Борис Васильев - Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Юрий Петрович не стал терять паспорт, а постарался забыть об этой истории и писем больше не писал. Потом пришлось сдавать дела, и уже в Ленинграде от студенческого товарища Чувалов узнал новость, заставившую его вновь разыскать утерявшую паспорт жену:
- Знаешь, у Марины ребенок.
Он все-таки разыскал ее. Написал письмо на домашний адрес, и в ответ на вопрос, не его ли это ребенок, получпл ровно три слова:
«Все может быть».
И вот теперь ему надо было знать правду, как никогда. Знать, кто он: муж или не муж, отец или не отец, свободен или не свободен. Но насмешливый цинизм ее ответов выводил Чувалова из равновесия, и он только писал письма, рвал их и писал снова.
А сейчас он боялся потерять Нонну. Здесь было кого терять, и поэтому Юрий Петрович никак не мог решитьься сесть в поезд и приехать к ней. Приехать означало решить: да или нет, - а так оставалось еще, спасительное «может быть». А тут как раз из Москвы прибыл большой начальник, и Юрий Петрович обрадовался, потому что никуда не мог поехать. Три дня он вводил начальство в курс дела, а потом вдруг затосковал и неожиданно для себя объявил:
- Тут интересного для тебя мало: леса в основном вторичные. А вот возле Черного озера сохранился еще любопытный массивчик.
Сказал и испугался: вдруг согласится?
- Опять комаров кормить?
- Комаров нет: мошка появилась. - Юрий Петрович с удивлением обнаружил, что уговаривает. - А массив интересен с точки зрения естественного биоценоза: как раз твой конек.
- Ладно, уговорил, - сказал начальник, и Юрий Петрович расстроился.
Прибыв в поселок, Чувалов представил начальство местным властям и побежал к Нонне Юрьевне. Сочинял на бегу горячие речи и не сразу поверил глазам, увидев на знакомых дверях амбарный замок. Потрогал его рукой, походил вокруг и пошел к директору школы.
- В Ленинграде Нонна Юрьевна. Три дня как уехала.
- Когда вернется?
- Должна двадцатого августа, но…- Директор вздохнул. - Аналогичный случай был в позапрошлом году.
- Что вы говорите?
- Ее предшественница тоже уехала повидаться с мамой, а прислала заявление с просьбой «по собственному желанию».
- Не может быть!
- Все может быть, - философски сказал директор. - Конечно, Нонна Юрьевна - педагог серьезный, но ведь и Ленинград - город серьезный.
- Да, да, - тихо сказал Юрий Петрович. - Адреса мамы не знаете?
Записал адрес, рассеянно пообещал директору дровишек для школы и уже без всякого интереса повел большого начальника в заповедный массив.
- Пешком поволок, - ворчал начальник, не без удовольствия шлепая босиком по лесной дороге. - И спать, наверно, на лапнике заставишь? Бирюк ты, Чувалов, недаром до сих пор бобылем живешь.
- Оставь это! - вдруг заорал сдержанный Юрий Петрович. - Привыкли треп в кабинетах разводить!
- Нет, ты настоящий бирюк, - сказал, помолчав, начальник. - Самая пора тебе в министерство. Между прочим, как инспектирующий, могу там доложить о полном порядке в твоем хозяйстве. Лес ухожен, порубок не видно. Нет, знаешь, Юра, мне нравится. Ей-богу, нравится.
Юрий Петрович хмуро молчал. Впрочем, начальник замолчал тоже, наткнувшись на солидных размеров щит, сбитый из струганых досок. На щите были выжжены стихи:
Стой, турист, ты в лес вошел, не шути в лесу с огнем, лес - наш дом, мы в нем живем.
Если будет в нем беда, где мы будем жить тогда?
По бокам щита раскаленным гвоздем были выжжены зайцы, ежи, белки, птицы и большой лось, похожий на усталого Якова Прокопыча.
- Толково, - сказал начальник. - Твоя инициатива?
- Еще чего! - сказал Юрий Петрович. - Сам удивляюсь, когда он все успел.
- Кто?
- Лесник мой. Егор Полушкин.
- Любопытно, - сказал начальник. - Это я сниму. И полез за фотоаппаратом. Чувалов усмехнулся:
- Пленки не хватит.
К вечеру они добрались до Егорова шалаша. Начальник переписал по дороге все Колькины сочинения и растратил всю пленку.
- Значит, ты автор? - допрашивал он Кольку. - Молодец! Поэтом будешь?
- Не-а. - Колька застеснялся. - Лесничим. Как Юрий Петрович.
- За это ты вдвойне молодец, Николай!
Утомленный и немного обеспокоенный вниманием большого начальника, Егор тихо отодвигался от костра.
Чувалов был хмур, но Егор не обращал на это внимания. Его занимал незнакомый начальник, и он все думал, не допустил ли где промашки.
- В Москве бывал когда, Егор Савельич?
- В Москве?-Егор не умел так быстро перестраиваться. - Чего там?
И Юрий Петрович с ходу поведал Егору печальную историю своей семенной жизни. Егор слушал, сокрушался, но ему все время мешало смутное упоминание о Москве. Поэтому он и переспросил:
- Ну, дык, она-то в Москве?
- Эй, заговорщики, уху хлебать! - весело окликнул начальник.
Через неделю из Москвы пришел официальный вызов. Лесник водоохранного массива Егор Полушкин приглашался на Всесоюзное совещание работников лесного хозяйства за особые, видать, заслуги, поскольку |в лесниках ходил без году неделю.
- Слона погляжу, сынок, - сказал Егор.
- Слона глядеть - невелик прибыток, - проворчала Харитина. - Ты главный ГУМ погляди: люди денег собрали и список составили, кому чего нужно.
Никого на Егоровых проводах не было, только Яков Прокопыч. У того своя просьба:
- Докладывать придется - про лодочную станцию не забудь, товарищ Полушкин. Пригласи вежливо: мол, удобства, вода мягкая, лес с грибом. Может, кто из центра оживит нашу окрестность.
Совсем уж к поезду собрались - Марьица. Засветилась улыбкой еще сквозь двери:
- Ах, Егор Савельич, ах, Тинушка! В Москву ведь, не в область.
- Совершенно согласен, - сказал Яков Прокопыч.
Но не Яков Прокопыч Марьице сейчас был нужен. Она с Егора Полушкина, с бедоносца божьего, глаз масленых не сводила.
- Егор Савельич, батюшка, тайно я тебе кланяюсь. И от мужа тайно и от сына тайно. Спаси ты нас, Христа ради. Угрозыск ведь Федора-то Ипатыча таскает. По миру ведь закруглить грозятся.
- Закон уважения требует, - строго сказал Яков Прокопыч.
Егор промолчал. А Марьица заплакала и сестре в плечо уткнулась.
- Пропадаем!
- Скажи ты начальнику какому, Егор, - вздохнула Харитина. - Родня ведь. Не сторонние.
- А кто меня спросит? - нахмурился Егор. - Велико ли дело - лесник в Москву приехал.
Как ни плакала Марьица, как ни убивалась, ничего он больше не сказал. Взял чемодан - специально для Москвы самый большой купили, - попрощался, посил перед выходом и пошел на вокзал. А Марыща домой побежала.
- Ну, что обронено? - спросил Федор Ипатыч.
- Отказал он, Феденька. Гордый стал больно.
- Гордый? -И желваки по скулам забегали.-Ну, добро, если гордый. Добро.
А Егор сидел у окна в вагоне, и колеса стучали: в Москву! в Москву! в Москву!..
Но пока не в Москву, правда, а в областной центр, на пересадку. И как раз в это время из областного того центра другой поезд отходил: с Юрием Петровичем у вагонного окна. И колеса тут по-иному стучали: в Ленинград! в Ленинград! в Ленинград!..
20
Не обнаружив в областном городе Юрия Петровича, Егор сразу утратил всю гордость и сел в московский поезд очень растерянным. Правда, билет ему Чувалов взял заранее и оставил в гостинице, где Егору этот билет и вручили с сообщением, что сам Чувалов отбыл в неизвестном направлении.
Впервые Егор ехал в купейном вагоне, где из бережливости не стал брать постель. Попутчики попались солидные, о чем-то калякали, но Егор разговора не поддерживал. Он не получил последних напутственных указаний от Юрия Петровича, и ому было не до разговоров. И ночь почти не спал и мыкался на голом тюфяке, опасаясь ворочаться, чтобы никого не разбудить.
К утру он весь занемел и прибыл в столицу в окостенолом состоянии.
Однако его опасения оказались преждевременными: в Москве Егора встретили и определили в гостиницу. Вам, вероятно, придется выступить в прениях, - сказал встречавший его молодой человек, когда они прошли в номер.
- В чем?
- В прениях. - Молодой человек достал бумагу, положил на стол. - Мы подготовили для вас кое-какие тезисы. Ознакомьтесь.
- Ага, - сказал Егор. - А зоопарк далеко?
- Зоопарк?-недоверчиво переспросил молодой человек. - По-моему, метро «Краснопресненская». Завтра в десять утра ждем в министерстве.
- Загодя приду, - заверил Егор.
Встречавший ушел, а Егор, наскоро перекусив в буфете, расспросил, как проехать до станции «Краснопресненская», и не очень уверенно спустился на эскалаторе в метро.
В зоопарке он подолгу задерживался перед каждой клеткой, а перед слоновником замер. Вокруг менялись люди, приходили, смотрели, уходили, а Егор все стоял и стоял, сам себе не веря, что видит живого слона, Правда, слон этот не ходил по улицам, а стоял в крепко огражденном вольере, но вел себя свободно: обсыпался песком, фыркал и подбирал булки, что кидали ему дети через загородку. Егор следил за каждым движением слона, потому что очень хотел все запомнить и потом показать Кольке. Так следил, что даже служитель заинтересовался:
