейн казался мокрее, холоднее, хотя его поверхность порой разбивали самые храбрые из детей – Риа и Джерри, которые вообще не понимали, как это дождь может стать помехой, если ты погружен под воду. На третий день радуга все-таки появилась, во всем блеске, на крыльях новой вспышки солнца, – и даже не одна, а целых две: двойная арка многоцветной дороги на голубом фоне. Из мрака вышло солнце в абрикосовом сиянии, словно огромная потерянная сережка. Дети выбежали на улицу, к свету. Жара постепенно высосала воду с травы, пожелтевший хлопчатый зонтик высох, из кустов вытащили мангал для прощальной пятничной фиесты.
Для отвальной накупили мяса, шампуров, кукурузных початков. Картошку и зелень для салатов. Булочки для бургеров и булочки для хот-догов. И выпивку – конечно же, снова выпивку. Запасы спиртного иссякли за дождливые вечера, за игрой в «двадцать одно» и за еще одной игрой, именуемой «куча дерьма». Накануне Майкл и Пит не ложились до утра и проснулись только в обед, явившись к нему с отекшими, болезненными лицами. Еще пива, еще рома, еще виски, еще тоника.
– Сколько нам вообще надо выпивки? – воскликнула Стефани.
– Не беспокойся, она вся дырочку найдет, – отозвалась Хейзел, разбирая покупки, отыскивая им место в холодильнике и ненадолго в морозилке, чтобы кое-что из напитков охладилось быстрее. Пить
