Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн
– Уайпо! – зову я из-за плеча. – Уайпо!
Я слышу, как она шаркает по коридору так быстро, как только может.
Бабушка все еще в пижаме.
– Shenme? – Она моргает, пытаясь поскорее проснуться, потом смотрит на дно ванны и снова на меня. Хмурит лоб.
Я говорю себе: это не кровь, просто перья. Но кровавый образ все еще живет в сознании, cловно неоттираемая накипь. В любом случае ванна выглядит довольно жутко.
Бабушка кладет руки мне на плечи; она видит в моем лице панику.
В чем смысл наполнять ванну перьями? Не хочу, чтобы это оказалось чем-то вроде прощального послания, окончание записки, которую так и не дописала моя мать.
Где, черт возьми, птица?
– Lai chi zaocan, – говорит бабушка. Иди съешь свой завтрак.
Неужели она не видит перья? Она неуверенно улыбается мне, показывая в направлении обеденного стола.
– Wo bu e, – говорю я ей. Я не голодна.
Я надеваю кроссовки и выхожу из квартиры. Может, именно так и сходят с ума? Почему Уайпо не видит перья?
Я теряю рассудок?
Воздух настолько влажный и липкий, что я моментально начинаю обливаться пóтом. Утренний свет бледный, водянистый… и рассыпающийся. Он раскрошился на миллион осколков. Все снаружи потрескалось, будто кто-то стукнул по миру кувалдой. Надломы помечены чернильно-черным. По небу тянутся неровные линии. Облака треснули. Улица бабушки и дедушки треснула, в любую секунду готовая развалиться на куски. С каждым шагом количество трещин в земле увеличивается вдвое, втрое, черные линии выворачиваются наружу со звуком, похожим на ломающийся лед.
Я медленно бреду в парк. Даже люди, которых я встречаю на своем пути, кажутся поломанными. Их мопеды вот-вот развалятся. Их тела как рассыпающиеся зеркала, головы как побитые яичные скорлупки. Чернильные линии спускаются по их лицам от носов и ртов, но, кажется, они этого не замечают.
Высоко надо мной раздается звук. Я смотрю наверх и вижу, как что-то, плавно покачиваясь, медленно летит в мою сторону. Это что-то – глубокого, темного красного цвета. Периленового бордового.
Перо.
Оно приземляется в мою раскрытую ладонь. Когда я ловлю его, исчезает какая-то преграда. Небо становится лиловым. Начинается дождь из перьев, перьев всех оттенков красного: пурпурного, цвета мерло, розового, теплого венецианского красного, рубинового, оттенка махагониевого дерева, сангрии, крови и смородины. Длинные и острые перья, пушистые перья, даже маленькие, похожие на волосинки нитевидные перья.
Я бегу по тротуару и собираю их, сгребаю с земли, ловлю в воздухе, пытаясь сгрести в охапку все, что могу, пока их не украл ветер.
Почему они падают? Где птица?
Меня вдруг ошеломляет мысль: я что-то сломала.
Что, если мне нельзя было выпускать на волю воспоминания? Что, если они должны были быть погребены, спрятаны и в конце концов забыты?
Неужели моя мать – еще до того, как превратилась в крылатое алое существо, еще тогда, когда создавала волшебные миры за фортепианной клавиатурой, и радовалась идеально испеченной вафле, и произносила мое имя своим теплым голосом цвета желтого висмута, – неужели она хотела бы именно этого? Чтобы я гонялась за призраками? Чтобы я нашла все возможные ответы и попыталась сложить воедино детали семейной истории?
Я вспоминаю, как Эмили Дикинсон попросила свою сестру сжечь все, что она написала.
Я вспоминаю мамину записку.
Я хочу, чтобы вы помнили
Может быть, мама перечеркнула эти слова, потому что передумала.
Возможно, я не должна была все это делать, и трещины – ее способ попытаться вычеркнуть то, что осталось.
Начинается дождь. Цвета смешиваются, словно в стакан с водой опустили грязную кисть.
91
Я сижу в разбитом вдребезги парке, рядом с разбитыми вдребезги деревьями, под разбитым вдребезги небом. Я чувствую, как при каждом шевелении подо мной скрипит скамейка. Дождевая вода змеей проникает в щели разбитой земли. Единственное, что еще не треснуло, – мое тело. Мои конечности целы и невредимы.
Я – последний человек, который не рассыпается на куски.
В левой руке я держу перья, упавшие с неба. Я зарываюсь в них лицом. Они мягкие и шелковые – такими же были мамины волосы, теплые, упругие, с ноткой кокосового аромата. Никакого влажного и гниловатого мускусного запаха, как в той ванне с перьями.
Они пахнут мамой. Пахнут так, как пахла она при жизни.
– Красивые перья.
Рядом со скамейкой стоит Фэн. Я не ожидала ее здесь увидеть. Она цела, как и я. Это такое облегчение. Я не одинока.
– Можно присесть? – спрашивает она.
– Конечно, – отвечаю я.
– У меня всего несколько минут. Потом мне нужно будет уйти.
– Ладно.
Фэн глубоко вдыхает и выпускает воздух в медленном выдохе.
– Я тоже люблю сюда приходить, здесь спокойно. Даже комары мне больше не надоедают.
– Прошло сорок восемь дней, – говорю я.
Хоть я никогда не рассказывала ей, что считаю дни, по ее лицу я понимаю, что она отлично знает, о чем я.
– Я приехала в Тайвань, чтобы найти птицу. Но что, если у меня не получится? Время почти закончилось.
– Ты уверена, что она хочет, чтобы ее нашли? – осторожно интересуется Фэн.
– Уже не очень.
– Что ты собираешься делать, если найдешь ее?
Этот вопрос злит меня.
– Откуда я знаю? Я ничего из этого не планировала, она сама прислала мне коробку с подсказками. Она попросила меня приехать.
– Может, это все, что ей было нужно, – говорит Фэн. – Может, того, что ты здесь, достаточно.
Я качаю головой.
– Мне нужно ее найти.
– Я верю, что ты сможешь, – произносит Фэн и встает. – Прости, что обрываю разговор.
– Ничего страшного.
– Ты найдешь ее, я знаю. Но когда найдешь, обещай мне, что отпустишь ее.
– Что? – Я поднимаю глаза.
– Отпусти ее, не держи. Это лучший подарок, который ты можешь предложить призраку.
Ее слова эхом отдаются и закручиваются у меня в голове, светясь титановым белым. Отпусти ее. Не держи.
Фэн долго собирается с мыслями. Когда она снова заговаривает, ее голос кажется таким же потрескавшимся, как и мир вокруг.
– Ли, я видела птицу.
– Что?
– Она разговаривала со мной. Она сказала мне возвращаться домой.
– Домой? – повторяю я. – Но почему она говорила с тобой? И что, ты ее послушаешься? Ты уходишь? Где твой «дом»?
– Не знаю. Мне здесь вроде как нравится. – Она улыбается мне. – Но это неважно, не думай об этом.
Я
