Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Чему выучились наши уполномоченные за десять лет, так это надлежащим образом одеваться. Носить, правда, не всегда. Скажем, спикер. Пиджак почти черный, рубашка, конечно, белая, галстук тоже приличный, но все какое‑то мятое и сидит плохо. При этом видно, что жена, а может домработница, все ему с утра отутюжила с любовью, но он из тех, кто быстро умеет привести одежду в негодный вид.
Жириновский глаголет, что нельзя ущемлять детей и армию. Всех остальных можно. Юристов сын отличается от всех не только речами, но и костюмом. Пиджачок на нем ярко–синий, рубашечка в тон — голубая, и галстук яркий, как павлиний хвост, с голубыми глазами на синем фоне. Зал слушает Жириновского как очередную трескотню, а ведь, смешно сказать, он иногда дело говорит. "Надо повернуть социалку… Мы даем деньги инвалиду, а он кормит семью. А надо, чтобы молодые работали". Что он так горячится? У нас именно молодые и работают. А старье после сорока на свалке истории. "Пенсию следует давать первым в тех губерниях, кто лучше собирает налоги. У нас дурная демократия… А в тюрьмах сидит половина невинных…"
— Вить, — позвала Марина мужа. — Иди сюда. Посмотрим заседание Думы.
— Я их всех ненавижу, — раздалось из кабинета.
— Других писателей у нас нет… — вздохнула Марина и пошла на кухню, приготовить себе кофе. Это Зюганов не может себе позволить кофейку попить, а она не большевичка, она позволяет.
Шохин… неправдоподобный человек с разными глазами и унылым носом. Мало того, что некрасивый до безобразия, так еще зануда, но при этом обаятельный, и как‑то думаешь, что помани он пальцем, за ним любая пойдет. Потому что умен и не злобен. Что‑то он там говорит? Грассирует, как всегда, ни на кого не обижается, никому не грозит. А… вот он о чем… "Не сеять политическую склоку… потому что решение по бюджету, это решение политическое и не более того". Понятно, денег нет, и неоткуда им взяться.
После 17 августа пресса в один голос толковала, что это настоящая беда и что кризис отбросил страну на пять лет назад. Видели и толпы людей у банков, слышали и стенания особ известных и уважаемых: мол, сколько они потеряли. Но как всегда — виртуальная реальность и подлинная выглядели совершенно различно. В семье Соткиных, и в среде им дружественной, по поводу кризиса не горевали. В магазине быстро образовались очереди. По первости хватали вещи первой необходимости: крупу, макароны, чай, подсолнечное масло, консервы и соль. За последние годы люди отвыкли от очередей и, кажется, должны были злобствовать, стоя в этих длинных человечьих "хвостах". Ничего подобного! Как сказал Явлинский в одном из своих ранних выступлений, после того, как в отставку подал — "навык не утрачен". В очередях царило полное благодушие. Во–первых, привычно, очереди всегда духовно воспитывают, во- вторых, все стоящие были твердо убеждены, что это у НИХ кризис, а у НАС, поскольку мы и так бедны, никакого кризиса нет. Иные, причем вполне разумные люди, только уж совсем обездоленные, скажем, из среды библиотекарей и искусствоведов, говорили — и хорошо, что кризис, потому что дальше так жить нельзя. Потому что — обворовали, унизили, оплевали…
У тех, кто покупал в очередях вещи первой необходимости, деньги скоро кончились. Те, кто немного побогаче, стали шуровать в мебельных и ювелирных магазинах. Доллар растет, завтра все будет стоить в три раза дороже. Если есть рубли, трать на что угодно. Разумнее всего было купить доллары, но их‑то как раз в это смутное время нигде не продавали. Соткины давно собирались купить новую тахту. Но привычная инерция заставила отложить покупку на день, на два, на неделю… А ведь друзья говорили: "Спешите в "Досуг", там полно диванов по старым ценам." Когда Марина наконец вытащила мужа за покупкой, магазин был пуст. Огромный, как ангар, и в нем ничего, что можно было бы купить. Уборщица подметала пол, смачивая веник в новеньком помойном ведре.
— А когда еще завоз будет? — спросила Марина.
— Какой же теперь завоз, если мы уже подмели, — отозвалась умная женщина, а потом сжалилась, выдавила из себя объяснения: — Теперь надо ждать, когда на мебеля новую цену поставят. А сейчас они пересчитывают.
Ну и черт с вами, подумаешь, убыток! Позднее Марина поняла, что и их семья пострадала от кризиса. Варя… Уже поползли по городу темные слухи, что всех банковских ждет, в лучшем случае, понижение зарплаты, а в худшем — отставка от должности. Но тогда она об этом не думалаь, да и осознай она эту заведомую потерю, вряд ли огорчилась бы. Марина была искренне уверена, что если бы дочь столкнули с ее банковского высока, то это бы ей пошло только на пользу.
Явлинский выступает. Разумен, корректен. Рубашка белая, галстук бордовый, пиджак синий. Как они все любят синий — цвет богатых и представительных! " От имени фракции "Яблоко"…" Явлинский против бюджета, он всегда против всего. Говорят, что у него и жена, и дети живут в Лондоне. И зачем ему наше кровное, если все, чем он в жизни дорожит, упрятано им за кордон? Интеллигенция на нем помешана. Главная мысль "Яблока" — Россия объявила дефолт правительству.
Мало кого в Думе Марина ненавидела так, как Явлинского. Зюганов и вся его камарилья злили меньше, чем этот корректный, интеллигентный, разумный. Что взять с тех? На них злиться так же неразумно, как на стихию. У Ампилова разума не больше, чем у града или шквального ветра. А Явлинский свой. И этот свой — всегда обижен, не улыбчив, чванлив, неразумен, капризен. И когда друзья Марины начинали защищать Явлинского, она говорила в запальчивости: "Я никогда ему не прощу, что по его милости мой голос отдали коммунистам". История давняя. Гайдар перед выборами в Думу предлагал Явлинскому объединиться. Последний, естественно, встал в позу. Ему, с его правдолюбием, не нравилось, как Гайдар пишет прописную "Б" или "П", как он выделяет абзацы, еще было расхождение в отношении к летнему отпуску и оценке месяца января. Марина верила Гайдару, за него она и голосовала. Заставь ее кто‑нибудь объяснить с помощью экономических выкладок, почему она ему верит, этому "Всаднику, скачущему впереди", не смогла бы. Во–первых, у него лицо умного человека, во–вторых, он хороший экономист, а главное, у него в женах дочка Стругацкого, а значит, своя. Про Примакова, нового главу правительства, сейчас говорят, что его любимый писатель Ля Карре. Марина тоже любила Ля Карре и уже поэтому
