Опасная тишина - Валерий Дмитриевич Поволяев
Ну, когда, спрашивается, контрабандисты поднимали руку на пограничников, когда такое было?
Не было такого. Существовали неписанные правила игры, которые контрабандисты соблюдали строго, и среди них одно: оружие на пограничников не поднимать… Но, видимо, свет в окошке погас, все переменилось, беспорядок смолол, превратил в муку и совесть, и жалкие те правила.
Отполз Кацуба чуть в сторону, туда, где изогнутый ствол поваленного дерева над землей, глянул в расщелину, как в амбразуру. Видно было плохо. Впрочем, на старом месте видимость была еще хуже.
Сам нарушитель в «объектив» не попадал, надежно был укрыт щитом, удачно возникшем на его дороге, а вот драгоценный груз – два плотных прочных мешка, набитых китайским добром, были видны хорошо. Вот она, первопричина, из-за которой один человек захотел убить другого. Ну не урод этот Хватун?
– Вылезай, погранец, чего прячешься? – в очередной раз всколыхнул утренний воздух своим криком Хватун, закашлялся – понимал поганец, что уйти отсюда пограничник ему не даст, а раз понимал, то пощады от Кацубы не ждал, и сам к пограничнику относился беспощадно. – Вылезай, говорю, поговорим!
А чего, собственно, говорить-то? Не о чем говорить. Кацуба молчал и прикидывал свой следующий бросок, более сложный и опасный, чем первый – как его совершить?
Полушубок придется снять и оставить его здесь – слишком сковывает движения. Брать Хватуна налегке, в гимнастерке – самое милое дело. Прохладненько, конечно, будет, но ничего, он не замерзнет, зато двигаться будет сподручнее, легче. Аккуратно, стараясь не высовываться из-за ствола, – не надо, чтобы спина оказалась на виду, – он попытался стянуть с себя полушубок, потом понял, что лучше всего это сделать лежа, переворачиваясь с боку на бок.
Так Кацуба и поступил. Холод мигом забрался ему под гимнастерку, стиснул грудь, плечи, острекающе пробежался по животу. Кацуба проверил барабан нагана, заменил два патрона.
– Погранец, хватит прятаться, вылезай на свежий воздух, – вновь взялся за уговоры контрабандист, – я тебя горяченьким угощу!
– Кто кого угостит горяченьким, мы еще посмотрим, – угрюмо проворчал Кацуба.
Перевернувшись на живот, Кацуба вновь заглянул в заснеженную щель, как в амбразуру, всосал сквозь зубы в себя холодный воздух: он готовился к броску – выравнивал дыхание, собирался, как он сам говорил, «в кучку».
Нужно было еще доползти до края поваленного ствола, бросок было сподручнее начинать оттуда – во-первых, до заплотки Хватуна ближе, а во-вторых, снег там был мельче, земля здесь приподнималась гребнем над пологой низиной, и ее старательно обдувал ветер, все лишнее, все напластования снега буквально сдирал, сбрасывал в низину.
Ну что, вперед? А? Кацуба заработал локтями, втыкаясь ими в наст, привычно отталкивался, по дороге захватил губами немного снега, разжевал его. Хотелось пить, а жажду можно было утолить только так.
Лес стоял молчаливый, тихий, словно бы что-то ожидал – похоже, также приготовился к схватке. Кацуба дополз до торца ствола, остановился – ползти дальше было нельзя, ветки поваленного дерева опускались в снег, пространство было открытым, простреливаемым. Кацуба притиснулся грудью к насту, снова захватил губами немного снега.
Правая рука продолжала кровоточить, костяшки кулака всегда были у Кацубы болезненным местом, всегда «подтекали».
Разжевав снег, Кацуба прокрутил барабан нагана и стремительно выметнулся из-за поваленного ствола, совершил прыжок в левую сторону, затем в правую, резко оттолкнулся от какого-то разваливающегося промороженного пня и снова ушел влево.
Он бежал зигзагами, совершая разнокалиберные прыжки, при таком беге тому, кто стреляет, бывает очень сложно попасть в «физкультурника», это раз, и два – беспорядочный (на первый взгляд) бег этот сбил Хватуна с толку, он водил стволом маузера по пространству и не мог взять пограничника на мушку.
Потом все-таки выстрелил, пуля прошла в стороне от Кацубы и вонзилась в расщепленный молнией ствол старой черемухи.
За первым выстрелом Хватун сделал второй – также мимо, звук пули Кацуба не услышал. Услышал другое – ругань контрабандиста – тот матерился в голос.
Главное сейчас для Кацубы было сойтись с Хватуном лицом к лицу. А там уж он постарается. И рассчитается за все. Сполна. За оскорбления, за ругань, за оскорбительную попытку купить пограничника, чего Кацуба вообще не допускал, за его злобную мясистую жену, не знающую окорота, но в первую очередь – за Цезаря. Другого такого пса Кацуба уже не найдет. Даже если его будут искать всей заставой.
Хватун очнулся, сделал несколько выстрелов подряд – он словно бы прошил пространство из пулемета, а потом у него что-то заело: то ли магазин опустел, то ли перекосило патрон в стволе. Контрабандист заорал так, что облака, низко ползущие над головой, дрогнули. Этот момент был Кацубе на руку, хороший момент – можно не бояться разбойника и идти на него прямо, в лоб, не чертя зигзагов.
– Ну, Хватун, держись! – просипел Кацуба, ощутил, что внутри у него разгорается какой-то злой, обжигающий огонь, ловко, словно школьник, перемахнул через понурую лесину, плотно прижавшуюся к земле – ее он наметил как промежуточный бруствер, за которым можно залечь в случае, если контрабандист откроет слишком плотный огонь, следом перепрыгнул через потемневшую, забитую снегом ложбину и очутился перед щитом, образованным тремя спаявшимися вместе деревьями…
Хорошее укрытие присмотрел себе Хватун – из пулемета не прошибить, природа словно бы специально постаралась, создавая такую плотную стенку.
Хватун дергался, выбивая из маузера закапризничавший патрон, лицо его съехало набок, перекосилось, словно у больного, глаза выкатились из орбит, по щекам тек обильный пот.
У Кацубы мелькнула опасливая мысль: а ведь сейчас Спрут выбьет этот патрон, в ствол загонит новый и всадит в него пулю в упор. Может, подшибить его своей пулей, ранить в ногу или в руку?
Не-ет, контрабандист нужен целый, без дырок, целенький-целехонький, с его головы не должен упасть ни один волос, а дальше его судьбу будет решать революционный суд.
Не стал стрелять в контрабандиста Кацуба, – отделяло его от Хватуна всего несколько метров. Чтобы одолеть их, нужно было потратить секунд восемь – десять, а может, и того меньше.
Внезапно Кацуба ощутил, что воздух сделался жестким, чужим, стеклом резанул по открытому рту и ноздрям, от него защипало глаза – Хватун сумел справиться с патроном, и когда пограничник находился уже совсем рядом, уже тянул к нему руки, чтобы скрутить, выстрелил. Бил в упор, Кацубу даже обварил огонь выстрела, грудь ему словно бы раскаленным шомполом проткнуло насквозь, тело отшвырнуло назад, но Кацуба превозмог себя, одолев злую силу. Потянулся к Хватуну снова, но тот успел выстрелить во второй раз. Кацуба, закричав яростно, одолел и этот удар пули и сумел кулаком выбить у Хватуна оружие.
Маузер тяжелым зверьком отлетел в снег, проломил корку наста и утонул в крупитчатой холодной глуби.
Запахло дымом, гарью, печеным мясом, еще чем-то, дух этот нехороший выбил из глаз Кацубы
